424
0,1
2017-03-19
Вот пробовали вы встать среди ночи и сразу начать совершать подвиг?
В продолжение:
То есть, нам с этой стороны опасность вроде бы не грозила. Новичкам везет в новых делах, судьба им улыбается. Правда, данное наблюдение не касается первой любви и так же – первого секса. Тут уж – по карме вашей дано будет вам.
Спала я в эту ночь минут 15, наверное. Как выяснилось позже, в этом я была не одинока. Игривая Лисичка. («Чего такой худой, а мясо не ешь? …а …вегетарианка», — как отозвался о ней Главный мафиози Джонни) Она тоже слушала бурю и заснула только после того, как решила, что никуда не пойдет.
Наш проводник Бако вообще не ложился. Сейчас он нервно ходил вокруг и подгонял нас, потому что собирались мы медленно.
Путь предстоял долгий, и хотя сейчас было около двух ночи, нужно было поесть, и я с трудом впихивала в себя овсянку. Какой нормальный организм может есть в это время?! Не мой, мой сопротивлялся, и вообще – он спал. Мозги бодрствовали, а тело не проснулось.
Вот пробовали вы встать среди ночи и сразу начать совершать подвиг? Не пробовали? Попробуйте, ваше тело тоже будет протестовать, ему-то подвиг не нужен и оно явно даст об этом знать. Впрочем, у всех по-разному, у меня эмоции тормозили, тело работало на автопилоте, мозг контролировал сборы. Для лишних вопросов (куда мы идем и какого черта это нужно), у него не было ресурсов, потому что собираться нужно было внимательно.
Мы вышли примерно в половине третьего. Сахис, Сверхновая, Волк, Игривая Лисичка, я и девушка, которую мы видели впервые, она представилась нам «Ага». Потом мы разобрались, она – гречанка, говорит по-русски плохо, но что-то понимает. Идет на Казбек с нами. Ну и, конечно, проводник Бако.
Ночь была совершенно сказочная – полнолуние во всей своей красе. Было так тихо, словно природа специально делала вид, что это не она только что так безобразничала. Словно никакого ветра и дождя со снегом тут уже 100 лет не было. Потом я узнала, что в этот день было еще и лунное затмение, то есть полный букет Силы, разлитой в пространстве. Проблема вот только в том, удастся ли договориться с нею – будет ли она нам союзником, или наоборот – врагом?
Я об этом не думала, я вообще ни о чем не думала – шла по тропе, которая была еле различима в лунном свете за теми, кто впереди. Фонарик светил, ограничивая мой шаг вперед и ноги впередиидущего. Вот и все, что я видела и способна была воспринимать.
Сразу, пожалуй, стоит сказать, что у каждого, кто шел рядом со мною, было «своё кино». То есть, мое восхождение на Казбек было совершенно не похоже на их восхождения, и их тоже – не похожи между собой. Когда мы уже спустились и сбивчиво делились впечатлениями, то засыпая, то вновь просыпаясь и снова начиная говорить, я в очередной раз поразилась этому эффекту. Вроде бы – очевидная штука, которую я наблюдала и отмечала тысячи раз, но тут она меня просто сшибла с ног. И в переносном и в прямом смысле. Поэтому еще раз напоминаю, что я рассказываю только о себе – мои товарищи переживали совсем иные чувства на фоне тех же событий.
Мы ввязались в верёвку вот в таком вот порядке:
Бако – гречанка Ага – Сверхновая – Эргин – Я Говорящая с Богом – Одинокий Волк – Лисичка.
Вот эти семеро, отправились в одной цепочке на восхождение.
Росомаха решила остаться еще вчера:
— Я буду вас ждать. Должен же кто-то вас ждать с возвращением или с победой. В общем, я точно решила – я буду вас встречать – с горячей едой и чаем.
Мне как отлегло, когда она мне вчера в обед это сказала. Её обувь мне не давала покоя. Я в своих ботинках Anapurna Gronell подмерзала, у мена приморожены ноги были еще с Эльбруса до белого обморожения и теперь я знала, что если они в пути замерзнут, то будут холодными уже до самого конца. Но ботинки Росомахи просто не выдерживали никакой критики – я была рада, что она сама приняла такое решение – остаться.
И, черт побери, было приятно, что нас будут ждать назад. Как наверно приятно мужчине, когда он идёт совершать свой подвиг, а его ждёт жена. Так провожала меня, и встречала моя семилетняя дочь Веруся, у подножья горы Арарат. Я чуть не расплакалась, когда моя малышка принесла мне повязку на ушки, со словами «ты только не замерзни, мамочка, и обязательно возвращайся». Странно осознавать ценность этого только тогда, когда оно происходит. Если не иметь никакого дополнительного запроса на личные сантименты, это всегда оказывается чудом. Да, наверно для тех, у кого есть такой запрос, обострённый запрос на близость, горы не доступны в принципе. Они слишком дорожат близостью, чтоб решиться на восхождение, или отпустить кого-то туда, где люди не живут и порой даже и не выживают.
Росомаха — моя близкая подруга, стала подругой за годы прохождения семинаров, и как партнёр помогала рождать совместно со мной проекты уже не первый раз. Её поле я чувствую всегда, связывая его с чувством особой надёжности тыла. И я и она понимали, что с её ракурса, при её участии в подготовке всего этого мероприятия – она и так на Казбеке уже! Куда ей еще идти за дополнительными доказательствами. Её Казбек на сегодня уже происходит с ней.
Для того, чтобы начать восхождение, нам предстояло еще пройти несколько часов по камнепадам и ледникам, огибая гору, чтобы взойти на нее с севера, где склон был более пологим. Так вот, я умоталась (смертельно устала, и это не преувеличение) уже на этом отрезке. Мы шли очень быстро, и этот темп меня изнурил. Я могу идти достаточно долго, если не спешу. А тут… я была как в полусне, ни мыслей, ни чувств, только движение. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ноги и смотреть, куда их ставишь, потому что наш путь был усеян камнями – от огромных (с гараж), до средних – (с кирпич). Внизу был лед, иногда ноги предательски скользили, и тут здорово помогали трековые палки, они несколько раз удерживали меня от падений.
Луна светила очень ярко, и, наверное, было красиво невероятно. Но смотреть по сторонам совсем не было времени. Даже когда мы останавливались, чтобы передохнуть пару минут, я опиралась на палки и смотрела вниз. Вернее, даже не смотрела – я была сосредоточена на дыхании и на том, чтобы быстрее прийти в себя. Мы переступали трещины, ручьи, которые текли по леднику. Шли дальше. Нас обгоняли какие-то группы, и кто-то еще шел за нами. Их было видно, как цепочки огоньков впереди и сзади.
Погоды до того не было несколько дней. Сегодня ночью все группы, которые ожидали восхождения, ринулись в открывшееся «окно». Так что одиночество на склоне и на вершине нам не грозило. Я не думала об этом, я вообще ни о чем не могла думать. Позавчера тут у нас была удивительная и кайфовая прогулка – именно в этих местах. Теперь для меня — сплошная мука.
Потом я поняла, что для того, чтобы идти так быстро (по моим меркам) было две причины. Первая – мы проходили зону камнепадов. В темноте не видно, какая каменюка на тебя несется, поэтому лучше миновать это место как можно быстрее. И вторая – потому что нас вел Бако, а ноги у него длинные.
Скорее всего, мы зону камнепадов прошли часа за 2-3, но для меня это было невыносимо длинным кошмаром. Я держалась только верой в то, что это должно когда-то кончиться. И еще – чаем, которым меня поил время от времени Одинокий Волк. (Ему, по всей вероятности, тоже было нелегко, сказывалось вчерашнее путешествие вниз-вверх). Он меня спас своим чаем! Кажется, у меня начиналось головокружение, и в глазах мутилось, но после сладкого чая прошло – глюкоза помогла (так мне потом объяснили). Наверное, то, что со мною было там и после – это та самая горняшка, о которой мы так долго говорили до того. Но так странно я никогда не чувствовала себя раньше. По ощущению это напоминало кошмарный сон, когда ужас происходящего состоит в том, что нужно бесконечно идти и идти неизвестно куда и сколько. Это было наяву. Я это осознавала. Это пугало, но времени почувствовать испуг не было.
Наконец, камни кончились, началось Ледовое плато. Мы все еще шли горизонтально, но уже на веревке. Веревка крепилась к карабину, а он в свою очередь – к «системе» — штуке из ремней, которая охватывала талию и бедра. В случае падения человек повисал, веревка крепилась где-то в районе пупка. Все еще было темно, мы шли по тропе, которую пробили до нас те, кто шел впереди. Кое-где приходилось переступать через трещины, но очень больших не было.
Смешной интимный момент: когда мы одевали систему (еще на метеостанции), то думали о том, как будет, если захочется писать? Ее, эту систему придется снимать? А как снимать, если руки задубеют? Наше доверие к проводнику было таким полным, что мы об этом спрашивали, но он как-то отморозился и не стал отвечать. А по факту потом никто ничего не хотел. Вся влага вышла потом, и мы вообще забыли, что у людей бывают такие смешные потребности. Не до этого.
На очередной остановке Одинокий Волк решил повернуть назад. Хитрости акклиматизации сыграли с ним злую шутку. Пока мы ходили по окрестностям метеостанции, или просто были на ее высоте, наши организмы привыкали к ней – меньшему кислороду и прочим эффектам. А ему пришлось резко сбросить, а потом набрать высоту снова, в результате ему сейчас было сложнее всех.
Я давала ему воду, и чай из термоса, понимая, что человек и так свершил за последние сутки небывалый для него рывок, спасая товарища — нашу Красную Шапочку. Не знаю, даже готова ли я была бы после такого марш-броска в те же сутки идти на вершину – но каждый волен был сам принимать решение, а я как Говорящая с Богом (такое имя было у меня в этом походе, если кто еще помнит) приняла решение, в контексте с именем своим всем отвечать «да», давая проявится воле каждого, яко воле Бога.
Каждый с кем я разговаривала в этой мистерии, для меня становился Богом. Так что это не корону мне одели, как можно было бы подумать, когда выбрала группа для меня имя — такое будто бы высокопарное, а наоборот — это корону мне сняли совсем. И я решила всему происходящему говорить — да! Ну как же можно спорить с Богом?
Все пожелания и просьбы удовлетворять, не дожимать, не отказывать никому в его «хорошо», и посмотреть, что из этого выйдет. Выводить хитрости или изворотливость человека перед самим собой – да, это всегда пожалуйста, разными провокационными уточняющими вопросами – это обязательно! Но если человек прямо и внятно заявляет о своем желании – то конечно да.
Честно признаюсь, что нажала всего один раз, на человека и это была Эргин. Ей чуть досталось от меня, как своей и бывалой в походах. Но об этом потом.
Одинокий Волк – в очередной момент «перекура», когда я озвучила для всех:
— 4560 метров! — он сказал:
— Я вниз.
— Ок, — сказала я, — значит вниз.
И я прокричала Бако, который был впереди нашей связки:
— Поворачиваем все!
Но Волк, стал возражать:
— Нет, я могу сам, зачем все?
— Таковы инструкции нашего проводника, мы на них согласились, — напомнила я ему со всей серьезностью, совершенно готовая напомнить об этом всем и поворачивать.
Но Одинокий Волк сказал:
— Я спущусь с теми, кто будет спускаться с горы.
— Но туда еще никто не поднялся, еще слишком рано для спускающихся. Только 5:30 утра, раньше 7-ми, там, наверху, еще никого не будет.
Да, так и было. Еще перед началом, на уровне предварительного договора с проводником, он сказал: «Если кто-то из вас больше не сможет идти верх и захочет повернуть назад, то возвращается вся группа. Даже если мы будем за три метра от вершины. Один назад никто не пойдет!» И все мы с этим согласились. То есть, решение Одинокого Волка автоматически прекращало наше восхождение. У меня в тот момент уже не было сил никак реагировать, поэтому я тупо стояла и ждала, чем кончится. Но была рада – мы сейчас повернем… все это кончится… Этого во мне было процентов 90.
Но Бако, (несмотря на то, что говорил ранее), принялся мотивировать Волка: «Совсем немного осталось, посмотри вот она, гора, рядом!» И, кажется, после этого мы прошли еще около часа, но Волк не отступил от своего решения. И тогда свершилось чудо — нам встретились два человека, которые шли вниз. Кому-то из группы, которая ушла вверх, стало тяжко, и его спускали. И мы отправили с ними Одинокого Волка.
— Всё как ты хотел, теперь мы можем тебя выстегнуть с нашей связки.
Мужчины согласились его свести. Только у них была короткая верёвка. Я стала было расшнуровывать свой репшнур от ледоруба, но Бако меня остановил:
— Зачем, мы шли практически без набора высоты.
— Ок.
А Одинокий Волк доверился мужчинам, которые обещали что-то придумать – он похоже, был рад побыстрее сбавить высоту и тоже на стал настаивать, чтоб ему обеспечили верёвку.
Но там дальше, эти двое свернули в лагерь, который был разбит на Ледовом плато и отпустили его самого вниз.
Так он по следам, в одиночку – согласно имени – преодолел весь путь до метеостанции. Только ему одному ведомо, какие чувства и мысли его при этом посещали и какие аналогии он проводил во всем этом инциденте со своей жизнью. Немного его чувства по поводу проявятся постфактум в его комментах в соцсетях – но свои выводы он сделал – это однозначно. И это самое ценное, что можно вынести из такого путешествия. И героизма, досталось ему, как он заказывал – явно больше, чем другим. Если мерить в километрах, одиночных хождениях по горам и ночных приключениях.
О том, что основной путь он все же преодолел в одиночку, мы узнали уже когда спустились. И мне тоже пришлось идти там же, и тоже в одиночку, но позже, через несколько часов…
Подъем начался незаметно. Мы шли по прямой, и тропа стала неуклонно уходить вверх. Мне стало чуть легче, но из всех чувств осталось только упрямство, поэтому я не очень хорошо помню дорогу. Да и что помнить? Все вокруг белое, снег глубокий…Помню только свое решение, которое меня тогда утешило: «Это когда-нибудь кончится. Вопрос времени, нужно просто потерпеть». Тропа становилась все круче и круче, мы шли то траверсом, то лезли напрямик вверх. Иногда мне удавалось поднять голову, чтобы все же увидеть, что вокруг. Вокруг была бело-серо-голубоватая красота. Начинались предрассветные сумерки, и одновременно с ними поднимался ветер, и что-то сыпалось из чьего-то дырявого кармана там, наверху. Снег ли, крупа ли, не помню.
Из всего этого пути вверх (по моим «внутренним часам» он опять длился бесконечно, они, по ходу, поломались), я помню только несколько моментов. Остальные или стерлись или вытеснились и теперь снятся. Помню цепочки групп (3 или 4) на склоне вверху и внизу от нас. Помню, как кто-то сказал «О! смотрите, со стороны России группа идет!» и далекую связку людей на белом снегу – как черную нитку с узелками. Помню рассвет – бледное Солнце в радужном ореоле выходит из-за горы. Помню, что ледоруб то не хотел зарубаться, то проваливался в рыхлый снег. Помню, как сыпалось все сильнее и сильнее, как ветер крепчал. Склон, по которому мы поднимались, становился все круче, так что уже страшно было смотреть вниз, слава Богу, было не до этого – все внимание уходило на то, чтобы становиться устойчиво и шаг за шагом продвигаться вперед и вверх. Помню порыв ветра, который в какую-то минуту так качнул меня, что я, ужаснувшись, припала к горе всем телом, прижалась к снегу – слиться, быть незаметной, не дать повода сбросить себя вниз. Мало того, что катиться (в кошках!) малоприятно, но я неизбежно потащу за собою остальных, поэтому осторожнее, осторожнее…
Рассвет был около 6 или 7 утра. Значит, вверх мы лезли уже не менее 3-х часов. Какая-то странная арифметика – 3 часа на равнине, когда, например, гуляешь в парке или сидишь в кафе – пустяк. «Время быстро летит!» — расхожий слоган наших дней. Тут эти три часа были для меня сутками… или неделями… Я теперь знаю секрет времени – делюсь! Сделайте для себя жизнь сложной, почти невыносимой, и вы заметите, что ваше время растянулось. Пропорция ясны – чем сложнее испытания, тем ёмче ваше субъективное время. То есть, можно за час прожить сутки, и это будут НЕскучные сутки.
И вот, в какой-то момент мы встретили группу, которая спускалась: «Держитесь, девчонки, всего 100 метров осталось!» Это воодушевило, потому что в нашем пути вверх мы не имели никаких ориентиров – это было самое сложное, по крайней мере – для меня. Вверх ничего не было видно — поднялась пурга. Время тоже было неизвестно, да и задумываться об ориентации, о каких-то рамках, которыми хотелось бы ограничить это испытание, не было сил и даже идеи такой не было. 100 метров — это хоть какая-то определенность! Это хоть какая-то цифра, что-то, что можно померять шагами, хотя… это все иллюзия. Шагами расстояние не померить, потому что 100 метров высоты – это может быть километр или два, три, четыре. Потому что мы не поднимаемся отвесно, мы как по серпантину делаем зигзаги, чтобы дать отдых то одной ноге, то другой, и чтобы не сорваться. Да и 100 метров – нехилая высота – 9-этажный дом, это примерно 30 метров. А всего наш подъем в этот день – больше тысячи (1400м)
И вот, мы видим верху козырек из снега и льда. В нем – проход, на него – крутой подъем метра 3. Не выдраться, нам, чайникам. И тут – единственная шара в этот день! Нас Бако подтягивал на веревке! Первого, второго, третьего… и т.д. Нас осталось пятеро вместе с ним, и вот мы все на козырьке. Ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз ничего не видно. Мы на вершине… Или…
Или!!! Мы сбились в кучку, отдышались и приготовились кричать ура. Не тут-то было! «Ну что, еще час, максимум – полтора часа вверх – и мы на вершине, — сказал Бако, — Готовы?»
ЕЩЕ ЧАС!!!
Я такого разочарования не испытывали никогда в жизни. Еще ЧАС?!»… И тут у меня случилось то, что, что бывает (говорят) у тех, кто отказывается от поисков клада за два кидка лопаты. Я готова была сказать: «На фиг все! Хватит с меня, вниз!» И тут тоже понятно, какое значение в жизни любого проекта имеет команда. Поскольку у меня не было сил все это говорить, я тупо отдыхивалась, за меня сказали другие: «Идем!» И мы пошли.
Тяжесть испытания нарастает по мере продвижения к концу испытания. Наверное, именно поэтому больше людей гибнут, когда спускаются. И этот последний час был для меня на грани выносимости. И, кажется, не только для меня. Даже Сверхновая начала жаловаться на сердце. На что Бако ответил: «Немного осталось. А с больным сердцем дома нужно сидеть!» Как ни странно, это придало сил. Жертвы хотят, чтобы их пожалели, вошли в положение… А Героям достаточно напомнить, что они Герои.
Только тут Бако начал проявлять некоторое нетерпение и слегка нас подгонять: «Вперед, поднялись и спустились, я домой хочу!» Звучало как издевательство. А кто же не хочет?! Впрочем, он имел ввиду другое – вовсе не метеостанцию. После восхождения и спуска с Казбека он собирался сегодня же идти в долину, где и был его дом. Что тут скажешь… Какое бы сравнение придумать? Ну э то ак человек отработал 12 часов на тяжелой физической работе, пришел домой и побежал кросс 15 километров…
Казбек имеет такой рельеф, что его самая высокая часть одновременно самая крутая. Тут уже не было рыхлого снега, тут был крохкий лед, по которому приходилось взбираться, всерьез загрызаясь в склон ледорубом и кошками. Тут я заматюкалась впервые за этот день. И Сахис пнула меня словами «Соберись, Эргин, милая!» Это вызвало у меня злость… которую глупо было направлять на человека, лучше – на гору, по которой мы упрямо лезли вверх.
Конечно, у меня была мечта-фантазия по поводу того, как будет, когда мы окажемся на вершине. Не то, чтобы она меня грела или мотивировала, она просто была у меня. Фантазия была такая: мы, оказываясь там, одинокие и сильные, видим дальние дали и радуемся тому, что мы здесь. Так вот: НИЧЕГО ИЗ ЭТОГО НЕ СВЕРШИЛОЬ! Никаких дальних далей – белая пелена вокруг. Никакого одиночества – куча людей на вершине. Никакого осознания силы – полное бессилие. Никакой эйфории – безразличие. Вот так бывает…
Мы сидели на вершине, вокруг нас был праздник – люди обнимались, братались, о чем-то возбужденно говорили, перекрикивая ветер. Мужчины распивали чекушку, кто-то даже включил музыку. Там было человек 20, может и больше. Какой-то персонаж звонил по телефону и говорил: «Я четвертый раз не могу спуститься! Тут такие люди восходят, хочется с ними пообщаться!» Наш Бако шутил, что он тут дом построит. Сверхновая нашла земляков из своего города. И, конечно, фотки с флагом, куда ж без них!
Я посмотрела на джипиэс и обьявила всем
— 5028 м. Бако спорит
– Нет, вершина 5033.
А я говорю ему: — Снега тают, потепление на планете!
— А для меня Казбек всегда будет 5033!
— Настойчивый, — сказала тихо, — Это прекрасно – когда мужчина настойчивый! Кто ж станет спорить – конечно «да» — Пусть будет 5033, мне тоже эта цифра больше нравится.
— Так, Эргин, достаём флаг, а то стоим в облаке, и никому и не докажешь, что были на вершине – флаг нас спасёт!
Флаг он практически есть всегда как обязательный вершинный атрибут. Флаг, раз взяли его – то это святое. Если б не брали его, то святым назначили бы что-то еще.
— Там в верхнем клапане, — сказала Эргин.
Я поняла, по её состоянию, что рюкзачок свой, она не снимет, очень устала – сидит на попе ровно, как и остальные участники.
В 10:40 мы были на вершине. Начали в 2:15 и того шли сюда 8:20 и это только половина пути.
А люди всё поднималась и поднимались из тумана внизу. Кто молча, кто весилился вдвойне и за тех, у кого не было сил выражать бурную радость.
Про историю флага: я собираюсь, и в какой-то момент мне говорит кто-то: «Возьми наш флаг, если есть» Он есть, но не у меня. У сына, висит на стене. Я иду к нему и прошу. Говорю, мол, нужно на Казбеке водрузить. Он жадничает, мол, мой флаг, а я говорю «Честь…» и все такое. В общем, отдал флаг ради чести. Не очень я об этом помнила, вообще про политику мы не то чтоб табу, но не говорили, не до этого, и не за этим мы тут. И вот – время пришло: «Есть флаг? Где?» Я разворачиваюсь рюкзаком к Сахис и указываю ориентир: «в кармане верхнем» — еле языком ворочаю. И этот флаг, и все прочее кажется сейчас бессмысленным. В таком я была состоянии, так было — обещала же не врать.
Но символ сыграл свою роль, фотки получились, и флаг вернулся на свое место в комнате сына. Даже странно думать, что он побывал на вершине. Мы друг другу теперь напоминаем – флаг мне, а я – ему. У нас теперь есть история, которую можно вместе рассказать. И это ничего не имеет общего с политикой, а может и имеет, символы и подсознание никто не отменял.
Мне в тот момент это вся эта суета казалась смешной и незначительной. Ну, поднялись… слава Богу. Теперь будем спускаться. Жизнь. У меня не осталось никакого ресурса, чтобы отпраздновать победу. Тоже мне победа… Я только потом поняла, что это и было то, настоящее. После которого не остается сил даже осознать, настолько они исчерпаны. Только тишина внутри.
А Сверхновая (изначально знавшая по чем фунт лиха), говорила: «Подняться – полдела. Еще спуститься нужно!» И кто-то из мужчин тоже пресек попытку поздравлять друг друга: «Вот когда мы внизу встретимся, тогда будем поздравлять. Пока – рано!» Но меня все это не трогало, я не верила, что путь вниз может быть сложнее, чем путь вверх.
Тут подошла российская группа активных общительных мужчин и стали с ходу обниматься и знакомиться, представляя друг друга и свой город Ставраполь. Наша ставрапольская Сверхновая, аж подпрыгнула, как мне показадось с 5028 наверно на эти обещанные проводником 5033м
— Как! Я тоже из Ставрополя!
— Так собирайся отсюда сразу пойдешь с нами! - шутили весёлые россияне.
Мужчины продолжали сгребать нас по очереди в охапку объятий. О, девочки наши!
— Я из Киева, - говорю им.
— Какая разница! Давайте знакомится!
Так тепло здесь на верху: люди любой национальности любой страны, здесь не станут спорить и обсуждать политику, ведь случилось что-то важное и это случилось с каждым персонально. Эти встречи, совсем не похоже на спорт, хотя кому-то может показаться, что это близко – нет. Совсем нет! Спортивные болельщики часто готовы передраться, вспомнив друг другу все национальные предрассудки – конечно ведь, победа их команды случилась не с ними. Это иллюзия, массово поддерживаемая, о том что «они победили» или «они проиграли» — от того люди-зрители и жаждут хоть что-то своё привнести в игру, хоть какое-то право на героизм предъявить. А вот здесь на вершине всё взаправду и здесь нет случайных людей.
Все мы здесь одной крови.
Благодарны за сопричастность и никаких обид за автономность. Хотя Казбек как периодически было написано на маленьких плакатах вдоль тропы «не любит одиночек» — такая это гора.
Но сколько не стой на вершине, сколько не обнимайся со смельчаками, которые тут с нами, вниз все равно надо. Меня грела мысль, что все-таки мы идем назад, и в этом есть определенность. Раз уж идем, значит дойдем.
По поводу спуска мне почти нечего написать. Ярким моментом было то, как гречанка Ага сорвалась при спуске с козырька и въехала в Сверхновую. В этот момент мы чуть все не сорвались и не покатились вниз. Сверхновая врезалась в меня, выругалась громко. Дальше мы как-то задержались… Обошлось…
Трещины внизу замел снег, но их было видно. Мы по-прежнему оставались на веревке, и меня то тянули впереди – «идите быстрее!», то сзади «чуть медленнее!». У Сверхновой и у Сахис (я была между ними) были разные представления, как должна себя вести веревка. Одна из них считала, что веревка должна провисать, а другая – что она должна быть натянутой. У обеих были свои аргументы на этот счет – как безопаснее. Обе дергали, пытаясь добиться своей цели. Я была посередине и веревка меня безмерно достала. Но отцепиться можно было, только пройдя Ледовое плато. «Дальше мы тоже должны идти все вместе, — сказал Бако, когда мы пришли к зоне камнепадов, и освободились от связки, — Тут тоже опасно, трещины и камни. Возвращаемся все вместе».
Несколько часов назад тут же мне казалось, что я уже на пределе. Оказалось, что я заблуждалась. На пределе я была не тогда, а теперь. По-настоящему. Я поняла это, когда в первый раз упала. Я вообще-то не падаю. Никогда! Ни в какой гололед, я никогда себе ничего не ломала, даже не ушибалась серьезно. А тут я упала несколько раз, поскользнувшись, и поломала палку. Явно, что она взяла на себя то, что предназначалось одной из моих косточек. Я поняла, что мне нужно предельно замедлиться и быть очень внимательной. Мои силы действительно были на исходе.
Вся группа медленно отрывалась от меня, они шли вперед. Я не спешила, хотя понимала весь риск – остаться здесь одной, в довольно опасном участке. И этот путь назад в одиночестве я, наверное, запомню на всю жизнь.
Я шла медленно, я теряла тропу. Я пила из ручьев и источников. Я знала направление, я знала, что рано или поздно я дойду домой. Но чувствовала, что сил нет, они кончились… Я плакала, звала маму, которая давно умерла. И, как ни странно, мне это придавало сил. Я не шла – плелась. Каждый шаг был подвигом. Я никогда, НИКОГДА! Не ощущала такой усталости. Я понимала сейчас людей, которые могли умереть в 100 метрах от своего дома, потому что не могли до него доползти. Я полностью исчерпалась. Полностью.
Все. Больше мне нечего сказать об этих событиях. И, повторюсь, для всех прочих они были совсем другими. Это было мое личное испытание, и я проходила его в одиночестве, как и все, что мы проходим в жизни, по большому счету – в одиночестве. У каждого свое кино. Свой сценарий, своя режиссура. И выводы свои. Как мы еще умудряемся договариваться друг с другом? Поразительный факт… У меня есть соображения, почему так происходит: ДОГОВОРИТСЯ МОГУТ ТОЛЬКО ТЕ, КТО ПРИЗНАЕТ У ДРУГОГО ПРАВО НА СВОЁ СОБСТВЕННОЕ КИНО. Не настаивают на своей интерпретации событий, не пытаются обвинять других, предписывать им что-то или обижаться на них. Принимают как факт их вИдение и встраивают в свой Мир как оттенок вИдения собственного. Понимая, что любой факт или событие можно рассмотреть с разных углов, и выглядит оно тогда совсем по-разному.
Я дотащилась до метеостанции, потом – медленно, очень медленно, до нашей комнаты. «Эргин! – встретила меня Росомаха, — Сахис мне сказала, что ты почти мертвая!» «Я СОВСЕМ мертвая», — ответила я и рухнула спать. Было, наверное около 4-х асов вечера.
При спуске назад, Проводник Бако счастливый, что можно освободится от своего хвоста, наконец поотстёгивал нас в безопасном месте, где можно было идти в одиночку. Все трудности здесь, это только вопрос физической усталости. По этой территории еще добрых 3-4 часа постоянно будут спускаться люди. Все были, наконец, рады идти в своём темпе. Сверхновая бодро шла впереди, бодро по сравнению с остальными, за ней шла легкая Лисичка, я как всегда люблю быть в середине, чтоб чувствовать всех.
Через час я ускорилась, чтоб завернуть девушек, которые было ломанулись за бодрыми мужчинами – нет, не туда – вот мы уже полчаса идём — мы снова стали подниматься, мы конечно и так дойдем до лагеря, но похоже это будет дольше, так как тропа, изначальная наша, шла ниже. Удивительно, что с каждым восхождением, я всё больше и больше ориентируюсь в горах. А ведь когда-то, совсем недавно, всего шесть лет назад – у меня был свойственный почти всем девушкам топографический кретинизм.
У черного креста, здесь ловила связь, я снова включила телефон и отправила смс-ку Отцу Детей, о том, что мы поднялись на Казбек и завтра утром начнём спуск назад – прямо в Степанцминду.
Люди устали, прошло 16 часов с того момента, как мы вышли из лагеря. Даже подумать о спуске, вниз, никто кроме проводника не мог. Проводник же наш потому и торопился, что был намерен воспользоваться свои правом на выходные, после недельного проживания на метеостанции, (из-за того, что несколько дней все ждали погоды.) Он дождался этого восхождения и теперь с чистой совестью и выполненным долгом стремился домой. Этот крепкий 30 летний парень мог позволить себя такие переходы, наша группа была очень медленная для него, и несмотря на это, он всегда терпеливо ждал, нежно и бережно.
Только один раз возразил Сверхновой, когда до вершины осталось 150 метров про то, что больные сердцем дома сидят.
Эти метров 150 мы шли еще полтора часа. Но я ему благодарна, он так легко мобилизовал этими небрежными словами, практически раскисшую группу. Тут я снова, еще раз поняла, как же это важно в таких экспедициях иметь еще одного узкоспециализированного лидера – профессионала своего дела.
Это колоссальная опора – это как иметь две ноги. На одной ведь далеко не пропрыгаешь. Если мы хотим что-то делать по-настоящему, Большие Дела, делать их нужно командой.
Продолжение следует… опубликовано
Авторы: Наталья Валицкая (курсив), Юлия Головкина (прямой текст)
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! ©
Источник: valitskaya.com/wp/
- Восхождение на Казбек: ЦЕЛЬ и СМЫСЛ. Часть 1
- Восхождение на Казбек: ЦЕЛЬ и СМЫСЛ. Часть 2
- Восхождение на Казбек. НЕПРЕДВИДЕННОЕ. Часть 3
- Восхождение на Казбек. ГОРА ЗОВЕТ. Часть 4
- ЖИЗНЬЮ НУЖНО ПОЛЬЗОВАТЬСЯ! Часть 5
- Бойтесь своих желаний и опасений — они сбываются!
- Чего ТЫ хочешь?
- Не бери на себя то, что тяжко нести
То есть, нам с этой стороны опасность вроде бы не грозила. Новичкам везет в новых делах, судьба им улыбается. Правда, данное наблюдение не касается первой любви и так же – первого секса. Тут уж – по карме вашей дано будет вам.
Спала я в эту ночь минут 15, наверное. Как выяснилось позже, в этом я была не одинока. Игривая Лисичка. («Чего такой худой, а мясо не ешь? …а …вегетарианка», — как отозвался о ней Главный мафиози Джонни) Она тоже слушала бурю и заснула только после того, как решила, что никуда не пойдет.
Наш проводник Бако вообще не ложился. Сейчас он нервно ходил вокруг и подгонял нас, потому что собирались мы медленно.
Путь предстоял долгий, и хотя сейчас было около двух ночи, нужно было поесть, и я с трудом впихивала в себя овсянку. Какой нормальный организм может есть в это время?! Не мой, мой сопротивлялся, и вообще – он спал. Мозги бодрствовали, а тело не проснулось.
Вот пробовали вы встать среди ночи и сразу начать совершать подвиг? Не пробовали? Попробуйте, ваше тело тоже будет протестовать, ему-то подвиг не нужен и оно явно даст об этом знать. Впрочем, у всех по-разному, у меня эмоции тормозили, тело работало на автопилоте, мозг контролировал сборы. Для лишних вопросов (куда мы идем и какого черта это нужно), у него не было ресурсов, потому что собираться нужно было внимательно.
Мы вышли примерно в половине третьего. Сахис, Сверхновая, Волк, Игривая Лисичка, я и девушка, которую мы видели впервые, она представилась нам «Ага». Потом мы разобрались, она – гречанка, говорит по-русски плохо, но что-то понимает. Идет на Казбек с нами. Ну и, конечно, проводник Бако.
Ночь была совершенно сказочная – полнолуние во всей своей красе. Было так тихо, словно природа специально делала вид, что это не она только что так безобразничала. Словно никакого ветра и дождя со снегом тут уже 100 лет не было. Потом я узнала, что в этот день было еще и лунное затмение, то есть полный букет Силы, разлитой в пространстве. Проблема вот только в том, удастся ли договориться с нею – будет ли она нам союзником, или наоборот – врагом?
Я об этом не думала, я вообще ни о чем не думала – шла по тропе, которая была еле различима в лунном свете за теми, кто впереди. Фонарик светил, ограничивая мой шаг вперед и ноги впередиидущего. Вот и все, что я видела и способна была воспринимать.
Сразу, пожалуй, стоит сказать, что у каждого, кто шел рядом со мною, было «своё кино». То есть, мое восхождение на Казбек было совершенно не похоже на их восхождения, и их тоже – не похожи между собой. Когда мы уже спустились и сбивчиво делились впечатлениями, то засыпая, то вновь просыпаясь и снова начиная говорить, я в очередной раз поразилась этому эффекту. Вроде бы – очевидная штука, которую я наблюдала и отмечала тысячи раз, но тут она меня просто сшибла с ног. И в переносном и в прямом смысле. Поэтому еще раз напоминаю, что я рассказываю только о себе – мои товарищи переживали совсем иные чувства на фоне тех же событий.
Мы ввязались в верёвку вот в таком вот порядке:
Бако – гречанка Ага – Сверхновая – Эргин – Я Говорящая с Богом – Одинокий Волк – Лисичка.
Вот эти семеро, отправились в одной цепочке на восхождение.
Росомаха решила остаться еще вчера:
— Я буду вас ждать. Должен же кто-то вас ждать с возвращением или с победой. В общем, я точно решила – я буду вас встречать – с горячей едой и чаем.
Мне как отлегло, когда она мне вчера в обед это сказала. Её обувь мне не давала покоя. Я в своих ботинках Anapurna Gronell подмерзала, у мена приморожены ноги были еще с Эльбруса до белого обморожения и теперь я знала, что если они в пути замерзнут, то будут холодными уже до самого конца. Но ботинки Росомахи просто не выдерживали никакой критики – я была рада, что она сама приняла такое решение – остаться.
И, черт побери, было приятно, что нас будут ждать назад. Как наверно приятно мужчине, когда он идёт совершать свой подвиг, а его ждёт жена. Так провожала меня, и встречала моя семилетняя дочь Веруся, у подножья горы Арарат. Я чуть не расплакалась, когда моя малышка принесла мне повязку на ушки, со словами «ты только не замерзни, мамочка, и обязательно возвращайся». Странно осознавать ценность этого только тогда, когда оно происходит. Если не иметь никакого дополнительного запроса на личные сантименты, это всегда оказывается чудом. Да, наверно для тех, у кого есть такой запрос, обострённый запрос на близость, горы не доступны в принципе. Они слишком дорожат близостью, чтоб решиться на восхождение, или отпустить кого-то туда, где люди не живут и порой даже и не выживают.
Росомаха — моя близкая подруга, стала подругой за годы прохождения семинаров, и как партнёр помогала рождать совместно со мной проекты уже не первый раз. Её поле я чувствую всегда, связывая его с чувством особой надёжности тыла. И я и она понимали, что с её ракурса, при её участии в подготовке всего этого мероприятия – она и так на Казбеке уже! Куда ей еще идти за дополнительными доказательствами. Её Казбек на сегодня уже происходит с ней.
Для того, чтобы начать восхождение, нам предстояло еще пройти несколько часов по камнепадам и ледникам, огибая гору, чтобы взойти на нее с севера, где склон был более пологим. Так вот, я умоталась (смертельно устала, и это не преувеличение) уже на этом отрезке. Мы шли очень быстро, и этот темп меня изнурил. Я могу идти достаточно долго, если не спешу. А тут… я была как в полусне, ни мыслей, ни чувств, только движение. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ноги и смотреть, куда их ставишь, потому что наш путь был усеян камнями – от огромных (с гараж), до средних – (с кирпич). Внизу был лед, иногда ноги предательски скользили, и тут здорово помогали трековые палки, они несколько раз удерживали меня от падений.
Луна светила очень ярко, и, наверное, было красиво невероятно. Но смотреть по сторонам совсем не было времени. Даже когда мы останавливались, чтобы передохнуть пару минут, я опиралась на палки и смотрела вниз. Вернее, даже не смотрела – я была сосредоточена на дыхании и на том, чтобы быстрее прийти в себя. Мы переступали трещины, ручьи, которые текли по леднику. Шли дальше. Нас обгоняли какие-то группы, и кто-то еще шел за нами. Их было видно, как цепочки огоньков впереди и сзади.
Погоды до того не было несколько дней. Сегодня ночью все группы, которые ожидали восхождения, ринулись в открывшееся «окно». Так что одиночество на склоне и на вершине нам не грозило. Я не думала об этом, я вообще ни о чем не могла думать. Позавчера тут у нас была удивительная и кайфовая прогулка – именно в этих местах. Теперь для меня — сплошная мука.
Потом я поняла, что для того, чтобы идти так быстро (по моим меркам) было две причины. Первая – мы проходили зону камнепадов. В темноте не видно, какая каменюка на тебя несется, поэтому лучше миновать это место как можно быстрее. И вторая – потому что нас вел Бако, а ноги у него длинные.
Скорее всего, мы зону камнепадов прошли часа за 2-3, но для меня это было невыносимо длинным кошмаром. Я держалась только верой в то, что это должно когда-то кончиться. И еще – чаем, которым меня поил время от времени Одинокий Волк. (Ему, по всей вероятности, тоже было нелегко, сказывалось вчерашнее путешествие вниз-вверх). Он меня спас своим чаем! Кажется, у меня начиналось головокружение, и в глазах мутилось, но после сладкого чая прошло – глюкоза помогла (так мне потом объяснили). Наверное, то, что со мною было там и после – это та самая горняшка, о которой мы так долго говорили до того. Но так странно я никогда не чувствовала себя раньше. По ощущению это напоминало кошмарный сон, когда ужас происходящего состоит в том, что нужно бесконечно идти и идти неизвестно куда и сколько. Это было наяву. Я это осознавала. Это пугало, но времени почувствовать испуг не было.
Наконец, камни кончились, началось Ледовое плато. Мы все еще шли горизонтально, но уже на веревке. Веревка крепилась к карабину, а он в свою очередь – к «системе» — штуке из ремней, которая охватывала талию и бедра. В случае падения человек повисал, веревка крепилась где-то в районе пупка. Все еще было темно, мы шли по тропе, которую пробили до нас те, кто шел впереди. Кое-где приходилось переступать через трещины, но очень больших не было.
Смешной интимный момент: когда мы одевали систему (еще на метеостанции), то думали о том, как будет, если захочется писать? Ее, эту систему придется снимать? А как снимать, если руки задубеют? Наше доверие к проводнику было таким полным, что мы об этом спрашивали, но он как-то отморозился и не стал отвечать. А по факту потом никто ничего не хотел. Вся влага вышла потом, и мы вообще забыли, что у людей бывают такие смешные потребности. Не до этого.
На очередной остановке Одинокий Волк решил повернуть назад. Хитрости акклиматизации сыграли с ним злую шутку. Пока мы ходили по окрестностям метеостанции, или просто были на ее высоте, наши организмы привыкали к ней – меньшему кислороду и прочим эффектам. А ему пришлось резко сбросить, а потом набрать высоту снова, в результате ему сейчас было сложнее всех.
Я давала ему воду, и чай из термоса, понимая, что человек и так свершил за последние сутки небывалый для него рывок, спасая товарища — нашу Красную Шапочку. Не знаю, даже готова ли я была бы после такого марш-броска в те же сутки идти на вершину – но каждый волен был сам принимать решение, а я как Говорящая с Богом (такое имя было у меня в этом походе, если кто еще помнит) приняла решение, в контексте с именем своим всем отвечать «да», давая проявится воле каждого, яко воле Бога.
Каждый с кем я разговаривала в этой мистерии, для меня становился Богом. Так что это не корону мне одели, как можно было бы подумать, когда выбрала группа для меня имя — такое будто бы высокопарное, а наоборот — это корону мне сняли совсем. И я решила всему происходящему говорить — да! Ну как же можно спорить с Богом?
Все пожелания и просьбы удовлетворять, не дожимать, не отказывать никому в его «хорошо», и посмотреть, что из этого выйдет. Выводить хитрости или изворотливость человека перед самим собой – да, это всегда пожалуйста, разными провокационными уточняющими вопросами – это обязательно! Но если человек прямо и внятно заявляет о своем желании – то конечно да.
Честно признаюсь, что нажала всего один раз, на человека и это была Эргин. Ей чуть досталось от меня, как своей и бывалой в походах. Но об этом потом.
Одинокий Волк – в очередной момент «перекура», когда я озвучила для всех:
— 4560 метров! — он сказал:
— Я вниз.
— Ок, — сказала я, — значит вниз.
И я прокричала Бако, который был впереди нашей связки:
— Поворачиваем все!
Но Волк, стал возражать:
— Нет, я могу сам, зачем все?
— Таковы инструкции нашего проводника, мы на них согласились, — напомнила я ему со всей серьезностью, совершенно готовая напомнить об этом всем и поворачивать.
Но Одинокий Волк сказал:
— Я спущусь с теми, кто будет спускаться с горы.
— Но туда еще никто не поднялся, еще слишком рано для спускающихся. Только 5:30 утра, раньше 7-ми, там, наверху, еще никого не будет.
Да, так и было. Еще перед началом, на уровне предварительного договора с проводником, он сказал: «Если кто-то из вас больше не сможет идти верх и захочет повернуть назад, то возвращается вся группа. Даже если мы будем за три метра от вершины. Один назад никто не пойдет!» И все мы с этим согласились. То есть, решение Одинокого Волка автоматически прекращало наше восхождение. У меня в тот момент уже не было сил никак реагировать, поэтому я тупо стояла и ждала, чем кончится. Но была рада – мы сейчас повернем… все это кончится… Этого во мне было процентов 90.
Но Бако, (несмотря на то, что говорил ранее), принялся мотивировать Волка: «Совсем немного осталось, посмотри вот она, гора, рядом!» И, кажется, после этого мы прошли еще около часа, но Волк не отступил от своего решения. И тогда свершилось чудо — нам встретились два человека, которые шли вниз. Кому-то из группы, которая ушла вверх, стало тяжко, и его спускали. И мы отправили с ними Одинокого Волка.
— Всё как ты хотел, теперь мы можем тебя выстегнуть с нашей связки.
Мужчины согласились его свести. Только у них была короткая верёвка. Я стала было расшнуровывать свой репшнур от ледоруба, но Бако меня остановил:
— Зачем, мы шли практически без набора высоты.
— Ок.
А Одинокий Волк доверился мужчинам, которые обещали что-то придумать – он похоже, был рад побыстрее сбавить высоту и тоже на стал настаивать, чтоб ему обеспечили верёвку.
Но там дальше, эти двое свернули в лагерь, который был разбит на Ледовом плато и отпустили его самого вниз.
Так он по следам, в одиночку – согласно имени – преодолел весь путь до метеостанции. Только ему одному ведомо, какие чувства и мысли его при этом посещали и какие аналогии он проводил во всем этом инциденте со своей жизнью. Немного его чувства по поводу проявятся постфактум в его комментах в соцсетях – но свои выводы он сделал – это однозначно. И это самое ценное, что можно вынести из такого путешествия. И героизма, досталось ему, как он заказывал – явно больше, чем другим. Если мерить в километрах, одиночных хождениях по горам и ночных приключениях.
О том, что основной путь он все же преодолел в одиночку, мы узнали уже когда спустились. И мне тоже пришлось идти там же, и тоже в одиночку, но позже, через несколько часов…
Подъем начался незаметно. Мы шли по прямой, и тропа стала неуклонно уходить вверх. Мне стало чуть легче, но из всех чувств осталось только упрямство, поэтому я не очень хорошо помню дорогу. Да и что помнить? Все вокруг белое, снег глубокий…Помню только свое решение, которое меня тогда утешило: «Это когда-нибудь кончится. Вопрос времени, нужно просто потерпеть». Тропа становилась все круче и круче, мы шли то траверсом, то лезли напрямик вверх. Иногда мне удавалось поднять голову, чтобы все же увидеть, что вокруг. Вокруг была бело-серо-голубоватая красота. Начинались предрассветные сумерки, и одновременно с ними поднимался ветер, и что-то сыпалось из чьего-то дырявого кармана там, наверху. Снег ли, крупа ли, не помню.
Из всего этого пути вверх (по моим «внутренним часам» он опять длился бесконечно, они, по ходу, поломались), я помню только несколько моментов. Остальные или стерлись или вытеснились и теперь снятся. Помню цепочки групп (3 или 4) на склоне вверху и внизу от нас. Помню, как кто-то сказал «О! смотрите, со стороны России группа идет!» и далекую связку людей на белом снегу – как черную нитку с узелками. Помню рассвет – бледное Солнце в радужном ореоле выходит из-за горы. Помню, что ледоруб то не хотел зарубаться, то проваливался в рыхлый снег. Помню, как сыпалось все сильнее и сильнее, как ветер крепчал. Склон, по которому мы поднимались, становился все круче, так что уже страшно было смотреть вниз, слава Богу, было не до этого – все внимание уходило на то, чтобы становиться устойчиво и шаг за шагом продвигаться вперед и вверх. Помню порыв ветра, который в какую-то минуту так качнул меня, что я, ужаснувшись, припала к горе всем телом, прижалась к снегу – слиться, быть незаметной, не дать повода сбросить себя вниз. Мало того, что катиться (в кошках!) малоприятно, но я неизбежно потащу за собою остальных, поэтому осторожнее, осторожнее…
Рассвет был около 6 или 7 утра. Значит, вверх мы лезли уже не менее 3-х часов. Какая-то странная арифметика – 3 часа на равнине, когда, например, гуляешь в парке или сидишь в кафе – пустяк. «Время быстро летит!» — расхожий слоган наших дней. Тут эти три часа были для меня сутками… или неделями… Я теперь знаю секрет времени – делюсь! Сделайте для себя жизнь сложной, почти невыносимой, и вы заметите, что ваше время растянулось. Пропорция ясны – чем сложнее испытания, тем ёмче ваше субъективное время. То есть, можно за час прожить сутки, и это будут НЕскучные сутки.
И вот, в какой-то момент мы встретили группу, которая спускалась: «Держитесь, девчонки, всего 100 метров осталось!» Это воодушевило, потому что в нашем пути вверх мы не имели никаких ориентиров – это было самое сложное, по крайней мере – для меня. Вверх ничего не было видно — поднялась пурга. Время тоже было неизвестно, да и задумываться об ориентации, о каких-то рамках, которыми хотелось бы ограничить это испытание, не было сил и даже идеи такой не было. 100 метров — это хоть какая-то определенность! Это хоть какая-то цифра, что-то, что можно померять шагами, хотя… это все иллюзия. Шагами расстояние не померить, потому что 100 метров высоты – это может быть километр или два, три, четыре. Потому что мы не поднимаемся отвесно, мы как по серпантину делаем зигзаги, чтобы дать отдых то одной ноге, то другой, и чтобы не сорваться. Да и 100 метров – нехилая высота – 9-этажный дом, это примерно 30 метров. А всего наш подъем в этот день – больше тысячи (1400м)
И вот, мы видим верху козырек из снега и льда. В нем – проход, на него – крутой подъем метра 3. Не выдраться, нам, чайникам. И тут – единственная шара в этот день! Нас Бако подтягивал на веревке! Первого, второго, третьего… и т.д. Нас осталось пятеро вместе с ним, и вот мы все на козырьке. Ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз ничего не видно. Мы на вершине… Или…
Или!!! Мы сбились в кучку, отдышались и приготовились кричать ура. Не тут-то было! «Ну что, еще час, максимум – полтора часа вверх – и мы на вершине, — сказал Бако, — Готовы?»
ЕЩЕ ЧАС!!!
Я такого разочарования не испытывали никогда в жизни. Еще ЧАС?!»… И тут у меня случилось то, что, что бывает (говорят) у тех, кто отказывается от поисков клада за два кидка лопаты. Я готова была сказать: «На фиг все! Хватит с меня, вниз!» И тут тоже понятно, какое значение в жизни любого проекта имеет команда. Поскольку у меня не было сил все это говорить, я тупо отдыхивалась, за меня сказали другие: «Идем!» И мы пошли.
Тяжесть испытания нарастает по мере продвижения к концу испытания. Наверное, именно поэтому больше людей гибнут, когда спускаются. И этот последний час был для меня на грани выносимости. И, кажется, не только для меня. Даже Сверхновая начала жаловаться на сердце. На что Бако ответил: «Немного осталось. А с больным сердцем дома нужно сидеть!» Как ни странно, это придало сил. Жертвы хотят, чтобы их пожалели, вошли в положение… А Героям достаточно напомнить, что они Герои.
Только тут Бако начал проявлять некоторое нетерпение и слегка нас подгонять: «Вперед, поднялись и спустились, я домой хочу!» Звучало как издевательство. А кто же не хочет?! Впрочем, он имел ввиду другое – вовсе не метеостанцию. После восхождения и спуска с Казбека он собирался сегодня же идти в долину, где и был его дом. Что тут скажешь… Какое бы сравнение придумать? Ну э то ак человек отработал 12 часов на тяжелой физической работе, пришел домой и побежал кросс 15 километров…
Казбек имеет такой рельеф, что его самая высокая часть одновременно самая крутая. Тут уже не было рыхлого снега, тут был крохкий лед, по которому приходилось взбираться, всерьез загрызаясь в склон ледорубом и кошками. Тут я заматюкалась впервые за этот день. И Сахис пнула меня словами «Соберись, Эргин, милая!» Это вызвало у меня злость… которую глупо было направлять на человека, лучше – на гору, по которой мы упрямо лезли вверх.
Конечно, у меня была мечта-фантазия по поводу того, как будет, когда мы окажемся на вершине. Не то, чтобы она меня грела или мотивировала, она просто была у меня. Фантазия была такая: мы, оказываясь там, одинокие и сильные, видим дальние дали и радуемся тому, что мы здесь. Так вот: НИЧЕГО ИЗ ЭТОГО НЕ СВЕРШИЛОЬ! Никаких дальних далей – белая пелена вокруг. Никакого одиночества – куча людей на вершине. Никакого осознания силы – полное бессилие. Никакой эйфории – безразличие. Вот так бывает…
Мы сидели на вершине, вокруг нас был праздник – люди обнимались, братались, о чем-то возбужденно говорили, перекрикивая ветер. Мужчины распивали чекушку, кто-то даже включил музыку. Там было человек 20, может и больше. Какой-то персонаж звонил по телефону и говорил: «Я четвертый раз не могу спуститься! Тут такие люди восходят, хочется с ними пообщаться!» Наш Бако шутил, что он тут дом построит. Сверхновая нашла земляков из своего города. И, конечно, фотки с флагом, куда ж без них!
Я посмотрела на джипиэс и обьявила всем
— 5028 м. Бако спорит
– Нет, вершина 5033.
А я говорю ему: — Снега тают, потепление на планете!
— А для меня Казбек всегда будет 5033!
— Настойчивый, — сказала тихо, — Это прекрасно – когда мужчина настойчивый! Кто ж станет спорить – конечно «да» — Пусть будет 5033, мне тоже эта цифра больше нравится.
— Так, Эргин, достаём флаг, а то стоим в облаке, и никому и не докажешь, что были на вершине – флаг нас спасёт!
Флаг он практически есть всегда как обязательный вершинный атрибут. Флаг, раз взяли его – то это святое. Если б не брали его, то святым назначили бы что-то еще.
— Там в верхнем клапане, — сказала Эргин.
Я поняла, по её состоянию, что рюкзачок свой, она не снимет, очень устала – сидит на попе ровно, как и остальные участники.
В 10:40 мы были на вершине. Начали в 2:15 и того шли сюда 8:20 и это только половина пути.
А люди всё поднималась и поднимались из тумана внизу. Кто молча, кто весилился вдвойне и за тех, у кого не было сил выражать бурную радость.
Про историю флага: я собираюсь, и в какой-то момент мне говорит кто-то: «Возьми наш флаг, если есть» Он есть, но не у меня. У сына, висит на стене. Я иду к нему и прошу. Говорю, мол, нужно на Казбеке водрузить. Он жадничает, мол, мой флаг, а я говорю «Честь…» и все такое. В общем, отдал флаг ради чести. Не очень я об этом помнила, вообще про политику мы не то чтоб табу, но не говорили, не до этого, и не за этим мы тут. И вот – время пришло: «Есть флаг? Где?» Я разворачиваюсь рюкзаком к Сахис и указываю ориентир: «в кармане верхнем» — еле языком ворочаю. И этот флаг, и все прочее кажется сейчас бессмысленным. В таком я была состоянии, так было — обещала же не врать.
Но символ сыграл свою роль, фотки получились, и флаг вернулся на свое место в комнате сына. Даже странно думать, что он побывал на вершине. Мы друг другу теперь напоминаем – флаг мне, а я – ему. У нас теперь есть история, которую можно вместе рассказать. И это ничего не имеет общего с политикой, а может и имеет, символы и подсознание никто не отменял.
Мне в тот момент это вся эта суета казалась смешной и незначительной. Ну, поднялись… слава Богу. Теперь будем спускаться. Жизнь. У меня не осталось никакого ресурса, чтобы отпраздновать победу. Тоже мне победа… Я только потом поняла, что это и было то, настоящее. После которого не остается сил даже осознать, настолько они исчерпаны. Только тишина внутри.
А Сверхновая (изначально знавшая по чем фунт лиха), говорила: «Подняться – полдела. Еще спуститься нужно!» И кто-то из мужчин тоже пресек попытку поздравлять друг друга: «Вот когда мы внизу встретимся, тогда будем поздравлять. Пока – рано!» Но меня все это не трогало, я не верила, что путь вниз может быть сложнее, чем путь вверх.
Тут подошла российская группа активных общительных мужчин и стали с ходу обниматься и знакомиться, представляя друг друга и свой город Ставраполь. Наша ставрапольская Сверхновая, аж подпрыгнула, как мне показадось с 5028 наверно на эти обещанные проводником 5033м
— Как! Я тоже из Ставрополя!
— Так собирайся отсюда сразу пойдешь с нами! - шутили весёлые россияне.
Мужчины продолжали сгребать нас по очереди в охапку объятий. О, девочки наши!
— Я из Киева, - говорю им.
— Какая разница! Давайте знакомится!
Так тепло здесь на верху: люди любой национальности любой страны, здесь не станут спорить и обсуждать политику, ведь случилось что-то важное и это случилось с каждым персонально. Эти встречи, совсем не похоже на спорт, хотя кому-то может показаться, что это близко – нет. Совсем нет! Спортивные болельщики часто готовы передраться, вспомнив друг другу все национальные предрассудки – конечно ведь, победа их команды случилась не с ними. Это иллюзия, массово поддерживаемая, о том что «они победили» или «они проиграли» — от того люди-зрители и жаждут хоть что-то своё привнести в игру, хоть какое-то право на героизм предъявить. А вот здесь на вершине всё взаправду и здесь нет случайных людей.
Все мы здесь одной крови.
Благодарны за сопричастность и никаких обид за автономность. Хотя Казбек как периодически было написано на маленьких плакатах вдоль тропы «не любит одиночек» — такая это гора.
Но сколько не стой на вершине, сколько не обнимайся со смельчаками, которые тут с нами, вниз все равно надо. Меня грела мысль, что все-таки мы идем назад, и в этом есть определенность. Раз уж идем, значит дойдем.
По поводу спуска мне почти нечего написать. Ярким моментом было то, как гречанка Ага сорвалась при спуске с козырька и въехала в Сверхновую. В этот момент мы чуть все не сорвались и не покатились вниз. Сверхновая врезалась в меня, выругалась громко. Дальше мы как-то задержались… Обошлось…
Трещины внизу замел снег, но их было видно. Мы по-прежнему оставались на веревке, и меня то тянули впереди – «идите быстрее!», то сзади «чуть медленнее!». У Сверхновой и у Сахис (я была между ними) были разные представления, как должна себя вести веревка. Одна из них считала, что веревка должна провисать, а другая – что она должна быть натянутой. У обеих были свои аргументы на этот счет – как безопаснее. Обе дергали, пытаясь добиться своей цели. Я была посередине и веревка меня безмерно достала. Но отцепиться можно было, только пройдя Ледовое плато. «Дальше мы тоже должны идти все вместе, — сказал Бако, когда мы пришли к зоне камнепадов, и освободились от связки, — Тут тоже опасно, трещины и камни. Возвращаемся все вместе».
Несколько часов назад тут же мне казалось, что я уже на пределе. Оказалось, что я заблуждалась. На пределе я была не тогда, а теперь. По-настоящему. Я поняла это, когда в первый раз упала. Я вообще-то не падаю. Никогда! Ни в какой гололед, я никогда себе ничего не ломала, даже не ушибалась серьезно. А тут я упала несколько раз, поскользнувшись, и поломала палку. Явно, что она взяла на себя то, что предназначалось одной из моих косточек. Я поняла, что мне нужно предельно замедлиться и быть очень внимательной. Мои силы действительно были на исходе.
Вся группа медленно отрывалась от меня, они шли вперед. Я не спешила, хотя понимала весь риск – остаться здесь одной, в довольно опасном участке. И этот путь назад в одиночестве я, наверное, запомню на всю жизнь.
Я шла медленно, я теряла тропу. Я пила из ручьев и источников. Я знала направление, я знала, что рано или поздно я дойду домой. Но чувствовала, что сил нет, они кончились… Я плакала, звала маму, которая давно умерла. И, как ни странно, мне это придавало сил. Я не шла – плелась. Каждый шаг был подвигом. Я никогда, НИКОГДА! Не ощущала такой усталости. Я понимала сейчас людей, которые могли умереть в 100 метрах от своего дома, потому что не могли до него доползти. Я полностью исчерпалась. Полностью.
Все. Больше мне нечего сказать об этих событиях. И, повторюсь, для всех прочих они были совсем другими. Это было мое личное испытание, и я проходила его в одиночестве, как и все, что мы проходим в жизни, по большому счету – в одиночестве. У каждого свое кино. Свой сценарий, своя режиссура. И выводы свои. Как мы еще умудряемся договариваться друг с другом? Поразительный факт… У меня есть соображения, почему так происходит: ДОГОВОРИТСЯ МОГУТ ТОЛЬКО ТЕ, КТО ПРИЗНАЕТ У ДРУГОГО ПРАВО НА СВОЁ СОБСТВЕННОЕ КИНО. Не настаивают на своей интерпретации событий, не пытаются обвинять других, предписывать им что-то или обижаться на них. Принимают как факт их вИдение и встраивают в свой Мир как оттенок вИдения собственного. Понимая, что любой факт или событие можно рассмотреть с разных углов, и выглядит оно тогда совсем по-разному.
Я дотащилась до метеостанции, потом – медленно, очень медленно, до нашей комнаты. «Эргин! – встретила меня Росомаха, — Сахис мне сказала, что ты почти мертвая!» «Я СОВСЕМ мертвая», — ответила я и рухнула спать. Было, наверное около 4-х асов вечера.
При спуске назад, Проводник Бако счастливый, что можно освободится от своего хвоста, наконец поотстёгивал нас в безопасном месте, где можно было идти в одиночку. Все трудности здесь, это только вопрос физической усталости. По этой территории еще добрых 3-4 часа постоянно будут спускаться люди. Все были, наконец, рады идти в своём темпе. Сверхновая бодро шла впереди, бодро по сравнению с остальными, за ней шла легкая Лисичка, я как всегда люблю быть в середине, чтоб чувствовать всех.
Через час я ускорилась, чтоб завернуть девушек, которые было ломанулись за бодрыми мужчинами – нет, не туда – вот мы уже полчаса идём — мы снова стали подниматься, мы конечно и так дойдем до лагеря, но похоже это будет дольше, так как тропа, изначальная наша, шла ниже. Удивительно, что с каждым восхождением, я всё больше и больше ориентируюсь в горах. А ведь когда-то, совсем недавно, всего шесть лет назад – у меня был свойственный почти всем девушкам топографический кретинизм.
У черного креста, здесь ловила связь, я снова включила телефон и отправила смс-ку Отцу Детей, о том, что мы поднялись на Казбек и завтра утром начнём спуск назад – прямо в Степанцминду.
Люди устали, прошло 16 часов с того момента, как мы вышли из лагеря. Даже подумать о спуске, вниз, никто кроме проводника не мог. Проводник же наш потому и торопился, что был намерен воспользоваться свои правом на выходные, после недельного проживания на метеостанции, (из-за того, что несколько дней все ждали погоды.) Он дождался этого восхождения и теперь с чистой совестью и выполненным долгом стремился домой. Этот крепкий 30 летний парень мог позволить себя такие переходы, наша группа была очень медленная для него, и несмотря на это, он всегда терпеливо ждал, нежно и бережно.
Только один раз возразил Сверхновой, когда до вершины осталось 150 метров про то, что больные сердцем дома сидят.
Эти метров 150 мы шли еще полтора часа. Но я ему благодарна, он так легко мобилизовал этими небрежными словами, практически раскисшую группу. Тут я снова, еще раз поняла, как же это важно в таких экспедициях иметь еще одного узкоспециализированного лидера – профессионала своего дела.
Это колоссальная опора – это как иметь две ноги. На одной ведь далеко не пропрыгаешь. Если мы хотим что-то делать по-настоящему, Большие Дела, делать их нужно командой.
Продолжение следует… опубликовано
Авторы: Наталья Валицкая (курсив), Юлия Головкина (прямой текст)
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! ©
Источник: valitskaya.com/wp/
Протоиерей Максим Козлов: Свобода в браке заканчивается после свободного выбора супруга
Вентиляция с рекуператором