Изучаем английский: Когда?
now — сейчас
then — потом
the day before yesterday — позавчера
yesterday morning — вчера утром
yesterday — вчера
last night — вчера вечером
this morning — cегодня утром
today — сегодня
tonight — сегодня вечером
tomorrow morning — завтра утром
tomorrow — завтра
tomorrow night — завтра вечером
the day after tomorrow — послезавтра
in the morning — утром
in the afternoon — днем
in the evening — вечером
last week — на прошлой неделе
last month — в прошлом месяце
last year — в прошлом году
this week — на этой неделе
this month — в этом месяце
this year — в этом году
next week — на следующей неделе
next month — в следующем месяце
next year — в следующем году
the previous day — в предыдущий день
the previous week — на предыдущей неделе
the previous month — в предыдущем месяце
the previous year — в предыдущем году
the following day — на следующий день
the following week — на следующей неделе
the following month — в следующем месяце
the following year — в следующем году
at once / immediately — немедленно
right away / straight away — немедленно
soon — cкоро
Сыроедческие ролы
Как сыроеду сделать фаршированный перец
Как цветет банан
Сыроедческий салат с баклажанами и грецким орехом
МОНАХ
Тим Скоренко
Казалось бы, всё успокоилось, стихла страна, рассеялась мирно нависшая было гроза. На площади в центре Москвы полыхает монах, идущие мимо старательно прячут глаза. У них телевизор и прочий домашний уют, у них ежедневные дрязги и склоки с женой, они, если выпьют, народное в голос поют, они на коллегу доносы строчат за спиной. Но в них просыпается гордость, когда персонаж с задатками лидера что-то вещает с трибун, они говорят: он — из наших! Нет, проще: он — наш! — на плечи чужие свою возлагая судьбу. А он ни при чём, он действительно — просто из них, он вышел за хлебом и был их потоком снесён, и стал неожиданно выше мышиной возни, и лишь на трибуне вдруг понял, что это не сон.
А где-то в проулках от холода тухнет ОМОН, им хочется выпить, но стоп! — на работе нельзя. Они-то как раз понимают, что это не сон, поскольку сомнения вычетом премий грозят. И кто-то тихонько бурчит, мол, на площадь пора, размяться, согреться чутка, подрумянить лицо; их деды ходили в атаку с бесстрашным «ура», они — молчаливо, как свора живых мертвецов. Приходит приказ: ожидать. Молодой капитан выходит из ПАЗа: становится тесно внутри, другой говорит — ты куда, без приказа — куда? А тот отвечает: послушать, что он говорит. И слушает молча, и слово летит над Москвой, теряется в снежном буране и стенах Кремля, и зрители слышат лишь мутный отрывистый вой, и думают: «скоро закончит» и «холодно, бля». Одно лишь спасает случайного лидера масс от мрачной работы в Сибири на колке руды — сидящий за тёплыми стёклами правящий класс не видит его через чёрный монашеский дым.
Затем все расходятся, мирно спускаются в быт. У всех — телевизор и прочий домашний уют. Трибунный оратор до будущей встречи забыт. Пришедшим — по кружке с гербом, над столицей — салют. И правящий класс гарантирует: скоро весна, и вновь обещает чуть-чуть посидеть и уйти. На площади в центре Москвы полыхает монах, и голая девочка с криком бежит в объектив.
Your text to link...
Казалось бы, всё успокоилось, стихла страна, рассеялась мирно нависшая было гроза. На площади в центре Москвы полыхает монах, идущие мимо старательно прячут глаза. У них телевизор и прочий домашний уют, у них ежедневные дрязги и склоки с женой, они, если выпьют, народное в голос поют, они на коллегу доносы строчат за спиной. Но в них просыпается гордость, когда персонаж с задатками лидера что-то вещает с трибун, они говорят: он — из наших! Нет, проще: он — наш! — на плечи чужие свою возлагая судьбу. А он ни при чём, он действительно — просто из них, он вышел за хлебом и был их потоком снесён, и стал неожиданно выше мышиной возни, и лишь на трибуне вдруг понял, что это не сон.
А где-то в проулках от холода тухнет ОМОН, им хочется выпить, но стоп! — на работе нельзя. Они-то как раз понимают, что это не сон, поскольку сомнения вычетом премий грозят. И кто-то тихонько бурчит, мол, на площадь пора, размяться, согреться чутка, подрумянить лицо; их деды ходили в атаку с бесстрашным «ура», они — молчаливо, как свора живых мертвецов. Приходит приказ: ожидать. Молодой капитан выходит из ПАЗа: становится тесно внутри, другой говорит — ты куда, без приказа — куда? А тот отвечает: послушать, что он говорит. И слушает молча, и слово летит над Москвой, теряется в снежном буране и стенах Кремля, и зрители слышат лишь мутный отрывистый вой, и думают: «скоро закончит» и «холодно, бля». Одно лишь спасает случайного лидера масс от мрачной работы в Сибири на колке руды — сидящий за тёплыми стёклами правящий класс не видит его через чёрный монашеский дым.
Затем все расходятся, мирно спускаются в быт. У всех — телевизор и прочий домашний уют. Трибунный оратор до будущей встречи забыт. Пришедшим — по кружке с гербом, над столицей — салют. И правящий класс гарантирует: скоро весна, и вновь обещает чуть-чуть посидеть и уйти. На площади в центре Москвы полыхает монах, и голая девочка с криком бежит в объектив.
Your text to link...
Сыроедческие "башенки" из баклажана и помидоров
Эта закуска полностью сыроедческая, даже соус приготовлен только из термически необработанных растительных ингредиентов. Таким образом мы получаем 100% полезное и диетическое блюдо, которое порадует вас не только своим вкусом, но и симпатичным внешним видом. Башенки из баклажанов с помидорами — сыроедческий рецепт дня.
Читать дальше →
Читать дальше →
Тосканское
Мамай
По утрам на холмах Тосканы мантией облака,
да оттенки зеленого, истинно несть числа им…
У Фабрицио ферма, ее охраняет с лаем
совершенно нестрашная Тельма. И оба ее щенка
неуклюжи, пушисты, смешны, бокасты.
Одного кличут Поллукс, другого, конечно, Кастор.
Горизонт немного колюч, будто плохо выбритая щека.
Поднимаясь в гору, в незыблемый центр местечка — церковь, несколько лавок, траттория, рынок, речка — ощущаешь явственно, что века
здесь бессильны. И правнук того тосканца,
что пронесся на «Веспе» мимо смешливых граций,
проживет свою жизнь среди этих же декораций,
и потомки его точно так же будут таскаться
со щенками, пить то же вино, венчаться в старинном храме,
и уметь довольствоваться дарами
этих вечнозеленых холмов, где мантией облака…
Тех холмов, у подножия коих и ты пока
все играешь роль чужестранца в тосканской драме.
По утрам на холмах Тосканы мантией облака,
да оттенки зеленого, истинно несть числа им…
У Фабрицио ферма, ее охраняет с лаем
совершенно нестрашная Тельма. И оба ее щенка
неуклюжи, пушисты, смешны, бокасты.
Одного кличут Поллукс, другого, конечно, Кастор.
Горизонт немного колюч, будто плохо выбритая щека.
Поднимаясь в гору, в незыблемый центр местечка — церковь, несколько лавок, траттория, рынок, речка — ощущаешь явственно, что века
здесь бессильны. И правнук того тосканца,
что пронесся на «Веспе» мимо смешливых граций,
проживет свою жизнь среди этих же декораций,
и потомки его точно так же будут таскаться
со щенками, пить то же вино, венчаться в старинном храме,
и уметь довольствоваться дарами
этих вечнозеленых холмов, где мантией облака…
Тех холмов, у подножия коих и ты пока
все играешь роль чужестранца в тосканской драме.
...я соскучилась...
Anshe
Я к тебе улетала от пресных публик, пустых дресс-кодов,
от ненастроенных и настроенных микрофонов,
я сбегала в разгары престижных аукционов,
пролетая по встречной, без слезных печальных сводок.
За спиной оставалась горящая жизнь неонов,
где еще не светившийся лучик, отбит и продан…
Я летела в мой город, я мчала к твоим границам,
я срывала с себя чуть прилипшую балаклаву,
и уже рисовала картинки на тему love is…
И мне было плевать, кто и как позади бранится,
стрелка к двести,- спасалась от ржавой уставшей славы,
от расписанных графиков прейскурантной цветной столицы…
Я к тебе, как на крыльях, в мою галерею мира,
где мне каждый твой выдох дороже бесценных лотов…
Я рассыпалась жемчугом в пальцах… лови же, вот он
покатился по телу, зазвучал на ключицах лирой…
…я соскучилась так… за высОтами наших взлетов…
выше птиц, выше туч, властвуй небом и маневрируй…
Ты искусный хранитель, коллекций моих секретов,
я заброшу свой график, контракты, концерты, пусть!…и
мы сожжем нашим счастьем хоть метр из рулона грусти
пожелтевшей от срока, хронической от запретов…
…я соскучилась… веришь мне, слышишь? Возьму, сорвусь и,
навсегда станет сценой мне блеск твоего паркета…
Я к тебе улетала от пресных публик, пустых дресс-кодов,
от ненастроенных и настроенных микрофонов,
я сбегала в разгары престижных аукционов,
пролетая по встречной, без слезных печальных сводок.
За спиной оставалась горящая жизнь неонов,
где еще не светившийся лучик, отбит и продан…
Я летела в мой город, я мчала к твоим границам,
я срывала с себя чуть прилипшую балаклаву,
и уже рисовала картинки на тему love is…
И мне было плевать, кто и как позади бранится,
стрелка к двести,- спасалась от ржавой уставшей славы,
от расписанных графиков прейскурантной цветной столицы…
Я к тебе, как на крыльях, в мою галерею мира,
где мне каждый твой выдох дороже бесценных лотов…
Я рассыпалась жемчугом в пальцах… лови же, вот он
покатился по телу, зазвучал на ключицах лирой…
…я соскучилась так… за высОтами наших взлетов…
выше птиц, выше туч, властвуй небом и маневрируй…
Ты искусный хранитель, коллекций моих секретов,
я заброшу свой график, контракты, концерты, пусть!…и
мы сожжем нашим счастьем хоть метр из рулона грусти
пожелтевшей от срока, хронической от запретов…
…я соскучилась… веришь мне, слышишь? Возьму, сорвусь и,
навсегда станет сценой мне блеск твоего паркета…