«Я прекращаю работать с детьми»: шокирующие откровения профессионального репетитора

В наше время репетиторство процветает — никто уже не видит ничего зазорного в том, чтобы пригласить человека «дотягивать» с ребёнком школьную программу, поэтому такие специалисты — нарасхват. И никому почему-то не приходит в голову, что мода на репетиторов — самое яркое свидетельство зияющих провалов в системе российского школьного образования.Сайт публикует интересный и полезный пост журнала Pics.ru, в котором профессиональный репетитор английского языка Мария Ковина-Горелик рассказывает об особенностях своей работы, отношениях с детьми и родителями, а также о своём отношении к школьной учёбе.



Этот пост посвящен работе детского репетитора с того ракурса, с которого вижу ее я. Он адресован в первую очередь родителям школьников (настоящим и потенциальным).

Вообще, дети — ужасные клиенты. Хотя бы потому, что они, как правило, не занимаются летом. С изнаночной стороны это выглядит отвратительно: в мае волна последних звонков выбрасывает на сайты репетиторских услуг смертельно уставших за год, но нуждающихся в работе репетиторов.

В сентябре на мой телефон может поступать до трех заявок в день, в мае сайт любезно сообщает, что на интересный заказ до меня откликнулось 112 коллег. Для репетитора это означает, что весь год нужно заботливо откладывать некоторые суммы на лето, но с наступлением лета выясняется, что как раз теперь (и только теперь) у него есть время съездить в Икею, походить на массаж, вылечить зубы и сделать еще массу совершенно неотложных дел. Сбережения тают к июлю. Август проходит мрачно.

Одного этого уже вполне достаточно, чтобы просьбы взять еще одного ребеночка на борт не казались такими уж безобидными. Если занять «ребеночками» все свое расписание, лето может оказаться более чем унылым.

Но это так, экономическая прелюдия. Секреты профессии. Я уверена, многие совсем не хотели бы в это вникать, но я вижу в разоблачениях определенную пользу. Я хочу, чтобы люди, которые просят меня или другого преподавателя «немножко позаниматься» с их Катями, Васями и Петями, «слегка подтянуть по программе» хорошо понимали, о чем они просят и уважали чужой труд, время, расписание, отказы и мотивы этих отказов.

Надо понимать, что репетитор никогда не работает в вакууме. Он работает в тесной связке с родителями и школой, и ребенок во всей этой канители занимает последнее место, а должен — первое. В принципе, этим сказано все, но я знаю, что это непонятно. Поэтому я продолжу.

Родители нанимают меня как квалифицированного педагога и ожидают высоких профессиональных качеств. Здравые предположения о моих профессиональных качествах выглядят примерно так: я хорошо знаю язык, умею рассказывать о нем интересно, владею методиками, ориентируюсь в пособиях, а также умею находить подход, заинтересовывать, ну и вообще делать весь этот непонятный magic, который заставит их ребенка наконец делать уроки или просто хоть что-то понять.

Родители ожидают от меня, что я распознаю, в чем кроется проблема конкретно с их ребенком, и помогу эту проблему разрешить.

Это — логичные ожидания, и они соответствуют имеющимся квалификациям. Однако важно не это, важно за счет чего, на каком топливе, благодаря чему я умею все это делать. А умею я это делать путем тонкого слушания, видения и понимания, которое, увы, не может быть ограничено.

И это значит, уважаемые родители, что я увижу, услышу и пойму многое не только, про связку «ребенок — английский язык», но и про остальные смежные связки, например, «ребенок — родители», «ребенок — школа», «ребенок — среда», «ребенок — он сам», «ребенок — уровень его интеллектуального, эмоционального и психического развития», «ребенок — его гормональный фон» и так далее. Это значит, что я увижу далеко не только то, что вы хотите, чтобы я увидела.

Если у ребенка есть тревожные звоночки, выходящие за пределы моей компетенции, я это увижу. Если ребенок отстает в развитии, я это увижу. Если ребенок истощен физически или эмоционально, я это увижу. И если вы плохо обращаетесь со своим ребенком, я это увижу.

Рассказываю три реальных случая. Ни в одном из этих домов я не задержалась: в первых двух случаях ушла сама, в последнем — со мной расстались с формулировкой «Вы для нас слишком хороши» (это не шутка, дамы и господа).



1. Мальчик, 11 лет, позвали подтянуть русский и английский. Репетитора, что характерно, запросил сам, поскольку почувствовал, что отстает и не справляется. Прекрасная семья, три пацана, кошку недавно завели. Отношения теплые, у мальчиков по отдельной комнате, хорошие условия. Ребенок учится в элитной школе, причем учится он там ежедневно с 9 утра до 6 часов вечера: утром — обязательные уроки, после обеда — бесконечные драмкружки, лепка, дополнительная физкультура и прочие стихи под баян. Я приходила в 7, и занимались мы до 9.

Через два месяца занятий по 1 разу в неделю я отвела маму в сторонку и сказала, что, увы, мы не прогрессируем, и что, по моим понятиям, нагрузку необходимо не увеличивать, а снижать. То есть отменять хотя бы меня к чертовой матери. Расстались дружелюбно.

Ситуация далеко не самая критическая, однако налицо полное непонимание физических возможностей, норм и ограничений. Мама — психолог по образованию, но почему-то умудрилась проглядеть черные круги под глазами любимого сына.

11-летнему человеку трудно сообразить, что для его непонимания есть веские физиологические причины. Ему и в голову не может зайти, что ОН, ВАШУ МАТЬ, ЗАДРАЛСЯ, КАК СИДОРОВА КОЗА, КАЖДЫЙ ДЕНЬ ХОДИТЬ В ШКОЛУ НА ПОЛНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ!!! И что так быть не должно.

Последний штрих: на весенние каникулы ребенка отправили в Лондон. Поучить язык. Разумеется, чем же еще заняться на каникулах?! Отдыхать? Валяться дома, играть с братьями и кошкой? Ходить в музеи? На детские представления? Зачем же, если можно поехать с чужими людьми в незнакомую страну, где организованно перемещаться под ор училок и доучивать то, что не выучил за семестр. Мы же даем ребенку Самое Лучшее Образование, которое только в него влезет. Включая любого репетитора, что попросит.

А он и попросит. Не раз еще.

2. Наняли позаниматься с братом (11–12) и сестрой (16). Всего в семье четверо детей, большая квартира, признаки достатка и благополучия. Модно одетые малыши возятся в куче игрушек. Оба ученика говорят неплохо, хотя мальчик заметно ерзает и все время переправляет себя, а девочка вся в нервных тиках и немножко заикается. На втором уроке мальчик внезапно не может сказать буквально ничего, все попытки спутанные, раскачивается на стуле и твердит «Я не знаю» и «У меня не получается», как попугай, состояние близко к истерическому.

Мои нежные заходы с разных концов никаких результатов не приносят. Зову маму. Ребенок, понимая, что сейчас его будут обсуждать, выбегает из комнаты в слезах и с криком: «Я старался, но у меня ничего не получилось!»

Мягко пытаюсь объяснить маме, что происходит с ее сыном, не употребляя при этом опасных слов из области психологии и напирая на то, что ситуация выходит за рамки моей компетенции как преподавателя. Что ребенку требуется помощь (СРОЧНАЯ, МАТЬ ВАШУ!!! КВАЛИФИЦИРОВАННАЯ!!! ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ!!! ПОМОЩЬ!!!)

Она воспринимает это по-своему, и говорит мне буквально следующее: «Я, конечно, понимаю, что вам платят за то, чтобы вы учили языку, а не укрощали таких вот субчиков». Дальше она давит на меня и манипулирует всеми возможными способами, но, поскольку я видела некоторые эпизоды ее и отцовского обращения с детьми, я держусь твердо, зная, что работать я в этой семье не буду.

Из комнаты мать выходит с текстом: «Ну вот, до чего ты довел. От тебя отказываются!»

Из квартиры я ухожу под истошный ВОЙ. И не удивлюсь, если тем вечером в ход пошел ремень.

Если бы у нас работали хоть какие-то социальные службы, я бы на эту семью заявила. Но они не работают, равно как и школа и многие другие государственные и социальные институты. Зато в Москве более 10 тысяч репетиторов только по моему предмету. Сколько раз мы приходим к кому-то в дом и видим там такое? И видим ли?



3. Уговорили позаниматься с девочкой (хотели именно меня, долго договаривались с мамой, в результате решила взять).

Крошечная хрущевка и внутри — картина замершего времени: ковер на стене, икона на ковре, миллион фарфоровых фигурок, салфетки, пластиковые розы в вазе. Обстановка, от которой хочется взлететь вверх, попутно раздевшись догола и помывшись дождем. Дома бабушка, которая за несколько встреч излагает свою жизнь примерно в таких выражениях: «время-то сейчас какое», «я троих подняла», «35 лет в школе» и т. д.

Во время урока двери не закрываются, бабушка ходит туда сюда. Девочке 12, и она почти не говорит. Ни на каком языке. Особенно она не говорит, когда бабушкин маршрут пролегает мимо нашего стола.

Полтора часа я с мокрой спиной устраиваю девочке кукольный театр, веселые картинки, лучшего друга детей и другие полифонические этюды, потому что девочка молчит. Время от времени цепляюсь за подобие огонька в глазах. Выдавливаю из нее несколько небезнадежных слов.

Через пару занятий приступаем к невинной теме «Семья», и из сбивчивых объяснений я клещами вытаскиваю на божий свет следующее: у девочки есть мама, отчим и брат, с которыми она не живет. Про брата она не может никак определиться, то ли есть он, то ли его нет, и я, совершенно сбитая с толку, вынуждена переспросить несколько раз на все лады на разных языках. Потому что я не сразу понимаю, как это такое возможно.

А потом понимаю. Понимаю, что от мамы у девочки есть хороший компьютер и план поехать вместе в Лондон в марте (и на этот счет бабушка, которая «35 лет в школе», дает мне ценный педагогический совет: на каждом занятии заучивать с ее внучкой по нескольку полезных выражений как раз к поездке).

А вот самой мамы нет. Мама живет с любимым мужчиной и новеньким сыном. А девочка живет посреди икон и салфеток с бабушкой, у которой мозги съехали набекрень и застряли в послевоенном времени.

И дома я две недели пытаюсь как-то примириться с ситуацией, хотя мне хочется долго и продолжительно орать. Позвонить маме — и орать. Поставить бабушку в прихожей — и орать. Но я беру себя в руки, потому что думаю: может, меня туда Господь нарочно привел, чтоб хоть как-то? Чтобы показать девочке, что бывают другие человеческие виды? Какая разница, ну да, через английский язык, раз уж так получилось. Смогу ли я? Ответа на этот вопрос у меня нет.

Пока что девочка боится абсолютно любых моих предложений, что и неудивительно для человека, который боится звука собственного голоса. А тут целая я, у меня красная помада, я улыбаюсь. И ничего не боюсь. Но через пару недель бабушка сама звонит мне и говорит, что у меня прекрасная методика и все их полностью устраивает, только вот девочка слишком загружена, поэтому с языком решили повременить. И я вздыхаю с позорным, тяжелым, как свинец, облегчением.

Нет у вашей девочки проблем с английским языком.
А еще у нее нет мамы.

Какой, к чертовой матери, тут может быть английский язык?! Какой Лондон?

Ужас состоит в том, что абсолютно все эти люди уверены в том, что детей они своих очень любят. Делают для них лучшее. И все у них в семье в порядке, а если и не в порядке, то все же не совсем все плохо, да и вообще это не мое дело. Меня позвали английский преподавать.

МЕСТО ДЛЯ ПАУЗЫ И ЧИТАТЕЛЬСКИХ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Краткая ремарка: у меня есть в учениках чудесные детки. Мы с ними долго и продуктивно работаем. У них нормальные родители — не идеальные, нет, тоже есть нюансы, но нормальные. Однако дело не только родителях, так что едем дальше.

О том, как деградировала школа за последние десятилетия, говорить как-то неловко. Во-первых, я там не работала и ни за что не пойду, а хаять то, в чем не преуспел и даже не попытался, — это ниже пояса. Во-вторых, столько уже сказано, что тошно.

Но сути это не меняет. Школа ничему не учит. Достаточно сказать, что у меня целых три ученика из одной специализированной английской школы, где у них английского этого по 7–8 часов в неделю. И им нужен репетитор. Вы только вдумайтесь в эти цифры, это же полное безумие!

Жуткая правда заключается в том, что я не могу полностью переустановить их на нормальные человеческие рельсы, потому что за десять лет школа им вытравливает внутри такие колеи, из которых их потом ничем не выковыряешь. И сколько бы родители не питали надежд на то, что я научу их разговаривать, я не научу. Это можно сделать, если выдрать их из школьного восприятия действительности, и это как раз можно пытаться делать летом, то есть в период, когда школы нет.

Но летом, как я уже писала, они не занимаются. Лето — это святое. Давайте убьемся до заворота кишок в течение года, причем будем убиваться в геометрической прогрессии так, чтобы к концу именно 11-го класса, к ЕГЭ, приползти в реально опасном состоянии под руки с репетиторами по всем сдаваемым предметам, но лето мы трогать не будем. Именно тогда, когда можно было бы делать качественный рывок, маскируя его под приятное времяпрепровождение, с фильмами, песнями, и другими человеческими активностями и т. д., мы не позволим даже 3 часа в неделю выделить на то, чтобы слегка подгрузить отдохнувший и свежий мозг.

В нескольких выданных после проверки контрольных работах я обнаружила непонятные места и спросила: «А ты не подходил уточнить, что здесь имелось в виду?» — на что ребенок мне ответил: «Я убедился, что вопросов лучше не задавать». В некоторых были откровенные ошибки со стороны учителей (английской школы, да). Но вообще, если кто не в курсе, проверенные тесты и другие работы теперь обычно не возвращают. Разумеется, зачем знать, в чем именно состояла твоя ошибка, твое дело — знать оценку и пытаться ее улучшить при следующих попытках. Как? Как хочешь.

Они до сих пор учат топики и пересказывают их в классе. Например, про индейцев. Как сейчас помню, одного из героя текста звали ПОПОКАТЕПЕТЛЬ. Другой топик помню про Москва-Сити. Типа сколько метров Башня «Федерация». После этого они удивляются, что дети плохо говорят. А ЧТО ТУТ ГОВОРИТЬ-ТО, ЕСЛИ ЭТО КАКОЙ-ТО ШИФР, СОВЕРШЕННО НЕУПОТРЕБИМЫЙ В НОРМАЛЬНЫХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЦЕЛЯХ?!!! И что я могу со своими тремя часами против школьных восьми? Но я, разумеется, стараюсь. И кое-что, надо сказать, у меня получается, хотя и с большим трудом.

Однако ожидания родителей, как правило, в этом месте разбиваются о скалы. Поэтому я скажу прямо и ясно: дорогие друзья, если вы хотите, чтобы ребенок успевал по предмету в школе, то самым безопасным средством добиться этого будет действовать параллельно школе согласно ее установкам, чего я лично делать никогда не буду, потому что не могу. Органически.

Если вы хотите, чтобы ваш ребенок заговорил хоть когда-нибудь (в школе этого, скорее всего, не случится, тут нужны более мощные потрясения, чем три часа в неделю с репетитором), то можете сдать его мне, я сверну ему мозги в нужную сторону, и когда школьный морок ослабит свою хватку, у него будет возможность посадить дальнейшее обучение языку на более или менее толковые дрожжи.

Это все, что мне по силам, потому что все остальные «хорошие» результаты достигаются либо путем муштры и насилия, либо при изначально других исходных данных.

Сделать так, чтобы он одновременно хорошо успевал в среднестатистической школе с ее безумными требованиями и непродуманными форматами, и свободно, хорошо разговаривал по-английски на действительно актуальные, жизненные темы, невозможно. Это уравнение не сойдется НИ-КОГ-ДА.

Они не умеют думать здесь и сейчас.
Они не умеют пользоваться источниками и справочниками.
Они не умеют применять известное для выяснения неизвестного.
Они не умеют скрещивать информацию, делать выводы, сравнивать, обобщать.
Они вообще не знают, что после «не знаю» могут последовать какие-то действия, кроме «садись, два».

Минимальная трудность приводит их в полностью нерабочее состояние (нюансы богаты и соотносятся с их личностными характеристиками: кто-то бесится, кто-то отчаянно тупит, кто-то каждый раз чувствует крушение всех надежд, кто-то бросает все силы на поддержание иллюзии собственной состоятельности). В этот момент они заняты чем угодно, кроме английского языка, а я трачу время, внимание, силы, чтобы вдохнуть в них нормальную жизнь.

Кстати, вдыхается она ТОЛЬКО после таких моментов, пережитых иначе, чем через одергивания, призывы к совести и другие распространенные учительские техники.

Я все это настраиваю, как огромную арфу, а потом они идут в школу, где мне эту арфу — расстраивают.

11 класс достоин отдельного упоминания. Сейчас у меня на руках две обожаемых куклы, скоро выпуск. Сказать, что их интеллектуальные способности пали — это ничего не сказать, а я знаю их 3 года.

Девки похожи на водоросль в малиновом сиропе и не соображают ни черта. Зевают от чудовищной усталости, к тому же влюблены и худеют. Все столы обклеены бумажками с математическими формулами, историческими фактами, цитатами из Пастернака и сердечками более фривольного содержания. Их прихватывает то мигрень, то желудочная инфекция. Мне их безумно-безумно жаль.

В школе весь год они не делают абсолютно ничего, кроме прогонов по форме ЕГЭ, хотя ежу понятно, что тестовый формат может являться только проверочным, но никак не учебным. Повторяю, как мантру: «Спать и мультики», но они не слушают. Они совершенно не в состоянии эффективно учиться, но заниматься ничем другим, кроме как учиться до полного остекленения, они не могут.

В полубреду они ломятся повторить три типа условных предложений (и повторяют, кстати, небезуспешно, потому что это понятная схема, за которую можно уцепиться). Но описать обстановку своей комнаты или картинку из сказки «Золушка», равно как и родить другую собственную мысль они совершенно бессильны.

Родители упоенно подогревают градус всеобщих нервов. Спрашивают меня: «Как вы думаете, она сдаст?» — «Сдаст» — уверенно отвечаю я, понимая, что хоть кому-то нужно стоять ровно в этом поле спятившего ковыля. Для детей было бы лучше, если бы это были их родители, но кто знает. Может быть, если бы они это умели, во мне вообще не было бы никакой нужды.

Ощущение тотального, повального дисконнекта и нездоровья. Родители не выполняют своих функций. Школа не выполняет своих функций. На это все приходит репетитор и пытается что-то сделать. Терпит, по сути, поражение — потому что с моими возможностями и знаниями при поддержке и попутных ветрах я могла бы достигать с этими детьми результатов, о которых сейчас мне приходится только мечтать.

Поэтому на ближайшее время я прекращаю работу с детьми. Я до смерти устала бороться с ветряными мельницами, видеть то, от чего больно, получать шишки за то, чего не делают другие люди. Я люблю детей. Я умею с ними работать. А с родителями и школой — нет, и учиться, пожалуй, не стану. Я лучше подожду, пока эти дети вырастут, и поймут, что к чему. Собственно, именно с такими я и работаю на данный момент с превеликим удовольствием, находя почти в каждом взрослом ребенка, которого когда-то долго и сложно мучили.

А смотреть на это в реальном времени сил моих больше нет.



Автор Мария Ковина-Горелик, источник Pics.ru

via factroom.ru