486
0,1
2015-07-04
Невыдуманная история
Прежде всего скажу, что эту историю я ставлю в противовес посту «Упорство и несгибаемость липецких коммунистов» на главной странице.
По очень простой причине — всё это не прикольно, как бы там не мотивировалось.
Эту историю записал со слов моего отца журналист Евгений Сокольский.
От себя хочу добавить, что уже с пол года работаю над повестью «Изолятор» по воспоминаниям моего отца.
Вряд ли он прочитает её, потому что осталось ему несколько дней до того как…
Но вкратце Сокольский передал основные эпизоды этой страшной истории. И вдвойне страшной потому, что это правда.
Мой папа не был коммунистом, но иногда и он приносил цветы к памятнику Ленина.
Зачем?
Может для прикола?
НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ
Это уже не выдуманная история. Она свидетельствует о другой «школе», которую прошли многие дети во время Великой Отечественной. Чтобы в дальнейшем, при прочтении, постоянные «обитатели» нашего сайта не терялись в догадках, сразу скажу, что герой нижеприведенной истории не однофамилец одного из блоггеров. Он его родной отец.
С Владимиром Ильичем Беспяткиным я встретился 11 апреля, в Международный день узников фашистских концлагерей, учрежденный ООН в честь освобождения в 1945 году Бухенвальда. В этот день Владимиру Ильичу есть что вспомнить и самому. 64 года назад, в апреле 1943-го, ему, двенадцатилетнему мальчишке удалось сбежать из детского концлагеря в украинском городе Енакиево.
За рюмашкой чая, Владимир Ильич Беспяткин рассказал о том страшном времени. [next]
Владимир Беспяткин родился в Курской области в 1931 году. Тогда же, в начале тридцатых годов его родители по вербовке уехали на Украину строить Енакиевский металлургический завод.
В тридцать седьмом умерла его мама, и отец воспитывал его и еще троих детей, дочь и двоих братьев Владимира один. В 1941 году отца Илью и старших братьев – Николая и Виктора призвали на фронт, а десятилетний Владимир Беспяткин и его младшая сестра, пятилетняя Лида остались одни.
К осени 1941-го Донбасс оккупировали немцы. Жили брат с маленькой сестренкой в заводском бараке, а чтобы не умереть с голоду, оставшись без средств к существованию, Владимир ходил попрошайничать хлеба у оккупантов.
Немцы попадались разные, иные всегда готовы были помочь голодающим детям, но были и такие, что отшвыривал пинками попрошайку. Больше просить было не у кого – мужчины на фронте, оставшиеся женщины и дети сами жили впроголодь.
Иногда во время бомбежек убивало скот — лошадей, коров, тогда Володя отрезал от трупов куски мяса и им с сестрой еды хватало на несколько дней.
Однажды, во время очередной добычи еды у немцев Володю остановили полицаи. — Это были свои, русские или украинцы, — вспоминает Владимир Ильич.
Двое полицаев арестовали меня и сказали, что теперь, ты, мальчик, будешь жить хорошо и ни в чем не нуждаться, не попрошайничать у немцев, а жить при немецком порядке.
Они препроводили меня в здание бывшего Енакиевского детского дома, который уже был обнесен забором с колючей проволокой. Детский дом продолжал исполнять свои функции.
Сюда немцы свозили всех детей обнаруженных в округе. А их было много – дети в спешке забранных на фронт, угнанных на работу в Германию, отставшие от поездов и потерявшиеся.
Когда Владимира полицаи арестовывали, то он, умоляя их отпустить, и желая вызвать жалость, проговорился, что дома его ждет маленькая сестра. Так что вскоре и пятилетнюю Лиду полицаи доставили в этот приют.
В детском доме, ребятишки также жили впроголодь. Кормили их, главным образом варевом их горелого зерна с сожженных при отступлении красной армии полей. Главным персоналом приюта были немцы – эсэсовцы.
Как потом узнал Владимир, среди них было много медиков. Заведующей детским домом они назначили немку из колонистов Поволжья, которую все звали фрау Бэтта. Об этой женщине Владимир Ильич, несмотря ни на что, хранит теплые воспоминанья. — Фрау Бэтта относилась к детям с теплотой и сожалением, вспоминает Владимир Ильич.
– По всему было видно, что эсэсовцы доверяют ей лишь присмотр за детьми, не более того.
Когда меня только привели в детдом, я заметил там большую группу совсем маленьких детей – малышей. Через некоторое время вся эта группу куда-то исчезла, и я спросил у фрау Бэтту: – Куда делись маленькие? Она спешно закрыла мне рот рукой и сказала, чтобы я больше никогда не спрашивал об этом никого, и вообще не заикался о тех малышах, а у самой на глазах навернулись слезы. Эта женщина впоследствии сыграла в его жизни не малую роль.
Обязанности воспитателей в приюте исполняли вооруженные эсэсовцы. Впервые здесь Владимир увидел немецкий порядок – зверства немецких солдат. За малейшую провинность немцы детей наказывали ударами ног, оплеухами, а то и били прикладами винтовок.
Но главный страх детям вселяло слово – «изолятор». Дети жили на втором и третьем этажах здания, изолятор располагался на первом. Он всегда был полон, в него попадали как воспитанники детдома, так и дети, которых привозили сюда с улиц украинских городов, всего Донбасса.
Как выяснится потом, в изоляторе у детей забирали кровь для раненых немецких солдат, и проводили над ними какие-то медицинские опыты. Детей попадавших в изолятор, Владимир никогда уже не видел.
Кроме того, Владимир однажды заметил, что их приют является еще неким фильтрационным пунктом для еврейских детей. К евреям в приюте было особое отношение.
Из новоприбывших детей сразу же вычисляли и препровождали в изолятор евреев. Временами в приют привозили уже целые «отфильтрованные» партии детей еврейской национальности, которых сразу отправляли в изолятор. Из изолятора ежедневно выносили деревянные ящики, складывали в коридоре и на улице. Затем на подводах увозили в карьер неподалеку от металлургического завода и там штабеля из ящиков поджигали огнеметом, так что от них и от того что было внутри оставался один пепел, который тут же закапывали в отвал карьера.
Владимир догадывался, что было в тех ящиках, но боялся признаться в этом даже самому себе.
Как-то Владимир оказался свидетелем страшной сцены. Эсэсовец заметил в группе детей мальчика – еврейской национальности. Немец тут же схватил его за курчавые волосы, выхватывая из толпы, но мальчишка укусил фрица за кисть. Разгневанный эсэсовец поднял мальчика за шиворот как котенка и со всей силы швырнул в окно. Мальчик, выбив раму, вылетел с третьего этажа и упал на землю, где бегали немецкие овчарки и ходили солдаты. Под всеобщий немецкий хохот, еще живого мальчишку внизу разорвали псы.
В другой раз свидетельницей такой же страшной сцены стала сестра Владимира – Лида. При построении, немец заметил за ее спиной черненькую девочку. По всему было очевидно, что немцы каким-то образом ранее не заметили еврейского ребенка. Гитлеровец без слов достал из-за пояса штык-нож и перерезал девочке горло, задев при этом сестру Владимира. У Лидии всю жизнь оставался на скуле шрам.
Голод в приюте заставлял детей выпрашивать себе пищу у редких прохожих, протягивая руки сквозь доски забора и колючую проволоку. Но таким образом редко что им перепадало.
Владимир Беспяткин нашел себе способ пропитания в немецкой конюшне, которая располагалась неподалеку от корпуса детдома. Он ждал когда часовой отвлечется и проникал в конюшню через лаз. Там из кормушки Володя насыпал отрубей и нес их в приют.
Однажды, весной 1943-го на обратном пути из лаза он наткнулся лицом на дуло «шмайсера» часового и в наказание был помещен в тот самый изолятор.
Фрау Бэтта только пожалела мальчика, шепнув ему, что хоть и постарается ему чем-то помочь но, вряд ли сможет.
Изолятор был забит детьми, главным образом евреями, «под завязку» и Володю с еще одним мальчиком поместили в комнату медсестры. В тот же день у мальчика взяли кровь, и он, сильно обессилевший, сразу уснул. Володю раздели и кисточкой с металлическими ворсинками, царапая, провели несколько раз по голому телу. Несколько часов спустя все его тело покрылось волдырями, тут же превращающимися в струпья.
— Я понял, что это конец, — вспоминает Владимир Ильич. – Я знал, что скоро меня вынесут из изолятора в деревянном ящике и сожгут в карьере.
В тот момент у меня возникло острое желание сбежать. Как? – не знал.
Сейчас Владимир Ильич уверен – ему помогла фрау Бэтта.
Ночью, медсестра, охранявшая мальчишек как-то картинно заснула, громко храпя, словно специально.
И самое главное – окно ее кабинета было открыто!
Володя встал и стал будить мальчика, у которого выкачали кровь, но… он оказался мертв.
Тогда Владимир в одиночку, на ципочках пробрался к окну и, перемахнув через подоконник — был таков.
Ему повезло не нарваться и на часовых, собак, когда он полз до забора, где была небольшая щель, прикрытая доской. В нее пролазила только детская рука, когда ребятишки просили еду у прохожих.
Володя и сейчас удивляется – как ему удалось протиснуться в ту щель. Хотя, по его словам он был худой как скелет.
Несколько часов, скрываясь, где ползком, где перебежками, Владимир продвигался в сторону железнодорожной станции Щебенка, где постучался в первый же попавшийся дом.
Дверь ему открыла женщина у которой он попросил поесть. Мальчика покрытого струпьями с головы до ног эта женщина приняла в свой дом и так никуда и не отпустила.
Звали ее Ирина Митрофановна Омельченко. До самой своей смерти в начале 1950-х годов Ирина Митрофановна Омельченко была для Владимира матерью.
После побега Владимира она ходила к приюту- концлагерю и передавала еду родной сестре – Лидии а однажды набралась смелости подойти к фрау Бэтте и на свой страх и риск спросить у нее метрику Володи Беспяткина.
Она понимала как рискует, но Володя рассказал ей об этой женщине и она решилась. Хоть какие – то документы были необходимы для Володи.
И фрау Бэтта, узнав, что Володя жив, очень обрадовалась, пошла в свой кабинет и вынесла оттуда метрику Владимира.
Это тоже оказалось загадкой для Владимира Ильича на всю оставшуюся жизнь, ведь все документы на загубленных фашистами детей тут же уничтожались.
Удивительной женщиной оказалась и Ирина Митрофановна Омельченко.
За время оккупации Енакиево, до осени 1943-го года, она прятала и помогала отправить в отдаленные хутора Донецкой области множество детей.
После освобождения советской армии Енакиева, Омельченко забрала в свою семью и сестру Владимира – Лидию.
Владимир жил в ее доме до 1951 года, пока его не призвали в армию.
После службы в авиации Владимир Беспяткин поселился в Липецке и проработал на заводе «Свободный сокол» сорок лет. Его отец погиб в Орловской области, при защите высоты близ города Мценск.
Оба брата вернулись победителями. Следы от фашистского эксперимента в изоляторе, который был признан после освобождения Енакиева детским медико-эксперементальным концлагерем, остались у него на всю жизнь. Все эти
годы, периодически на теле Владимира Ильича появляются струпья, а диагноз врачам так и не удалось определить. В 1998 году Владимир Ильич побывал в Енакиево, и увидел, что на месте массовых захоронений сотен еврейских детей нет даже маленького памятника, а построены гаражи. Сейчас он горько сожалеет, что в свои 75 лет, у него нет уже возможности поехать в независимую Украину и восстановить справедливость.
Сокольский ©
Вот небольшое видеоинтервью с моим отцом.
41-45.su/video.php?action=show&id=4580
Источник: www.yaplakal.com/
По очень простой причине — всё это не прикольно, как бы там не мотивировалось.
Эту историю записал со слов моего отца журналист Евгений Сокольский.
От себя хочу добавить, что уже с пол года работаю над повестью «Изолятор» по воспоминаниям моего отца.
Вряд ли он прочитает её, потому что осталось ему несколько дней до того как…
Но вкратце Сокольский передал основные эпизоды этой страшной истории. И вдвойне страшной потому, что это правда.
Мой папа не был коммунистом, но иногда и он приносил цветы к памятнику Ленина.
Зачем?
Может для прикола?
НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ
Это уже не выдуманная история. Она свидетельствует о другой «школе», которую прошли многие дети во время Великой Отечественной. Чтобы в дальнейшем, при прочтении, постоянные «обитатели» нашего сайта не терялись в догадках, сразу скажу, что герой нижеприведенной истории не однофамилец одного из блоггеров. Он его родной отец.
С Владимиром Ильичем Беспяткиным я встретился 11 апреля, в Международный день узников фашистских концлагерей, учрежденный ООН в честь освобождения в 1945 году Бухенвальда. В этот день Владимиру Ильичу есть что вспомнить и самому. 64 года назад, в апреле 1943-го, ему, двенадцатилетнему мальчишке удалось сбежать из детского концлагеря в украинском городе Енакиево.
За рюмашкой чая, Владимир Ильич Беспяткин рассказал о том страшном времени. [next]
Владимир Беспяткин родился в Курской области в 1931 году. Тогда же, в начале тридцатых годов его родители по вербовке уехали на Украину строить Енакиевский металлургический завод.
В тридцать седьмом умерла его мама, и отец воспитывал его и еще троих детей, дочь и двоих братьев Владимира один. В 1941 году отца Илью и старших братьев – Николая и Виктора призвали на фронт, а десятилетний Владимир Беспяткин и его младшая сестра, пятилетняя Лида остались одни.
К осени 1941-го Донбасс оккупировали немцы. Жили брат с маленькой сестренкой в заводском бараке, а чтобы не умереть с голоду, оставшись без средств к существованию, Владимир ходил попрошайничать хлеба у оккупантов.
Немцы попадались разные, иные всегда готовы были помочь голодающим детям, но были и такие, что отшвыривал пинками попрошайку. Больше просить было не у кого – мужчины на фронте, оставшиеся женщины и дети сами жили впроголодь.
Иногда во время бомбежек убивало скот — лошадей, коров, тогда Володя отрезал от трупов куски мяса и им с сестрой еды хватало на несколько дней.
Однажды, во время очередной добычи еды у немцев Володю остановили полицаи. — Это были свои, русские или украинцы, — вспоминает Владимир Ильич.
Двое полицаев арестовали меня и сказали, что теперь, ты, мальчик, будешь жить хорошо и ни в чем не нуждаться, не попрошайничать у немцев, а жить при немецком порядке.
Они препроводили меня в здание бывшего Енакиевского детского дома, который уже был обнесен забором с колючей проволокой. Детский дом продолжал исполнять свои функции.
Сюда немцы свозили всех детей обнаруженных в округе. А их было много – дети в спешке забранных на фронт, угнанных на работу в Германию, отставшие от поездов и потерявшиеся.
Когда Владимира полицаи арестовывали, то он, умоляя их отпустить, и желая вызвать жалость, проговорился, что дома его ждет маленькая сестра. Так что вскоре и пятилетнюю Лиду полицаи доставили в этот приют.
В детском доме, ребятишки также жили впроголодь. Кормили их, главным образом варевом их горелого зерна с сожженных при отступлении красной армии полей. Главным персоналом приюта были немцы – эсэсовцы.
Как потом узнал Владимир, среди них было много медиков. Заведующей детским домом они назначили немку из колонистов Поволжья, которую все звали фрау Бэтта. Об этой женщине Владимир Ильич, несмотря ни на что, хранит теплые воспоминанья. — Фрау Бэтта относилась к детям с теплотой и сожалением, вспоминает Владимир Ильич.
– По всему было видно, что эсэсовцы доверяют ей лишь присмотр за детьми, не более того.
Когда меня только привели в детдом, я заметил там большую группу совсем маленьких детей – малышей. Через некоторое время вся эта группу куда-то исчезла, и я спросил у фрау Бэтту: – Куда делись маленькие? Она спешно закрыла мне рот рукой и сказала, чтобы я больше никогда не спрашивал об этом никого, и вообще не заикался о тех малышах, а у самой на глазах навернулись слезы. Эта женщина впоследствии сыграла в его жизни не малую роль.
Обязанности воспитателей в приюте исполняли вооруженные эсэсовцы. Впервые здесь Владимир увидел немецкий порядок – зверства немецких солдат. За малейшую провинность немцы детей наказывали ударами ног, оплеухами, а то и били прикладами винтовок.
Но главный страх детям вселяло слово – «изолятор». Дети жили на втором и третьем этажах здания, изолятор располагался на первом. Он всегда был полон, в него попадали как воспитанники детдома, так и дети, которых привозили сюда с улиц украинских городов, всего Донбасса.
Как выяснится потом, в изоляторе у детей забирали кровь для раненых немецких солдат, и проводили над ними какие-то медицинские опыты. Детей попадавших в изолятор, Владимир никогда уже не видел.
Кроме того, Владимир однажды заметил, что их приют является еще неким фильтрационным пунктом для еврейских детей. К евреям в приюте было особое отношение.
Из новоприбывших детей сразу же вычисляли и препровождали в изолятор евреев. Временами в приют привозили уже целые «отфильтрованные» партии детей еврейской национальности, которых сразу отправляли в изолятор. Из изолятора ежедневно выносили деревянные ящики, складывали в коридоре и на улице. Затем на подводах увозили в карьер неподалеку от металлургического завода и там штабеля из ящиков поджигали огнеметом, так что от них и от того что было внутри оставался один пепел, который тут же закапывали в отвал карьера.
Владимир догадывался, что было в тех ящиках, но боялся признаться в этом даже самому себе.
Как-то Владимир оказался свидетелем страшной сцены. Эсэсовец заметил в группе детей мальчика – еврейской национальности. Немец тут же схватил его за курчавые волосы, выхватывая из толпы, но мальчишка укусил фрица за кисть. Разгневанный эсэсовец поднял мальчика за шиворот как котенка и со всей силы швырнул в окно. Мальчик, выбив раму, вылетел с третьего этажа и упал на землю, где бегали немецкие овчарки и ходили солдаты. Под всеобщий немецкий хохот, еще живого мальчишку внизу разорвали псы.
В другой раз свидетельницей такой же страшной сцены стала сестра Владимира – Лида. При построении, немец заметил за ее спиной черненькую девочку. По всему было очевидно, что немцы каким-то образом ранее не заметили еврейского ребенка. Гитлеровец без слов достал из-за пояса штык-нож и перерезал девочке горло, задев при этом сестру Владимира. У Лидии всю жизнь оставался на скуле шрам.
Голод в приюте заставлял детей выпрашивать себе пищу у редких прохожих, протягивая руки сквозь доски забора и колючую проволоку. Но таким образом редко что им перепадало.
Владимир Беспяткин нашел себе способ пропитания в немецкой конюшне, которая располагалась неподалеку от корпуса детдома. Он ждал когда часовой отвлечется и проникал в конюшню через лаз. Там из кормушки Володя насыпал отрубей и нес их в приют.
Однажды, весной 1943-го на обратном пути из лаза он наткнулся лицом на дуло «шмайсера» часового и в наказание был помещен в тот самый изолятор.
Фрау Бэтта только пожалела мальчика, шепнув ему, что хоть и постарается ему чем-то помочь но, вряд ли сможет.
Изолятор был забит детьми, главным образом евреями, «под завязку» и Володю с еще одним мальчиком поместили в комнату медсестры. В тот же день у мальчика взяли кровь, и он, сильно обессилевший, сразу уснул. Володю раздели и кисточкой с металлическими ворсинками, царапая, провели несколько раз по голому телу. Несколько часов спустя все его тело покрылось волдырями, тут же превращающимися в струпья.
— Я понял, что это конец, — вспоминает Владимир Ильич. – Я знал, что скоро меня вынесут из изолятора в деревянном ящике и сожгут в карьере.
В тот момент у меня возникло острое желание сбежать. Как? – не знал.
Сейчас Владимир Ильич уверен – ему помогла фрау Бэтта.
Ночью, медсестра, охранявшая мальчишек как-то картинно заснула, громко храпя, словно специально.
И самое главное – окно ее кабинета было открыто!
Володя встал и стал будить мальчика, у которого выкачали кровь, но… он оказался мертв.
Тогда Владимир в одиночку, на ципочках пробрался к окну и, перемахнув через подоконник — был таков.
Ему повезло не нарваться и на часовых, собак, когда он полз до забора, где была небольшая щель, прикрытая доской. В нее пролазила только детская рука, когда ребятишки просили еду у прохожих.
Володя и сейчас удивляется – как ему удалось протиснуться в ту щель. Хотя, по его словам он был худой как скелет.
Несколько часов, скрываясь, где ползком, где перебежками, Владимир продвигался в сторону железнодорожной станции Щебенка, где постучался в первый же попавшийся дом.
Дверь ему открыла женщина у которой он попросил поесть. Мальчика покрытого струпьями с головы до ног эта женщина приняла в свой дом и так никуда и не отпустила.
Звали ее Ирина Митрофановна Омельченко. До самой своей смерти в начале 1950-х годов Ирина Митрофановна Омельченко была для Владимира матерью.
После побега Владимира она ходила к приюту- концлагерю и передавала еду родной сестре – Лидии а однажды набралась смелости подойти к фрау Бэтте и на свой страх и риск спросить у нее метрику Володи Беспяткина.
Она понимала как рискует, но Володя рассказал ей об этой женщине и она решилась. Хоть какие – то документы были необходимы для Володи.
И фрау Бэтта, узнав, что Володя жив, очень обрадовалась, пошла в свой кабинет и вынесла оттуда метрику Владимира.
Это тоже оказалось загадкой для Владимира Ильича на всю оставшуюся жизнь, ведь все документы на загубленных фашистами детей тут же уничтожались.
Удивительной женщиной оказалась и Ирина Митрофановна Омельченко.
За время оккупации Енакиево, до осени 1943-го года, она прятала и помогала отправить в отдаленные хутора Донецкой области множество детей.
После освобождения советской армии Енакиева, Омельченко забрала в свою семью и сестру Владимира – Лидию.
Владимир жил в ее доме до 1951 года, пока его не призвали в армию.
После службы в авиации Владимир Беспяткин поселился в Липецке и проработал на заводе «Свободный сокол» сорок лет. Его отец погиб в Орловской области, при защите высоты близ города Мценск.
Оба брата вернулись победителями. Следы от фашистского эксперимента в изоляторе, который был признан после освобождения Енакиева детским медико-эксперементальным концлагерем, остались у него на всю жизнь. Все эти
годы, периодически на теле Владимира Ильича появляются струпья, а диагноз врачам так и не удалось определить. В 1998 году Владимир Ильич побывал в Енакиево, и увидел, что на месте массовых захоронений сотен еврейских детей нет даже маленького памятника, а построены гаражи. Сейчас он горько сожалеет, что в свои 75 лет, у него нет уже возможности поехать в независимую Украину и восстановить справедливость.
Сокольский ©
Вот небольшое видеоинтервью с моим отцом.
41-45.su/video.php?action=show&id=4580
Источник: www.yaplakal.com/
