Восхождение на Казбек. НЕПРЕДВИДЕННОЕ. Часть 3

Восхождение на Казбек ЦЕЛЬ и СМЫСЛ Часть 1

Восхождение на Казбек ЦЕЛЬ и СМЫСЛ Часть 2

На третий день утром нашу группу постигла первая неожиданность, покачнувшая нашу судьбу в сторону от намеченного, притом еще непонятно какую.

Определенность потеснилась, покашляла натужно и уступила дорогу Неопределенности.





Мы-то наивные, думали, что все схвачено, насколько может быть схвачено. Что все безопасно, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Что мы отдали свою ответственность в надежные руки проводника, и можем расслабиться, довериться. Он ведь знает, он опытный, он альпинист со стажем и не раз водил чайников по горам. …И вот с ним-то и случилась неприятность. Стыц-грыц — как говорят в народе, выражая досаду, удивление и некоторую обиду на обстоятельства.

Наш проводник заболел! Он — ключевое звено в данных обстоятельствах! Оказалось, что ключевое звено каждый должен искать в себе сам. И если найдет – есть шанс, а если нет – дорога вниз всегда открыта.

Никто не запрещает спуститься. Никто не гонит на вершину. Никто не заставляет рисковать… Никто…

Мы еще только делали первые шаги вверх, мы еще не вышли из поселка, а нас спрашивали окрестные жители: «Вы на Казбек? Опасно… Гид (проводник) у вас есть? Опасно…».  Мы,  долинные жители, городские искатели приключений (ну, почти все!), не особо понимали о чем они.  И сейчас не понимали, просто делали шаг за шагом, а тропа сама вела. Потом дошло, когда поднялись

Итак, из всех нас Сахис  первая узнала об этой неприятности, а следующей узнала я. Какое-то время (до обеда примерно), тянули, надеясь, что таблетка от аллергии (взятая у соседней группы) подействует. Может, это аллергия? Может, специи в еде так подействовали? Но… нет.

 В ночь перед этим мне приснился странный сон — такой яркий!  От  его силы  я просто села в своей палатке. Мне очень редко снятся сны. У меня достаточно занимательная жизнь днем, поэтому ночью внимание  спит — его не хватает на запоминание снов. Когда темп дневных событий снижается, тогда высвобождается энергия для мира сновидений, поэтому я годами могла не «видеть» снов, а тут, после насыщенного дня и тяжелого подъема – такая неожиданность.





Как это и свойственно снам, реакции и эмоции во сне точно наши, а вот язык символов и сюжеты часто трудно совместимы с земной реальностью. Но во сне подлинность происходящего у нас не вызывает подозрений. Мы действуем и реагируем там из себя энергетического, того, кем и являемся на своё сейчас. Реагируем из своего уровня смелости, доверия и компетентности и своих актуальных целей.

Итак, мне снится мой друг, который приводит ко мне санитаров со смирительной рубашкой, и эти добры молодцы начинают мне заламывать руки. Друг, доволен и любуется своим поступком, как если бы мне эти люди доставили корзину цветов. Он стоит поодаль и смотрит оценивающим взглядом на всю эту картину — ждёт моей реакции. Я ему доверяю, с мыслью «хорошо, поиграем и в это», не сопротивляюсь, помогаю им меня заломить. Они завязывают мне рукава и делают укол в лоб, игла проходит между кожей и черепом вдоль левого глаза. Я продолжаю доверять процедуре и своему другу. Смотрю  на него и  спрашиваю:

 - Что это было?

— У тебя истерика, — говорит он, – Я забочусь о тебе.

Я понимаю, что спорить бесполезно — он уверен, что понимает меня лучше, чем я сама. И я решаю посмотреть, что будет дальше. Он проводит меня в номер гостиницы. Я долгим взглядом смотрю на большую кровать. Особенно одиноко в этом помещении смотрится угол этих чистых светло- серых стен, конусом сходящийся в тупик в котором стоит двуспальная кровать. Я поворачиваюсь и вижу, как из света открытого пространства появляется моя давно умершая двоюродная бабушка Аня, которая выходила меня детстве. Тогда родные уже не на шутку побаивались, что я не выживу. В те далекие времена моего детства годовалого ребенка нужно было отдавать в детский сад, чтоб мать могла выйти на работу. Родившись, я год была на грудном вскармливании и тут — советский детский сад! Похоже, что я тогда приняла решение, что я так жить я не согласна и настойчиво проводила это решение в жизнь,  как могла: к двум годам, на почве впечатлений от садика, я успела переболеть четыре раза воспалением лёгких, и переживавшая бабушка: «похрестыть дытынку, бо вмре не крещена, то погано буде» -  решила приехать в Киев.

Вот она, тут, рядом со мной во сне, маленькая такая, стоит  в салатовой кофточке и желтом платочке. Я было кинулась чтоб её обнять, а она меня остановила, и говорит:

— Рано тебе еще, — и в пол смотрит, вправо вниз глаза потупила, как будто о чем-то сожалеет и не решается сказать мне.

И тут я села в своей палатке, от того и проснулась. Сижу, смотрю в оранжевый свет тента, который мягко светится — день уже разгорается. Но дежурные еще не будят, значит рано еще совсем. Рядом спит Эргин.  Всё мирно… Я перевожу дух и ложусь, размышляя, к чему мне всё это приснилось, такое непонятное и тревожное.  И вот, через  полчаса, Мир ответил —  в палатку постучал проводник и сообщает «У нас проблемы».

Первое о чем я подумала: «верёвку сперли, пропало снаряжение». Молчу, пока отходим от лагеря, чтоб не нарушать формат тишины, который в каждой мистерии есть обязательным.

…Утром у нас не принято расшаркиваться на приветствия, разговаривать.  Даем себе время пробуждаться медленно, своему телу, сознанию, эмоциям, не тратиться и не отвлекаться  на социальные ритуальные формальности, вежливые подкрадоны. Так введено здесь  для того, чтобы была возможность по пробуждению оставаться в своей глубине, и еще для того чтобы отслеживать: а кто это говорит во мне из каких побуждений?

После завтрака, мы начинаем общаться «как люди» и обсуждаем как и о чем молчалось.  Формат молчания настолько оказывается полезный, что многие стараются и у себя «на большой земле» потом это практиковать.

Когда мы отошли достаточно далеко, чтобы нас не было слышно из палаток группы, Отец Детей сказал: « — Посмотри, у меня что-то с горлом». И тут я замечаю, что он в салатовой флиске, точно такого оттенка, как в моём сне на покойной бабушке Ане.

Проводник продолжает::
— Началось еще вчера вечером, сразу после наречения имен, я не хотел говорить, думал пройдет. Очень болит, мне трудно дышать, так как если б я без передышки забежал на 4 тысячи. Я пока не хочу говорить всем, может разберемся с причиной и решим это, но сегодня похоже с утра, мы не можем выйти в следующий лагерь…

Смотрю, горло воспалено и отекло так, что закрывает почти весь просвет гортани.

— О, о…

Он начинает выдвигать психологические версии, касательные вчерашнего долгого шерринга, где были подняты темы, так или иначе цепляющие его.

Я выслушала и предложила  сначала исключить физическую причину, это было очень похоже на аллергический отёк.  Мы пошли к соседям в  лагерь рядом и спросили у них таблетки от аллергии. Там были  поляки, но мы поняли друг друга. Один достал аптечку и сказал:

 - У нас есть укол…

И тут я вспоминаю весь свой сон целиком, я уже совсем успела забыть его!

— О нет, нет, укол точно не надо!

А про себя подумала: — «У меня нет истерики» —  и показала, что мы выбираем таблетки.

Берем пару капсул и уходим с ним на свободную поляну. Садимся спиной к спине, и я начинаю настраиваться на его дыхание. Проводник Отец Детей смотрит на монастырь, я — на Казбек. Что-то происходит, глубоко правильное, в этот момент, но я сама не могу, да и не пытаюсь это формулировать. Какое-то время (полчаса или минут сорок),  мы посидели так и пошли в лагерь.

Мы негласно договорились народу не сообщать о здоровье Отца Детей. Тем более, картина не была ясна, и была надежда, что если мы найдем причину, то болезнь как появилась внезапно, так и исчезнет. Но в одном мы, не договариваясь, согласились. Было ясно практически наверняка, что кто-то из группы на вершину идти не должен. Кто из..? Было время уточнить это вопрос. ... Про сон я ему пока не рассказала.





Мы, конечно, не скучали, развлекая психологическими практиками группы, стоявшие вокруг. Дергали друг друга за ниточки вины, проверяя, что щелкнет внутри болью непрожитого. Кричали друг другу «ДА!!!» «НЕТ!!!», тренируясь принимать и отказывать, отслеживая, что поднимается по ходу.  Обсуждали. Посторонний народ вокруг останавливался поодаль, наблюдая за нашими странными действиями. Они что-то обсуждали, даже снимали на камеру – бесплатное шоу. Не жалко!  Делимся, радуем людей.

Мы занимались бытом, ходили в церковь…

Церковь стояла, обтекаемая тропинками, как бы  противовесом самому  Казбеку. Троицкий монастырь не спорил с горой, наоборот, он как бы служил ей, как путник, пришедший на время поклониться вечному. Так и люди, которых не интересовал Казбек, приходили специально в церковь, чтоб поклонится ей, так как она казалась вечной.





Бесконечно древней  на фоне человеческой жизни.

Мы с Эргин пошли познакомиться с ней.   Погладить её камни ладонями. А когда переступала порог монастыря, у меня упали очки от солнца, я наклонилась за ними и коснувшись мощенных камней, рассмеялась внутри. Ну конечно, заходя в дом Бога, положено кланяться.

По дороге  к монастырскому источнику я нашла хрусталь. Кристалл, самый настоящий, правильный! В пыли, попранный множество раз ногами прихожан и туристов, шинами автомобилей, которых вокруг было множество. Мы пришли пешком, и многие тоже, а еще большее число – приехало по серпантину – на здоровье! Лишь бы к Свету, не важно, каким способом…

Кристалл скромно маскировался под стекло, поблескивал, никому не мешал, но позвал меня. Острие перекатывалось на ладони, как стрелка компаса указывал на разные стороны света – туда мне, и туда, и туда… Сначала — на источник, к которому мы, собственно и шли, потом на церковь и монастырь.

Я не особенно религиозна, хотя иногда начинаю читать «Отче наш» или произносить свои, вдруг сочиненные молитвы, когда чувствую такую потребность. Словом, посещение святых мест не входит в обязательную программу, разве что очень потянет. И в ритуалах не сильна, хотя уважаю тех, кому они нужны, впрочем, как и прочих всех. Словом, со своим уставом не лезу, не эпатирую. Поэтому, обогнув церковь, полюбовалась окрестностями, (дальними далями внизу и вверху, облаками на уроне глаз), все же нашла юбку и прикрыла голые ноги.

Церковь поражала своей немыслимой древностью и простотой. Каменный орнамент на стенах полустерся-полураскрошился. Каменные блоки, незыблемо гнездясь один на другом, наводили на мысль о рукотворной вечности. Вселяли идеи о собственном коротком человечьем веке. О том, что этот еле заметный трепет в груди… о чем говорит? О том, что я старше, чем мой скелет и прочие ткани тела? О том, что я тут уже была когда-то? Строила это? Венчалась тут? Защищала эту цитадель? …Не важно…

«Дай, Господи, благополучной дороги, дай счастливо избегнуть опасностей на нашем пути и понять то, что нужно понять каждому…» — примерно такова была моя молитва. Совсем неформальная, как чувство опасности, которое клевало в привычный панцирь существования -  беспокойный птенец, готовый вылупиться и принести в жизнь Новое – Что? Неведомо… И птенца не оставишь в панцире, и дать ему родиться…  как?  Только – дать возможность проявиться опасности… Нет другого пути.

Кристалл я бережно завернула в салфетку и положила в нагрудный карман – так получилось, что у сердца. Если уж попался под ноги – веди! Он прошел со мной и вновь увидел свет далеко от своего дома – в моем доме. Это значит, что я вернулась живой. Но до этого еще было далеко.

Наша проблема сама не рассосалась. Проводнику пришлось идти вниз вместе с Сахис. И первый его спуск был тайным под легендой «пошли за хачапури». На самом деле – к врачу, чтобы прояснить, что с ним, и можно ли ему выше.

Когда Отец детей сказал, что лучше ему  не становится, горло болит удивительно сильно и поднялась температура, мы решили спустится с ним в Степанцмиду. Проконсультироваться с медиками — что происходит, и что можно с этим сделать быстро.  И с ним нужно  было многое обсудить о возможных катализаторах его состояниях. Болезнь -  повод посмотреть туда, куда при прочих обстоятельствах я бы и не совалась. Его состояние низводило его до участника, до ученика так или иначе, а значит, я могла сделать для него что-то, что по «доброй воле» (я имею ввиду, не случись неприятность со здоровьем) он и не стал бы запрашивать как лидер группы.

Причем, случись это раньше  хоть на день, был бы совсем другой расклад. А так я исследую по пути вниз не столько почему это произошло, сколько зачем? Ему, группе, мне…? В чем будет вторичная польза того, что всё идет именно так, и кого это страхует от возможных более трагических последствий восхождения.

Те, кто остались, могли выбирать, что делать. Ручей далеко внизу звал меня, и мы пошли купаться. Волк и Красная Шапочка остались в палатке рассказывать сказки друг другу.

Вода текла в глубоком ущелье внизу, причудливо заваленном большими и маленькими камнями. Она струилась жидким холодным хрусталем, создавая маленькие водопадики и мелкие отмели. Берега обильно поросли ярко-зеленым, сочным и буйным разнотравьем.

Купаться в таком ручье — удовольствие изощренное. На грани наслаждения — там, где оно готово перейти в свою противоположность. Непривычно, не для всех. Для тех, кто в первый раз – незабываемо острая грань ощущений. Во-первых, вода очень холодная, во-вторых, окунуться невозможно. Приходится или поливать себя из кружки (запасливо захватили с собой), или подлазить под водопадик, изобретая новые йоговские позы. И тогда обжигающие холодом струи хлестали на обнаженное тело, с нежным безразличием окутывали его, набираясь живой дрожью, оживляясь, оплодотворяясь его чувствами, и текли дальше.  Мы находились в самом низу ущелья, сверху был монастырь, маленький отсюда как спичечный коробок. Посередине – тропа, по которой мы пришли. Нас с неё не было видно, а из монастыря – возможно, но слишком далеко, только в бинокль можно было разглядеть, четверых обнаженных купающихся женщин. (Если бы конечно, кому-то это пришло в голову и был бинокль). Мы чувствовали себя в уединении и безопасности, и одновременно – совершенно открытыми, радостно распахнутыми навстречу этому месту.

 Для нас это был очень беззаботный день. Спокойный, радующий свободой и ярким солнцем. Только я знала, что неприятности со здоровьем проводника грозят изменением и даже срывом наших планов, но, конечно же, никому не говорила. Зачем? Может, все еще уладится…

А пока можно было полюбоваться красотой и немыслимым простором вокруг. Я бывала в горах (в Крымских, Карпатских), очень их люблю.Но Кавказ поразил меня своей грандиозностью. Здесь расстояния были дальше, и люди казались меньше.





Здесь лошади носились вольными табунами – по 5-6, проносясь мимо палаток, не боясь людей – это было их царство. Тут они вольно паслись, заигрывали с туристами, соперничали с собаками за внимание.





В этот день мы ходили к источнику возле монастыря (именно там мы брали воду для питья), заходили и в сам монастырь. Обилие приятных впечатлений, прозрачной красоты вокруг, безмятежного настроения, безусильного досуга создавало ощущение безопасности.

Только предчувствия забрасывали тонкие щупальца из будущего – что-то шло не так, что-то впереди скалилось, обещая неопределённость и страх.

…У проводника в долине украли трековые палки. Он на минуту их оставил и вот -  их уже нет. Знак – понятнее не придумаешь. Значит – не суйся! Отступись!  Останься внизу… Для него – точно, а для нас, которым он – ключевое звено, что? Но проводник все же повел нас вверх, и мы пошли, восторгаясь и замирая. Я – так точно с этими чувствами. Про остальных – могу догадываться и предполагать. У нас была очень, очень разнородная группа, у каждого – свои силы и свои стремления, куда приведет нас эта разновекторность? В моей душе уверенность и радость медленно уступала место сомнению и тревоге.

По поводу своих дальнейших переживаний я обязуюсь быть абсолютно честной, даже если буду выглядеть полной дурой. Что касается всех остальных – сложнее.  Как это водится, с каждым у меня была своя история отношений — более или менее близких.  Совместное приключение типа нашего сближает людей очень сильно за короткое время, даже если нет формата Мистерии, где откровенность в высказываниях не только приветствуется, она предполагается как часть условий. По умолчанию мы тут друг у друга как на ладони — не запертые в отдельные каменные клетки, как в городе. Условия жизни такие, что не хочешь — откроешься. Все нутро наружу, без цензуры на хорошее-плохое. Рамки приличий тут как стенки палатки — условны, и вскоре становятся совсем незаметны. И спросить о чем угодно можно не стесняясь, и ответить на любой вопрос — тоже.





Мы тут переплелись мыслями, чувствами и впечатлениями, зацепились как крючками, общими переживаниями. Такая группа, расставшись, больше никогда не собирается вместе, но отпечаток этих событий и всех попутчиков остается навсегда. У каждого. Навсегда. Внутри – как его часть. Это серьезно! Особенно, если хватает внимания наблюдать не только за собой.

У меня хватало… Для меня это как раз было одним из интереснейших моментов. Я, конечно, у себя всегда была на первом месте. Но и остальные тоже время от времени выступали в главных ролях на этом шоу. Те, на кого я в этот момент смотрела или кого слушала, или просто сидела рядом и чувствовала телом.

Таким образом,  можно написать 8 рассказов о нашем восхождении, высвечивая как прожектором одного из тех, кто был там со мной (интересно бы получилось, наверное!). Но, пожалуй, некорректно. Поэтому о других   моем рассказе - не очень подробно и только по мере необходимости. Это живые реальные люди, а не выдуманные персонажи, поэтому мои впечатления и домыслы — лично и при встрече, если у кого будет такая потребность.опубликовано 



Авторы: Наталья Валицкая, Юлия Головкина 

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание- мы вместе изменяем мир! ©

Источник: valitskaya.com/wp/