Владимир Спектор: "литература – отражение состояния души общества, уровня его развития"

Анатолий Голубовский

Владимир Спектор. Публицист. Поэт. Не для проформы, а по состоянию души. Автор двух десятков книг. Лауреат полудесятка литературных премий. Сопредседатель правления Межрегионального союза писателей и сопредседатель Конгресса литераторов Украины и многая чего еще. И просто душевный человек. Познакомились мы с ним после интервью, которое состоялось у нас с Лешей Курилко. Владимиру наша беседа понравилась, и он опубликовал ее на сайте «Свой Вариант». Начали общаться онлайн. А затем он предложил сделать взаимное интервью. Тоже онлайн.


-Владимир, ваша юность пришлась на отчаянный спор физики-лирики. Что для вас поэзия? Это невозможность не писать, желание поделиться, что-то еще либо вообще, с вашей точки зрения, необъяснимое.

В.С.: Один мой приятель постоянно спрашивал: «Ну, что дают твои стихи для кармана?» После моего очередного ответа: «Ни – че –го!» — спрашивать перестал, но зато смотрит теперь, как на идиота. Я достаточно долго работал в бюро тепловых и аэродинамических расчетов, где любили точность во всём, в том числе и в выражении мыслей, так вот там мой коллега выразился наиболее определенно: «Поэзия приносит экономический эффект, равный нулю». Справедливо. Но есть еще то, что не исчисляется в деньгах. В первую очередь, это – желание высказаться, предельно честно и искренне изложить свои мысли и переживания, своё мнение. И, по возможности, так, как это присуще только тебе. Это даёт очень большой моральный эффект. В чём-то он дороже денег. Наверное, это так, иначе столько много людей (количество их во все времена не уменьшается, а только растёт) не занимались бы таким, на первый взгляд, бесполезным занятием, как поиск рифм и соблюдение ритма при написании своих откровений. Но вот в мозгу появляется первая строчка, она постепенно притягивает остальные. И дальше продолжается это мучительное чудо. Помните у Шпаликова: «… а прорастают они так – из ничего, из ниоткуда. Нет объяснения у чуда. И я на это не мастак». Это точно. А проявляется у всех по-своему, и не сразу. Рождение каждого стихотворения – момент таинства, связанного с максимальным напряжением сил и возможностей. А уж получилось или нет – понимание приходит потом.

-Можете сказать, когда (примерно или точно) вы написали первый стих?

-В.С.: Рифмовать строки я начал в школе, а этому предшествовало запойное чтение, ставшее самым главным увлечением жизни. Раннее детство я провел на попечении дедушки, и чтение детских книг в его исполнении было постоянным и любимым развлечением. Многократное прослушивание народных сказок, стихотворений Барто, Маршака, Чуковского и Михалкова, а также «Приключений Незнайки» Носова (красиво оформленной книжки на украинском языке), да ещё и с дедушкиными житейскими комментариями стало для меня своеобразным детским университетом, и с тех пор любовь к книгам, чтению — неизменна. Может быть, из-за этих книг, а может всё как-то предопределено Богом, но с детства мне хотелось стать не военным, не космонавтом (ох, как это было модно в 60-е), не геологом, а писателем, или (как уступка реальности) – журналистом. В роду писателей не было, хотя дядя, родной брат мамы, после окончания школы сочинил целую повесть под названием «Одноклассники» и послал её для оценки Борису Горбатову. Но все оценки отменила война, похоронившая и дядю, который после окончания педагогического техникума пошёл на фронт, и его повесть.
Лет в шесть начал читать «взрослые» книги из тех, что стояли у родителей в книжном шкафу. Вспоминаю «Флаги на башнях» Макаренко, «Старую крепость» Беляева, «Белеет парус одинокий» и «Сын полка» Катаева, «Таинственный остров» и «Дети капитана Гранта» Жюля Верна (перечитывал несколько раз с восторгом). Во втором классе в школьной библиотеке попросил «Молодую гвардию». Библиотекарь Зинаида Яковлевна сказала: «Тебе ещё рано такие книги читать». На что я ответил: «Это для папы». Она с сомнением переспросила: «А что, папа разве не читал Фадеева?» «Читал, конечно, — заверил я, — просто хочет ещё раз перечитать». Враньё моё выявилось очень быстро – библиотекарь поинтересовалась у моей мамы: «Как там, мол, супруг? Читает «Молодую гвардию»? Но наказан я не был, и книгу прочитал очень быстро. Впечатление от неё было огромное. Таким же осталось на всю жизнь.

-Подобные обычно тянутся к подобным. Кто были ваши друзья/друг детства?

В.С.: Несколько лет мы сидели за одной партой с Игорем Семененко, который во взрослой жизни стал замечательным врачом-невропатологом, а мог бы – талантливым писателем, журналистом или художником. Мама Игоря преподавала русскую литературу, и любовь к ней передала сыну, который, к тому же, легко и изящно рифмовал строки, поражая меня этим искусством. Иногда его мама, проверяя тетради, показывала нам самые жуткие ошибки. Запомнил в одном сочинении слово «маладёш». Сначала и не понял, что это. А потом прочитал всё предложение – «За мир, совецкая маладёш!» Шесть ошибок в двух словах. Как сейчас сказали бы «Вау»! Слабым оправданием было лишь то, что автор учился в вечерней школе.
Потихоньку процесс рифмовки увлёк и меня, и мы начали сочинять вдвоём поэтический школьный эпос. Всё заносили в особый блокнотик, который я сохранил. Бред, конечно, писали полный.

-Делились ли вы написанным во дворе/школе и какое к этому было отношение (если делились)

В.С.: Что-то из написанного мы с Игорем показывали школьным друзьям, которые, в целом, равнодушно оценили наши немудрёные былины. Но на 23 февраля девочки класса подарили мне открытку, которую храню по сей день. Ибо там написано: «Володя, желаем, чтобы твои стихи радовали и волновали сердца читателей и поклонников». А то…
В середине десятого класса я написал, как мне казалось, достаточно приличное стихотворение о вечернем городе, дожде и душевном томлении и показал его любимому учителю литературы Алексею Михайловичу. Он прочитал, приобнял меня за плечи и сказал неожиданную в тот момент фразу: «Ты, Володя, стихи не пиши. Ты прозу пиши». Я просто обалдел от этого. Но охота сочинять рифмованные тексты действительно исчезла. Надолго. Впереди был машиностроительный институт, тракторный завод, армия… И только там проза армейских будней и чтение стихотворной классики в полковой библиотеке способствовали реанимации поэтического осмысления окружающей действительности. Так что, совет был справедливый и мудрый. Правда, прозу в те годы я тоже не писал. Но читал – изрядно.
Какою мерою измерить всё, что сбылось и не сбылось,
Приобретенья и потери, судьбу, пронзённую насквозь
Желаньем счастья и свободы, любви познаньем и добра?..
О Боже, за спиною – годы, и от «сегодня» до «вчера»,
Как от зарплаты до расплаты – мгновений честные гроши.
Мгновений, трепетом объятых, впитавших ткань моей души.
А в ней – доставшийся в наследство набросок моего пути…
Цель не оправдывает средства, но помогает их найти.


-Школа позади. Что повлияло на выбор ВУЗа?

В.С.: Я с отличием окончил транспортный факультет машиностроительного института по специальности «Двигатели внутреннего сгорания». А мечтал о факультете журналистики. Кстати, диплом об окончании этого факультета Общественного университета я всё же получил. Но это было слабое утешение. А почему оказался в техническом ВУЗе? Из прагматизма и из-за вечной неуверенности в себе. Ну и математика в школе была вторым после русской литературы любимым предметом. Да и родительский совет: «Держись заводской трубы» тоже немаловажен. Никто не верил в мои литературные способности, которые на тот момент ничем серьёзным не подтверждались. И я прекрасно понимал, что с моими скромными во всех отношениях и биографических пунктах стартовыми возможностями, для меня в какой-то степени открыт только самый демократичный на то время (но и сложный, требовавший знаний и массы рутинной ежедневной работы по выполнению заданий и курсовых проектов) машиностроительный институт. Впрочем, я не жалею о том, что познал премудрости технической механики, сопромата, деталей машин и термодинамики. Всё это дисциплинировало мыслительные способности, способствовало воспитанию аналитического подхода к пониманию происходящих событий. К тому же, писать, читать, совершенствовать свои умения никто ведь не запрещал.

Мне повезло в армии (прочитал – и самому смешно). Но, тем не менее, в полку была замечательная библиотека, как принято говорить, «не разворованная», где плотными рядами стояли книги литературной (в том числе, поэтической) классики, по соседству располагались произведения современных авторов, и радовали глаз почти все толстые журналы. К тому же, чтение поощрялось! Я прочитал больше, чем вся наша рота, это точно. Поэты Пушкинского круга, Серебряного века, революционные романтики – всё это нашло в моей душе благодатную почву.
Но впереди были 23 года работы на заводе, где я занимался термодинамическими и гидравлическими расчётами локомотивных систем и долгие годы до выхода первой книги. Поэзия и проза жизни шагали рядом, в чём-то помогая друг другу, а в чём-то мешая…
Не изабелла, не мускат, чья гроздь – селекции отрада.
А просто – дикий виноград, изгой ухоженного сада.
Растёт, не ведая стыда, и наливаясь терпким соком,
Ветвями тянется туда, где небо чисто и высоко.

-Когда ощутили себя профессионалом (если ощутили — тут такое, сугубо личное и отнюдь не однозначное, понимаете)

В.С.: «Я поэт, зовуся светик, от меня вам всем приветик» — эта детская считалка всегда вспоминалась, когда кто-то при мне изрекал: «Я, как поэт, могу сказать…» Не предусмотрено такой записи в трудовой книжке: «поэт» или «прозаик». Даже для членов союза писателей. Путь в профессиональный писательский союз был для меня поистине тернистым. Он вместил в себя литературное объединение имени Сосюры, дружбу с писателем Николаем Малахутой, литературоведом Виктором Филимоновым и незабываемым Петром Шевченко. Это был не только хороший журналист и верный друг, но и прекрасный поэт, чья гибель — на мой взгляд, трагедия для украинской литературы. Общение с этими людьми дало мне, наверное, больше, чем Литературный институт, куда меня в своё время не приняли. А ещё я переписывался с Давидом Самойловым, Михаилом Матусовским, Вадимом Шефнером. Это было чудо, что они ответили на мои письма, дали оценку присланным стихам. Ведь я был для них — просто человек с улицы. Кстати, написал я тогда и двум киевским поэтам, которые, узнав, что работаю я на заводе, снисходительно похвалили меня за самодеятельность и посоветовали больше внимания уделять развитию тепловозостроения. Мол, каждому — своё.
     В 1989 году в Луганск приезжал Евгений Евтушенко. Он тогда поддерживал Юрия Щекочихина, который баллотировался от нашего города в Верховный Совет СССР. После потрясающей встречи с читателями, которая прошла в форме концерта, я, наверное, часа два простоял у выхода из Дворца культуры в ожидании мэтра. Наконец, он появился, и я, представившись, вручил ему папку со стихами. Папку он взял, но ничего не пообещал. А месяца через два на адрес областной организации Союза писателей пришло его письмо с доброй рецензией и пожеланием успехов. И это тоже было чудо.
     Первая моя книга была готова к печати ещё в 1981 году. Но тогда слишком много было против меня — и беспартийность, и национальность, и инженерство. В общем, ответ из издательства «Донбасс» пришёл отрицательный. Помню, я показал его известному писателю Владиславу Титову, и тот сказал: «Это несправедливо, и я постараюсь тебе помочь». Но, буквально, на следующей неделе он внезапно умер. И помочь уже было некому. Был период, когда я бросил писать стихи. Серьёзно занялся гидравликой и теплотехникой, стал ведущим конструктором. Но всё равно, литература оставалась смыслом жизни. В конце 80-х моя книга, которая называлась «Старые долги», была благосклонно принята в издательстве «Донбасс», и после долгих мытарств с типографией, наконец, вышла в свет. Трудно передать моё счастье. Это был, что называется, момент истины. Между прочим, тогда мне помог секретарь парткома завода, который позвонил в типографию и попросил содействовать изданию книги. Везде и всегда есть хорошие люди и плохие, те, кто тебе помогают, и те, кто делают гадости. Это известно ещё из Библии, но познаётся на собственной шкуре.
Последовавшая после этого попытка вступить в союз писателей, ставший уже тогда «спилкой пысьменныкив», была пресечена требованием издать вторую книгу. Но и с её появлением шансы стать официально признанным «мытцом слова» были равны нулю. Столичные литературные чиновники сделали всё, чтобы был создан еще как минимум, один писательский союз, более демократичный и открытый. И его создали. В 1993 году незабвенные Олег Бишарев, Александр Довбань, вместе с друзьями после поездки в Москву к Сергею Михалкову, Юрию Бондареву, Расулу Гамзатову сумели организовать Межрегиональный союз писателей с центром в Луганске. В качестве членских билетов выдавали красные книжицы с тиснением «Союз писателей СССР» за подписью председателя исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов Тимура Пулатова.
Всегда буду помнить, как Олег Бишарев, увидев меня на другом конце улицы, подбежал и сказал: «хватит ждать результаты приёмной комиссии в Киеве. Приходи к нам. Мы тебя примем без всяких комиссий. Ты – настоящий поэт». Олег был человек прямой, временами резкий, мог сказать в лицо, что автор – бездарь. Хвалил очень редко, и это его приглашение было для меня очень дорогим. Билет не стал автоматическим подтверждением профессионализма, но принадлежность к писательскому братству обозначил. Горжусь им до сих пор.
Яблоки-дички летят, летят… Падают на траву.
Жизнь – это тоже фруктовый сад. В мечтах или наяву
Кто-то цветёт и даёт плоды даже в засушливый год…
Яблоня-дичка не ждёт воды – просто растёт, растёт.

-Можете назвать самый значительный успех (личное/профессиональное)?

В.С.: Успех – понятие относительное. Помню, как я принёс домой школьную золотую медаль, и дедушка плакал. В свою очередь, я был счастлив, когда свою золотую медаль получил мой сын, когда дочь создавала классные программы на телевидении. А сейчас горжусь первыми, локальными успехами внуков… Элементами счастья были каждая написанная и изданная книга, удачная публикация, выступление… Это всё – шаги на пути самореализации, что, на мой взгляд, самое важное в жизни. А успех (если он есть на самом деле, а не в мечтах и фантазиях) – лишь подтверждает правильность изначального выбора пути.
У зависти и корень, и язык длинней, чем у степного сорняка. Привык к успеху ты, иль не привык – но с завистью знаком наверняка. Она тебя уколет побольней. Ведь ей известно все, всегда, про всех… И, все же, если нравишься ты ей, то это значит, ты обрел успех!
Откуда рождается злость? Из зависти или вражды, как лёд – из прозрачной воды, Как из ботинка – гвоздь. Цепляется грех за грех, и холодно даже двоим… От злости лекарство – успех. Зачем он приходит к злым?

-Ваше самое большое разочарование (личное/профессиональное)

В.С.: Наверное, более всего я разочарован ситуацией в стране и в мире. Ненависть, злорадство, мстительность, подлость, двуличие, зависть – эти постыдные качества культивируются, поддерживаются, насаждаются. Это страшно и опасно. Для всех. Разочарован в тех, кого считал друзьями, кто старается всего происходящего не замечать или даже одобрять.
Предают, словно песню поют. Предают и чужих, и своих, забывая, что Там и Тут разделяет один лишь миг. Продаётся злорадство и лесть, в пятнах сплетен чужое бельё… Не в чести у торгующих честь. Вот и всё. Остальное – враньё.

Не замечать, не мучиться вопросами, не повторять – «страна, вина, война», а говорить на «чёрное» — «белёсое», выглядывая тихо из окна. Не выделяться даже
в грязном месиве, быть с краю – не на взлётной полосе, оправдывать любое мракобесие. И быть, как все, как все, как все.

-Умеете ли вы прощать?

В.С.: Да, я стараюсь понять и оправдать тех, кто мне делает больно. Трудно понять тех, кто это делает сознательно. Не понимаю людей, оскорбляющих, унижающих, и получающих от этого удовольствие. Даже если они делают это по неведению, не разобравшись, что к чему. У меня в жизни был такой момент. Это очень тяжело пережить. Стараюсь не думать об этом, не вспоминать. Но получается плохо.

Незаконченность мира, любви, перемен, неизбывность, но не обреченность.
Забываю, прощаю встающих с колен, злобу их обратив во влюблённость.
Облака из души воспаряют туда, где им плыть, небеса укрывая,
Где, рождаясь, надеждою манит звезда, обретая законченность рая…

Всех ненавидящих — прощаю. Смотрю в упор — не замечаю. А вижу, как трава растёт. Её ведь тоже — топчут, топчут, она в ответ растёт, не ропщет, растёт, как будто бы поёт. Поёт под злыми каблуками, под равнодушными плевками. Над нею — неба блеск живой. И, ненавидеть не умея, растёт, беспечно зеленея, растёт — то песней, то травой.

Стараюсь не делать зла. И не обижаться на зло. А спросят: «Ну, как дела?» — Жизнь моё ремесло – отвечу, и буду впредь жить, избегая обид. Хотя и непросто терпеть. Хотя и сердце болит.

-Важно ли для этноса иметь собственных сильных литераторов или это в силу возрастающей космополитичности мирового сообщества уже не имеет значения?

В.С.: Честно говоря, никогда об этом не задумывался. И, всё же, литература – отражение состояния души общества, уровня его развития, его взглядов и мыслей. Важно, чтобы это отражение было на родном языке. Хотя переводы иностранных книг отражают всё то же самое, но не столь близкое и животрепещущее. Но нужны ли обществу сильные литераторы? Популярны ли они? Кого знает «массовый читатель»? Не зря ведь в опросах лидируют классики. И если рядом с лидерами – авторы детективных романов, значит ли, что это – самое важное и востребованное явление современной литературы?
«Всенародно известными стать не дано современным поэтам. Их слова вылетают, как птицы в окно, и — без ответа. Маломощны их книги, как Даймлер и Бенц в самом начале, и, к тому же, утерян терновый венец. Вы не встречали?» Во все времена любителей поэзии было не больше одного процента от всего населения страны, земли… Хотя бывали взлёты популярности, как в середине прошлого века в СССР, когда выступления поэтов собирали стадионы, когда Евтушенко, Вознесенский, Ахмадуллина, Рождественский, Окуджава – были рупором поколения «оттепели». Их фамилии были как пароль, книги их раскупались мгновенно. Читать и обсуждать их было модно. Правда, рядом с ними жили и писали Самойлов и Межиров, Тарковский и Левитанский, Слуцкий, Соколов, Винокуров, Бродский, Костров, Рейн… Можно назвать ещё десятки фамилий замечательных поэтов, которые тоже определяли уровень поэзии, были большими мастерами, но не столь знаменитыми, как их более молодые коллеги. Хотя, всё расставляет по местам время. А прижизненная слава поэта зачастую не имеет никакого отношения к поэзии.
Вот сегодня, кого можно назвать знаменитым, известным поэтом, хоть в России, хоть в Украине? Я, конечно, могу озвучить несколько десятков фамилий, но я-то интересуюсь этим профессионально, да и то знаю лишь часть авторов, стихи которых удалось прочитать в журналах, альманахах, книгах. Говорят, в Москве поэтический бум, называются имена Веры Павловой, Шиша Брянского (!?), Всеволода Емелина, Андрея Родионова…
«Такой оргазм! Аж слезы брызнули…» «И слово «х...» на стенке лифта /Перечитала восемь раз». «… Раскован солнцем зимний плен, / Задули вешние пассаты. / Не хочешь ли, мой друг, поссати / На флорентийский гобелен?» «… Так хорошо во время бизнес-ланча /Сидеть в арт-кафе с бабою. / И актуальным людям махать / Открытою ладонью. / А потом вечером забухать / Во дворе с подзаборной хронью».
Это цитаты из творчества этих авторов. Как говорит мой друг поэт Василий Дунин, такие стихи можно писать километрами. Мне вспоминаются другие фамилии – Геннадия Красникова, Владимира Урусова, Петра Кошеля, Нины Красновой – их первые книги вышли перед распадом СССР, тираж позволял купить их и в Москве, и в Луганске. Это отличные поэты, но их более поздних книг я уже не видел. В книжных магазинах продаётся совсем другое. Да и тиражи поэтических книг не превышают 500 экземпляров. Чаще – 100-200. И знают их только друзья и родственники.
Олег Чухонцев, Юрий Кублановский, Александр Кушнер, Лариса Миллер, Олеся Николаева… Их стихи тоже были с восторгом прочитаны достаточно давно, новые произведения узнаю из интернета. Да и в Украине количество пишущих стихи постепенно приближается к количеству их читающих. И тоже есть изумительные авторы, и среди украинских поэтов, и среди русских. Лина Костенко, Борис Олейник, Леонид Череватенко, Микола Малахута, Василий Голобородько, Юрий Кириченко, Тамара Севернюк…
Владимир Каденко, Андрей Грязов, Елизавета Хапланова, Виктор Мостовой, Василь Дробот, Наталия Мавроди, Елена Буевич, Сергей Кривонос, Татьяна Литвинова, Иван Нечипорук, Иван Волосюк, Ирина Горбань, Олег Фёдоров, Светлана Скорик, Виктор Шендрик, Людмила Черкашина, Инна Ковалева, Александр Корж, Марина Матвеева, Леонид Борозенцев, Лада Федоровская, Леонард Тушинский, Юрий Лебедь, Елена Заславская, Алексей Торхов, Сергей Дунев, Елена Руни, Геннадий Сусуев, Вячеслав Пасенюк, Наталья Вареник, Василий Дунин, Валерий Сурненко, Ирина Гирлянова…
Это только те, чьи фамилии пришли сразу на ум, а вообще могу назвать по памяти ещё десятки очень хороших авторов. Но известны ли они «широкому» читателю? Вряд ли. Чтобы стать популярным сегодня, нужно писать тексты для песен, да ещё чтобы их крутили круглые сутки радиостанции и телешоу. Кирей, Трофим, Потап. «Водил меня Серёга на выставку Ван Гога». Это тоже поэзия. Популярная. В общем, каждый выбирает для себя…
Странно, что на телевидении, практически, нет места разговору о литературе. Говорят, это вне «формата». Интересно, кто выдумал это понятие. И что входит в понятие «формат»? Бесчисленные «поющие трусы», стремительно теряющие остроумие КВНщики, дикие юмористы, давно забывшие, что такое юмор, бесконечные сериалы, похожие друг на друга, как необученные солдаты в учебке. А ещё – массовые полузвёздные дуэты и матерные шутки из клуба, который почему-то называют комедийным… Может быть, действительно нас всех хотят сделать героями сериала типа «Тупой, ещё тупее». Впрочем, смотреть всё это никто не заставляет. А книги издаются разные, в том числе, и очень интересные. И, учитывая пока ещё всеобщую грамотность, люди имеют возможность читать умные и серьёзные произведения. А писатели – рассчитывать, что их творчество найдёт отклик в сердцах читателей и принесёт удовлетворение не только моральное, но и материальное. Хотя, за такие мысли меня, наверное, можно смело причислять к отряду писателей-фантастов.

Всё это нужно пережить, перетерпеть и переждать.
Суровой оказалась нить и толстой — общая тетрадь
Судьбы, которая и шьёт, и пишет — только наугад.
Я понимаю — всё пройдёт. Но дни — летят, летят, летят…

-Можно ли сейчас назвать литераторов нервной системой нации, индикатором ее здоровья или это изолированно существующие либо редко пересекающиеся плоскости сообщества?

В.С.: Если это нервная система, то организм серьёзно болен. Ибо братья-писатели, с лёгкостью призывающие убивать себе подобных, воспевающие жестокость, насилие, мстительность, нетерпимость к инакомыслию и жителям соседних регионов — это ненормально. Литература – прежде всего, милосердие, сочувствие, сопереживание, стремление разобраться, понять, проанализировать… Многие литераторы вдруг ощутили себя, прежде всего, пропагандистами, для которых важна не истина, а рамки дозволенного. Это уже было в проклинаемом ими «совке». И теперь, проклиная, они творят то же самое, только в другой системе координат. Странно. Литература – занятие совестливое, и если она перестаёт такой быть, это очень заметно.
Добро опять проигрывает матч. Счёт минимальный ничего не значит.
Закономерность новых неудач почти равна случайности удачи,
Чья вероятность близится к нулю, как вероятность гола без штрафного.
Добро, проигрывая, шепчет: «Я люблю», и, побеждая, шепчет то же слово…

— Ваше пожелание читателям

В.С.: Девиз нашей жизни в последнее время «Невзирая ни на что», поэтому желаю вопреки всему добиваться успеха, максимальной самореализации, не унывать, быть здоровыми и счастливыми. Хороший плакат висит на входе в библиотеку: «Читать – модно и престижно». Желаю читать хорошие книги. Писать их. Получать от этого удовольствие.
И, в самом деле, всё могло быть хуже. – мы живы, невзирая на эпоху.
И даже голубь, словно ангел, кружит, как будто подтверждая: «Всё – не плохо».
Хотя судьба ведёт свой счёт потерям, где голубь предстаёт воздушным змеем…
В то, что могло быть хуже – твёрдо верю. А в лучшее мне верится труднее.