Воспоминания детства: куда и почему уходят

Куда уходят детские воспоминания? Почему наш мозг умеет забывать? Можно ли верить осколкам памяти?

Проблема детских воспоминаний волнует учёных не первый год, а последние исследования психологов и нейрофизиологов способны многое прояснить в этих вопросах.

Мои воспоминания — словно золотые в кошельке, подаренном дьяволом:
откроешь его, а там сухие листья.

Жан-Поль Сартр




Детство. Речка. Переливающаяся вода. Белый песок. Папа учит меня плавать.

Или вот ещё: кладики. Наберёшь всякого барахла типа бусинок, цветных стёклышек, фантиков от конфет и жвачек, разроешь в земле небольшую ямку, сбросишь туда свои сокровища, прижмёшь всё это предварительно найденным стеклом от бутылки и засыплешь земелькой. Никто никогда их потом не находил, но мы любили делать эти самые кладики.

Моя память времён детского сада сокращена до вот таких отдельных моментов: рисунок пальцем на запотевшем стекле окна, клетчатая рубашка брата, тёмная зимняя улица, усеянная рыжими огнями, электрические машинки в детском парке.

Когда мы пытаемся вспомнить свою жизнь до момента рождения, получается увидеть только такие проблески в чулане памяти, несмотря на то, что мы ведь о чём-то думали тогда, что-то чувствовали и многое узнавали о мире в те дни.

Куда ушли все эти детские воспоминания, эти годы?

Проблема детских воспоминаний и неизбежного забывания укладывается в простое определение психологов — «детская амнезия». В среднем, воспоминания людей доходят до возраста, когда им было 3-3,5 года, а всё, что происходило до этого, становится тёмной бездной. Ведущий эксперт по развитию памяти из университета Эмори доктор Патриция Бауэр отмечает:

Этот феномен требует нашего внимания, потому что в нём заключается парадокс: очень многие дети отлично помнят события своей жизни, но, став взрослыми, они сохраняют малую часть своих воспоминаний.

В последние несколько лет ученые особенно плотно занимались этим вопросом и, кажется, им удалось распутать то, что происходит в мозге, когда мы теряем воспоминания самых первых лет.

А всё началось с Фрейда, который ещё в 1899 году придумал для описанного явления термин «детская амнезия». Он утверждал, что взрослые забывали о своих первых годах жизни в процессе подавления мешающих сексуальных воспоминаний. В то время как некоторые психологи поддерживали это заявление, наиболее общепринятое объяснение детской амнезии сводилось к тому, что до семи лет дети просто не способны образовывать устойчивые воспоминания, хотя доказательств в поддержку этой теории было ничтожно мало. В течение почти ста лет психологи предполагали, что воспоминания о детстве не выживают в первую очередь потому, что они неспособны быть долговечными.

Конец 1980-х ознаменовался началом реформации в области детской психологии. Бауэр и другие психологи стали исследовать детскую память, используя весьма нехитрый способ: на глазах ребёнка строили очень простую игрушку и разбивали её после сигнала, а потом наблюдали, сможет ли ребёнок подражать действиям взрослого в правильном порядке, но в растянутом временном диапазоне: от нескольких минут до нескольких месяцев.

Один эксперимент за другим показывали:

воспоминания детей 3-х лет и младше на самом деле сохраняются, хотя и с ограничениями;
в возрасте 6 месяцев младенцы помнят, по крайней мере, прошлый день;
в 9 месяцев события в памяти сохраняются минимум 4 недели;
в возрасте двух лет — в течение года.

А в историческом исследовании 1991-го года учёные обнаружили, что ребёнок четырёх с половиной лет мог подробно вспомнить поездку в Disney World, которая состоялась за 18 месяцев до этого.

Однако около 6-ти лет дети начинают забывать многие из этих ранних воспоминаний. Очередной эксперимент 2005-го года, который проводила доктор Бауэр со своими коллегами, показал, что дети в возрасте пяти с половиной лет вспоминали более 80% опыта, который у них был до 3-летнего возраста, в то время как дети, которым было семь с половиной лет, могли вспомнить менее 40% происходящего с ними в детстве.

Эта работа обнажила противоречия, которые находятся в самой основе «детской амнезии»: маленькие дети способны запоминать события в первые несколько лет жизни, но большинство из этих воспоминаний в конечном счёте исчезают со стремительной скоростью, что никак не похоже на механизмы забывания, свойственные взрослым людям.

Озадаченные этим противоречием, исследователи стали строить догадки: может быть, для долговечных воспоминаний мы должны овладеть речью или самосознанием, — в общем, обзавестись тем, что не слишком развито в детском возрасте. Но, несмотря на то, что устное общение и самосознание, несомненно, укрепляют человеческую память, их отсутствие не может сполна объяснить феномен детской амнезии. В конце концов, некоторые животные, которые имеют достаточно большой мозг относительно их тела, но не имеют языка и нашего уровня самосознания, также теряют воспоминания, которые относятся к их младенчеству (например, крысы и мыши).

Догадки длились до тех пор, пока учёные не обратили внимание на самый главный орган, участвующий в процессе памяти, — наш мозг. С этого момента проблема детских воспоминаний стала предметом внимания нейроученых всего мира и одно за другим стали появляться исследования, объясняющие причину исчезновения нашей памяти.

Дело в том, что между рождением и подростковым возрастом структуры мозга продолжают развиваться. С массивной волной роста мозг обзаводится огромным количеством нейронных связей, которые с возрастом сокращаются (на определённом этапе нам просто необходим этот «нейронный бум» — чтобы быстро адаптироваться к нашему миру и обучиться самым необходимым вещам; больше такого с нами не случается).

Так вот, как выяснила Бауэр, эта специфическая адаптивность мозга имеет свою цену. В то время как мозг переживает затянувшееся после рождения развитие за пределами материнского лона, большая и сложная сеть нейронов мозга, которые создают и поддерживают наши воспоминания, сама находится в стадии строительства, поэтому она не способна образовывать воспоминания так же, как это делает мозг взрослого человека. Как следствие, долгосрочные воспоминания, сформированные в первые годы нашей жизни, являются наименее устойчивыми из всех, которые у нас появляются за время жизни, и склонны распадаться во время взросления.

А год назад невролог из детской больницы Торонто Пол Франкланд и его коллеги опубликовали исследование «Нейрогенез гиппокампа регулирует процесс забывания в младенчестве и взрослом возрасте», демонстрирующее ещё одну причину детской амнезии. По мнению учёных, воспоминания не только ухудшаются, но также становятся скрытыми. Несколько лет назад Франкланд и его жена, которая также является неврологом, начали замечать, что у мышей, которых они изучали, по отдельным видам тестов памяти, она ухудшилась после жизни в клетке с колесом. Учёные связали это с тем, что бег на колесе способствует нейрогенезу — процессу появления и роста целых новых нейронов в гиппокампе, области мозга, которая имеет важное значение для памяти. Но в то время, как нейрогенез гиппокампа взрослых, вероятно, вносит свой вклад в способность к обучению и запоминанию, он может иметь отношение к процессу забывания во время роста организма. Так же, как в лесу может вырасти лишь определённое количество деревьев, гиппокамп способен вместить ограниченное число нейронов. В итоге происходит то, что случается в нашей жизни сплошь и рядом: новые клетки мозга вытесняют другие нейроны с их территории или даже иногда вовсе их замещают, что в свою очередь ведёт к перестройке ментальных схем, которые могут хранить отдельные воспоминания. Как предполагают учёные, особенно высокий уровень нейрогенеза в младенчестве частично ответственен за детскую амнезию.

Кроме экспериментов с беговым колесом учёные использовали «Прозак», который стимулирует рост нервных клеток. Мыши, которым давали препарат, начинали забывать эксперименты, которые с ними проводили до этого, в то время как особи, не получающие лекарства, всё помнили и хорошо ориентировались в знакомых им условиях. Наоборот, когда исследователи препятствовали нейрогенезу маленьких особей с помощью средств генной инженерии, у молодых животных стали формироваться гораздо более стабильные воспоминания.

Правда, Франкланд и Джозелин пошли ещё дальше: они решили внимательно изучить, как нейрогенез изменяет структуру мозга и что происходит со старыми клетками. Последний их эксперимент достоин самых смелых догадок писателей-фантастов: с помощью вируса учёные вставили в ДНК ген, который способен закодировать белок на флуоресцентное свечение. Как показали светящиеся красители, новые клетки не заменяют старые — скорее, они присоединяются к уже существующей схеме.

Эта перестройка схем памяти означает, что в то время, как некоторые из наших воспоминаний детства действительно уходят, другие сохраняются в зашифрованном, преломлённом виде. Видимо, это объясняет ту трудность, с которой нам даётся порой что-то вспомнить.

Но даже если нам удастся распутать клубки нескольких различных воспоминаний, мы никогда не сможем полностью доверять воскрешённым картинам — некоторые из них могут быть частично или полностью сфабрикованы. Это подтверждает исследование Элизабет Лофтус из университета Калифорнии в Ирвине, благодаря которому стало известно, что наши самые ранние воспоминания представляют собой нерастворимые смеси подлинных воспоминаний, рассказов, которые мы впитывали от других, и мнимых сцен, придуманных подсознанием.

В рамках эксперимента Лофтус и её коллеги представили добровольцам несколько коротких рассказов об их детстве, поведанных родственниками. Без ведома участников исследования, учёные включили одну придуманную историю, которая, по сути, была фикцией — о потере в пятилетнем возрасте в торговом центре. Тем не менее, четверть добровольцев заявили, что они помнят об этом. И даже тогда, когда им сказали, что один из рассказов выдуман, некоторые участники не смогли определить, что это была история о торговом центре.

Научный журналист, заместитель главного редактора журнала Scientific American Феррис Джабр (Ferris Jabr) размышляет на этот счёт:

Когда я был маленьким, я заблудился в Диснейленде. Вот что я помню: был декабрь, и я наблюдал за ходом железного поезда через рождественскую деревню. Когда я обернулся, мои родители исчезли. По моему телу прошёл холодный пот. Я начал всхлипывать и бродить по парку в поисках мамы и папы. Незнакомец подошёл ко мне и отвёл к гигантским зданиям, наполненным экранами телевизоров с трансляцией видеокамер безопасности парка. Видел ли я своих родителей на одном из этих экранов? Нет. Мы вернулись к поезду, где и нашли их. Я побежал к ним с радостью и облегчением.

Недавно впервые за долгое время я спросил маму, что она помнит о том дне в Диснейленде. Она говорит, что была весна или лето и что она в последний раз видела меня рядом с пультом дистанционного управления лодок из аттракциона «Круиз по Джунглям», а не рядом с железной дорогой. Как только они поняли, что я потерялся, они пошли прямо к центру потерянных и найденных. Смотритель парка действительно нашёл меня и привёл в этот центр, где меня, довольно вкушающего мороженое, и нашли родители. Конечно, никаких доказательств ни её, ни моих воспоминаний найти не удалось, однако мы остались с чем-то гораздо более неуловимым: этими маленькими угольками прошлого, встроенными в наше сознание, мерцающими, как золото дурака.

Да, мы утрачиваем наши детские воспоминания, чтобы иметь возможность расти и развиваться дальше. Но, если честно, я не вижу в том большой беды. Самое дорогое, самое важное мы всегда берём с собой во взрослую жизнь: запах маминых духов, ощущение тепла её рук, самоуверенную улыбку отца, блестящую речку и волшебное ощущение нового дня — все те кладики детства, которые остаются с нами до конца.