575
0,1
2014-04-03
Воспоминания
Это будет отрывок, а точнее вторая глава моей книги, которую я пытаюсь писать.
Выношу на ваш суд, уважаемые читатели ЯПа.
— 421-й, ваша высота?
— 421-й, 50 метров
— Сохраняйте до удаления 20 километров, далее 100 ко второму развороту.
— Понял, 421.
Два штурмовика рассекали воздух перед собой на предельно малой высоте как-будто связанные невидимой нитью — все маневры выполнялись четко и слаженно, ведомый синхронно повторял действия ведущего.
Мы возвращались парой с Толей после полета в интересах ПВО — проще говоря, подыгрывали им для тренировки расчетов батарей ЗРК. Все шло нормально: после КПМ (конечного пункта маршрута), упали на 50 метров по заданию и летели на аэродром.
— 421-й, 422-му, — запросил меня ведомый.
— Ответил, 421-й.
— Готов.
— Выполняем, — ответил я, отклоняясь влево от маршрута.
Перед полетом, мы с Толиком, моим лучшим другом и постоянным ведомым, договорились немного «пошалить», отойдя в сторону от ЛЗП (линии заданного пути) и пролететь на 50 метрах над сосновой вырубкой, которая протянулась длинным коридором почти до самого аэродрома. Частенько мы, да и не только мы, любили показать класс полетов, любили летать на грани фола, когда уже нельзя, но еще можно по уровню нашей подготовки.[next]
Да… Если летчика спросить о его ощущениях во время полета и вообще, зачем ему это надо, он не сможет ничего рассказать — точнее рассказать то он расскажет, только толку от этого вам не будет никакого. Надо быть с ним одной крови, читай — одной профессии, чтобы понять всю красоту полета, чувство единения с крылатой машиной, которые многие пилоты считают вполне одушевленной и даже, что таить, разговаривают с самолетом как с человеком. Не сможет летчик передать словами и свои впечатления во время полета на предельно-малой высоте, когда поля, леса, деревушки и дороги, которые на большой высоте кажутся узенькими ленточками, проносятся под тобой со скоростью 700 километров в час, когда «встречные» фуры моргают тебе дальним светом и иногда поспешно сворачивают на обочину «уходя от столкновения», когда смешно от того, что коровы на лугах подпрыгивают, выкидывая в своем коровьем ужасе задние копыта высоко в вверх, пытаясь лягнуть источник грохота и свиста у них над головой, да и, в конце концов, когда люди, стоя на крыльце своего дома или во дворе, машут тебе руками и что-то кричат — может ругают, может приветствуют.
Толя держал боевой порядок, стоя справа сзади и выше меня, как это и положено, отсвечивая своим фонарем кабины в зеркале заднего вида, стоял как всегда очень близко, показывая мне свое мастерство летчика первого класса. Он был великолепным пилотом и надежным другом, человеком с которым мне довелось по жизни пройти огонь, воду и медные трубы. Мы уже давно условно породнились, покрестив детей — я стал крестным у его дочери, а жена Толика крестной матерью у Ильи — моего сына. Ну и, как положено, все праздники вместе, все проблемы на общий совет, и на службе старались друг друга поддерживать и прикрывать. Так получилось, что меня назначили командиром эскадрильи. Толя оказался у меня в подчинении, но наших отношений это не испортило, наоборот — появилась возможность еще и летать вместе.
Я посмотрел в зеркало заднего вида, Толя шалил, встав от моего крыла не более чем в пяти метрах.
— 422-й, близко стоишь, оттянись — отогнал я его, обеспечивая себе пространство для маневра.
— Понял, 421-й.
Мы плавненько вошли в просеку и начали разгон.
— 422-й, обороты 90 — Я дал команду и сам передвинул РУДы(рычаги управления двигателями).
Стрелка указателя скорости поползла к отметке 700 километров в час, появилась незначительная вибрация от движков, сосны по бокам замелькали, практически сливаясь в одну коричнево-зеленую стену. Менее чем через минуту впереди обозначился конец лесного массива, пора было занимать 100 метров для выхода на аэродром и захода на посадку.
— 422-й, занимаем… — Я не успел договорить, как увидел, что в правом зеркале с креном ушел вниз от меня Толя. А потом был взрыв, огненным шаром которого разметало десяток сосен в радиусе пятидесяти метров, вихрь огня и обломков, несущихся на том месте, где только что был мой ведомый, постепенно осыпающихся в просеку, поджигая керосином сухой сосновый лес. Начался пожар. Для меня время практически остановилось, перейдя в статическое состояние, давая возможность воспринимать действительность покадрово, как в каком-нибудь видеоредакторе. Ужас происходящего не ввел меня в ступор, а заставил мозг работать в несколько раз быстрее, заставляя действовать и принимать решения.
Набрав высоту, я огляделся в поисках спасательного парашюта Толи, но разглядеть что-нибудь из-за начинающего гореть леса не смог.
— 421-й, ваше место, что у вас происходит. — РП, почувствовал неладное и начал меня запрашивать.
Я помедлил, не зная, что ответить, но потом выдавил доклад, — 421-й, при выходе на аэродром столкновение 422-го с наземным препятствием или птицей, парашюта нет, повторяю — парашюта не наблюдаю. Я доложил, стоя в вираже над местом падения самолета, и не мог унять дрожь, прокатывающуюся по всему телу от адреналина, который буквально, как цунами носился у меня по кровотоку.
— Понял вас, 421-й. — Голос РП заметно дрожал, — занимайте 600 метров ко второму развороту круга, спасательный вертолет и команда НПСК в пути, координаты уточнили.
— 421-й, выполняю.- Я крайний раз оглядел пространство под собой, выискивая в последней надежде оранжевый купол Толика на земле, но ничего… ничего.
Часто мне теперь, как ночное проклятие, снится сон про последний наш полет — последний и мой, так как после этого я в воздух больше не поднимался. И каждый раз, как первый раз, я переживаю эти минуты ужасной и нелепой смерти моего друга и умираю вместе с ним.
«Контрики» взяли меня в оборот сразу после посадки, но долго разбираться им не пришлось — я был ведущий пары и потому отвечал за все, что мы выполняли в полете. Виноват был я на все сто процентов. Причиной катастрофы стал коршун, охотившийся на мелкую дичь, который с маленьким бельчонком в когтях влетел в сопло Анатолия. Тяжелая ноша не позволила быстрой и маневренной птице уйти от столкновения, загубив человеческую жизнь. Мгновенно запомпажировал двигатель, самолет накренился и потерял высоту, зацепил верхушки сосен, разрушился и сгорел. Толя пытался себя спасти — сидел в кабине сжимая рукоятки катапультирования обгоревшими руками, но не успел.
Меня «турнули» из армии, под благовидным предлогом пошатнувшегося враз здоровья, уже через месяц, оставив пенсию. Спасибо большое, говорю это искренне. Я долго не мог найти работу в нашем маленьком городке, но потом убитый хроническим безденежьем, пошел сторожем на автостоянку. Работа радости и денег не приносила, травили душу бывшие сослуживцы, которые приходили за своими машинами и демонстративно старались меня не замечать или сухо кидали «привет» сквозь зубы, а за спиной хаяли на чем свет стоит. Настя, моя жена, не смогла долго терпеть косые взгляды бывших друзей и знакомых, фактический бойкот от жен офицеров и бывших подруг, мою нынешнею работу, которая не приносила денег и в один прекрасный день без объяснения причин уехала к маме, оставив мне пустую квартиру и половину наших сэкономленных денег. Я не выдержал и начал прикладываться к бутылке, уходя на дно человеческого общества с каждым днем все быстрее и быстрее. Но зато, хе-хе, у меня появились друзья, которые готовы были разделить со мной мою боль в любое время суток, а некоторые вообще не уходили домой, надеясь получить дармовую выпивку раньше остальных желающих. Я никого не прогонял, мне было все равно — я падал в пропасть и кто меня при этом сопровождал не интересовался.
А потом, во время очередной вылазки в магазин за новой порцией «чернил», я встретил Епископа — ветерана современных войнушек, который свалил на покой, оставив в горячих точках обе свои ноги. Он много мне рассказал о той жизни, опустошая при этом бутылку за бутылкой и не пьянея. Рассказал о друзьях и врагах, о том как терял одних и убивал других. Рассказал о настоящих отношениях, о воинском братстве, об операциях против противника и операциях против них. Рассказал о своем товарище, который вытянул его из боя, поплатившись при этом шальной пулей в затылок. Много было разговоров, которые иногда продолжались до раннего утра.
У меня созрел план.
— Ты только не перепутай туризм с эмиграцией, сынок, — напутствовал меня Епископ, — оттуда возвращаются немногие, даже в таком состоянии как я.
— Не беспокойся за меня, Василич, я не надолго.
Как я тогда был наивен в своей простоте.
P.S. Описанный случай произошел на самом деле (не со мной) и не имел таких трагических последствий для ведомого, но самолет был очень сильно поврежден, а комэска попросили из ВВС.
Как «с» в кружочке рисовать не знаю, а потому вот
© Pioltone
Источник: www.yaplakal.com/
Выношу на ваш суд, уважаемые читатели ЯПа.
— 421-й, ваша высота?
— 421-й, 50 метров
— Сохраняйте до удаления 20 километров, далее 100 ко второму развороту.
— Понял, 421.
Два штурмовика рассекали воздух перед собой на предельно малой высоте как-будто связанные невидимой нитью — все маневры выполнялись четко и слаженно, ведомый синхронно повторял действия ведущего.
Мы возвращались парой с Толей после полета в интересах ПВО — проще говоря, подыгрывали им для тренировки расчетов батарей ЗРК. Все шло нормально: после КПМ (конечного пункта маршрута), упали на 50 метров по заданию и летели на аэродром.
— 421-й, 422-му, — запросил меня ведомый.
— Ответил, 421-й.
— Готов.
— Выполняем, — ответил я, отклоняясь влево от маршрута.
Перед полетом, мы с Толиком, моим лучшим другом и постоянным ведомым, договорились немного «пошалить», отойдя в сторону от ЛЗП (линии заданного пути) и пролететь на 50 метрах над сосновой вырубкой, которая протянулась длинным коридором почти до самого аэродрома. Частенько мы, да и не только мы, любили показать класс полетов, любили летать на грани фола, когда уже нельзя, но еще можно по уровню нашей подготовки.[next]
Да… Если летчика спросить о его ощущениях во время полета и вообще, зачем ему это надо, он не сможет ничего рассказать — точнее рассказать то он расскажет, только толку от этого вам не будет никакого. Надо быть с ним одной крови, читай — одной профессии, чтобы понять всю красоту полета, чувство единения с крылатой машиной, которые многие пилоты считают вполне одушевленной и даже, что таить, разговаривают с самолетом как с человеком. Не сможет летчик передать словами и свои впечатления во время полета на предельно-малой высоте, когда поля, леса, деревушки и дороги, которые на большой высоте кажутся узенькими ленточками, проносятся под тобой со скоростью 700 километров в час, когда «встречные» фуры моргают тебе дальним светом и иногда поспешно сворачивают на обочину «уходя от столкновения», когда смешно от того, что коровы на лугах подпрыгивают, выкидывая в своем коровьем ужасе задние копыта высоко в вверх, пытаясь лягнуть источник грохота и свиста у них над головой, да и, в конце концов, когда люди, стоя на крыльце своего дома или во дворе, машут тебе руками и что-то кричат — может ругают, может приветствуют.
Толя держал боевой порядок, стоя справа сзади и выше меня, как это и положено, отсвечивая своим фонарем кабины в зеркале заднего вида, стоял как всегда очень близко, показывая мне свое мастерство летчика первого класса. Он был великолепным пилотом и надежным другом, человеком с которым мне довелось по жизни пройти огонь, воду и медные трубы. Мы уже давно условно породнились, покрестив детей — я стал крестным у его дочери, а жена Толика крестной матерью у Ильи — моего сына. Ну и, как положено, все праздники вместе, все проблемы на общий совет, и на службе старались друг друга поддерживать и прикрывать. Так получилось, что меня назначили командиром эскадрильи. Толя оказался у меня в подчинении, но наших отношений это не испортило, наоборот — появилась возможность еще и летать вместе.
Я посмотрел в зеркало заднего вида, Толя шалил, встав от моего крыла не более чем в пяти метрах.
— 422-й, близко стоишь, оттянись — отогнал я его, обеспечивая себе пространство для маневра.
— Понял, 421-й.
Мы плавненько вошли в просеку и начали разгон.
— 422-й, обороты 90 — Я дал команду и сам передвинул РУДы(рычаги управления двигателями).
Стрелка указателя скорости поползла к отметке 700 километров в час, появилась незначительная вибрация от движков, сосны по бокам замелькали, практически сливаясь в одну коричнево-зеленую стену. Менее чем через минуту впереди обозначился конец лесного массива, пора было занимать 100 метров для выхода на аэродром и захода на посадку.
— 422-й, занимаем… — Я не успел договорить, как увидел, что в правом зеркале с креном ушел вниз от меня Толя. А потом был взрыв, огненным шаром которого разметало десяток сосен в радиусе пятидесяти метров, вихрь огня и обломков, несущихся на том месте, где только что был мой ведомый, постепенно осыпающихся в просеку, поджигая керосином сухой сосновый лес. Начался пожар. Для меня время практически остановилось, перейдя в статическое состояние, давая возможность воспринимать действительность покадрово, как в каком-нибудь видеоредакторе. Ужас происходящего не ввел меня в ступор, а заставил мозг работать в несколько раз быстрее, заставляя действовать и принимать решения.
Набрав высоту, я огляделся в поисках спасательного парашюта Толи, но разглядеть что-нибудь из-за начинающего гореть леса не смог.
— 421-й, ваше место, что у вас происходит. — РП, почувствовал неладное и начал меня запрашивать.
Я помедлил, не зная, что ответить, но потом выдавил доклад, — 421-й, при выходе на аэродром столкновение 422-го с наземным препятствием или птицей, парашюта нет, повторяю — парашюта не наблюдаю. Я доложил, стоя в вираже над местом падения самолета, и не мог унять дрожь, прокатывающуюся по всему телу от адреналина, который буквально, как цунами носился у меня по кровотоку.
— Понял вас, 421-й. — Голос РП заметно дрожал, — занимайте 600 метров ко второму развороту круга, спасательный вертолет и команда НПСК в пути, координаты уточнили.
— 421-й, выполняю.- Я крайний раз оглядел пространство под собой, выискивая в последней надежде оранжевый купол Толика на земле, но ничего… ничего.
Часто мне теперь, как ночное проклятие, снится сон про последний наш полет — последний и мой, так как после этого я в воздух больше не поднимался. И каждый раз, как первый раз, я переживаю эти минуты ужасной и нелепой смерти моего друга и умираю вместе с ним.
«Контрики» взяли меня в оборот сразу после посадки, но долго разбираться им не пришлось — я был ведущий пары и потому отвечал за все, что мы выполняли в полете. Виноват был я на все сто процентов. Причиной катастрофы стал коршун, охотившийся на мелкую дичь, который с маленьким бельчонком в когтях влетел в сопло Анатолия. Тяжелая ноша не позволила быстрой и маневренной птице уйти от столкновения, загубив человеческую жизнь. Мгновенно запомпажировал двигатель, самолет накренился и потерял высоту, зацепил верхушки сосен, разрушился и сгорел. Толя пытался себя спасти — сидел в кабине сжимая рукоятки катапультирования обгоревшими руками, но не успел.
Меня «турнули» из армии, под благовидным предлогом пошатнувшегося враз здоровья, уже через месяц, оставив пенсию. Спасибо большое, говорю это искренне. Я долго не мог найти работу в нашем маленьком городке, но потом убитый хроническим безденежьем, пошел сторожем на автостоянку. Работа радости и денег не приносила, травили душу бывшие сослуживцы, которые приходили за своими машинами и демонстративно старались меня не замечать или сухо кидали «привет» сквозь зубы, а за спиной хаяли на чем свет стоит. Настя, моя жена, не смогла долго терпеть косые взгляды бывших друзей и знакомых, фактический бойкот от жен офицеров и бывших подруг, мою нынешнею работу, которая не приносила денег и в один прекрасный день без объяснения причин уехала к маме, оставив мне пустую квартиру и половину наших сэкономленных денег. Я не выдержал и начал прикладываться к бутылке, уходя на дно человеческого общества с каждым днем все быстрее и быстрее. Но зато, хе-хе, у меня появились друзья, которые готовы были разделить со мной мою боль в любое время суток, а некоторые вообще не уходили домой, надеясь получить дармовую выпивку раньше остальных желающих. Я никого не прогонял, мне было все равно — я падал в пропасть и кто меня при этом сопровождал не интересовался.
А потом, во время очередной вылазки в магазин за новой порцией «чернил», я встретил Епископа — ветерана современных войнушек, который свалил на покой, оставив в горячих точках обе свои ноги. Он много мне рассказал о той жизни, опустошая при этом бутылку за бутылкой и не пьянея. Рассказал о друзьях и врагах, о том как терял одних и убивал других. Рассказал о настоящих отношениях, о воинском братстве, об операциях против противника и операциях против них. Рассказал о своем товарище, который вытянул его из боя, поплатившись при этом шальной пулей в затылок. Много было разговоров, которые иногда продолжались до раннего утра.
У меня созрел план.
— Ты только не перепутай туризм с эмиграцией, сынок, — напутствовал меня Епископ, — оттуда возвращаются немногие, даже в таком состоянии как я.
— Не беспокойся за меня, Василич, я не надолго.
Как я тогда был наивен в своей простоте.
P.S. Описанный случай произошел на самом деле (не со мной) и не имел таких трагических последствий для ведомого, но самолет был очень сильно поврежден, а комэска попросили из ВВС.
Как «с» в кружочке рисовать не знаю, а потому вот
© Pioltone
Источник: www.yaplakal.com/
