Anshe



“Ты не забудь, мой папа- генерал!”-
она была с характером пантеры,
один глоток на дне ее фужера,
и скрылись офицерские манеры.
Фужер разбился и платок упал
с красивых плеч, на дорогой палас,
открыв ее лопатки и осанку,
и равновесье стало наизнанку…
Потом спешил солдатик спозаранку
угрюмо, с сожалением на плац…

“Ты не забудь мой папа- генерал.”
Шептала ядовито под фатою:
“Тебе не быть с какой-то там другою,
ты знал своею бритой головою
куда солдатский твой сапог ступал…”
Менялись звезды за его окном,
менялись звезды на его погонах,
и девочки мелькавшие в вагонах,
на фоне ярких радуг, летних склонов
уже давно не думали о нем.

“Ты не забудь, мой папа- генерал,”-
платок едва скрывал ее сутулость.
Его внезапно что-то ужаснуло,
чужими стали губы, веки, скулы,
как будто в жизни их не целовал.
И пронеслись года под болью век,
преобладал из красок жизни – серый,
не радовали- лестница карьеры,
командировки, деньги, адюльтеры,
и даже был не в радость первый снег.

“Ты не забудь мой папа- генерал, — и добавляет,- был… “-совсем не смело.
И папы нет, и тело постарело,
и жизнь писалась на асфальте мелом,
а дождик эти надписи смывал,
не будет прозы, автор одинок,
ведь помнится хорошее обычно…
Чужие гарнизоны и обличья,
приказы, смена звездочек и лычек,
но о любви так и не начат слог…

Тим Скоренко



Я вернуться хочу, как покойный поэт, в этот город,
Полный каменных тайн и пропахший историей так,
Что никто не посмеет сказать: триста лет — слишком молод,
Чтобы ровно сыграть многонотный причудливый такт.

Я родился не здесь. Ну и Бог с ним — не всем же рождаться
Между тёмных подёрнутых сном Грибоедовских рек
В этом бьющем ключом удивительном сердце на пальцах
Необъятной страны. Неужели воздвиг человек

Золотистые шпили и стены чахоточных тюрем,
Многоглавье дворцов и железные краны портов,
Подчинённые собственной дикой, нелепой структуре
И покрытые облачным серо-дождливым пальто…

К желтокаменным сфинксам ведут Ариаднины нити,
Все дороги из Рима и пыль от брабантских манжет:
Петербург на ладони построил великий строитель,
Петербург на прощанье воспел запрещённый поэт.

Обещаю: вернусь. Не сегодня. Не завтра. Нескоро.
Но бросаю частичку души, как монету, в фонтан,
Потому что люблю, безудержно люблю этот город
И хочу там уйти. Потому что родился не там.

Your text to link...

Инна Яровая



Плечо единственное подкосилось, на землю выпал вчерашний снег… Вставал рассвет, но слабели силы, что нам дарованы были сверх. Ты был уверен, что это счастье… дышать и думать так в унисон – ни от войны, ни от смены власти, ни от ветров, что со всех сторон, мир независим. Он равновесен. И словно Будда необъясним. А хлеб насущен и опыт пресен, а день приходит и иже с ним.

Свобода – с ангелом в поднебесье! Но крылья – перья, а не броня. И, словно бисером, мелким бесом – стихи о бренности бытия. Февраль погодою аномальной… а, впрочем, просто конец зимы. Непромокаем пакетик чайный с иммунитетом от слова «мы».

Химеры – химии… тексты – Богу, но как достали черновики! Ему, пожалуй, милей дорога, а править рукописи не с руки – мозги бы вправить… да жизнь научит, она, ребятки, ваш лучший квест… Ему совсем не нужны попутчики, Ему привычней нести свой крест.

А мы? Летим по своим орбитам, добро бы с ангелом – по частям. И то сильнее, что не убито, что файлом скомканным – к новостям. Весна в зародыше, в спящих почках и в черных дырах озябших душ… Но незнакомец вдруг скажет: «Дочка, как стынут кости от этих стуж». Оно и правда… к лучу протянем мы руки-нити и голоса, сойдем с офорта и, может, станем чуть выше, к небу подняв глаза.

Уляна Задарма



… хоч матросом, а хоч мічманом:
недосяжними — Береги…
Ну за що Ти мені — відчаєм?
За які за такі гріхи?..

… астролябії… руль… компаси…
Вал девятий… за ним — штиль…
Ну за що Ти мені — Островом,
до якого — мільйон миль?

До якого пливти = згинути.
Й неможливо вже — не пливти…
… замовкають святі й «зігмунди»…

Ну за що мені ти — ТИ?

Лия Алтухова



Как из пальца кровь в новую пробирку,
Пробирает нежность до самого сердца.
Я пишу тебе ночью стихи под копирку,
Чтобы ты ими мог в зимний вечер прогреться.

Я пишу тебе из города Альфа в город Сьерра,
С прошлой осени нет с ним ж.д. сообщений.
Люди вешают снова на окна портьеры,
Чтобы скрыть все нюансы своих отношений.

Мы недо-… то ли -ступны, а то ли -вольны,
В перерывах на кофе с корицей в рабочий.
А твой город все так же весной пахнет солью?
А ты так же стабильно объят многоточием?

С ноября Альфа будет страдать эпидемией…
Ты все так же любитель ночных кинозалов?
Моя нежность к тебе вне сезонов и времени,
И звенит до сегодня в одесских кварталах.

Мамай



Мы с тобой, дорогой field commander Cohen,
брали не города, но кварталы, провинциальные монпарнасы.
И какие-то птицы срывались с обшарпанных колоколен.
Мир был мал, но прекрасен, а иногда приколен.
В горизонт стрелой уходила насыпь,
по которой завтра был должен вернуться поезд.
У моста позапрошлого века плескались дети.
Цитадель длинноногой веснушчатой мисс Добродетель
постепенно сдавалась. Конечно, сперва по пояс,
а затем уж, как водится… О вендетте
городскому грезили все дембеля района.
Теми летними, жаркими, сказочными ночами
целый мир завертелся юлой на темном мужском начале,
будто бы на оси, воспетой во время оно
комсомолкой, спортсменкой, картинно не ведающей печали.
И сияли звезды сквозь дыры в крыше на сеновале,
как нигде, никогда, ни на чьих погонах.
Дорогой field commander, мы знали толк в самогонах,
а кукушки таинственно, вкрадчиво куковали
не бояться тарзанки и мотоциклетных гонок…
Вот теперь, через годы, когда день окатывает из ушата
не студеной колодезной… Кончилось, мол, отблисталось,
что ни делай, а верх постепенно берет усталость…
Остро хочется верить, мол, если была душа-то,
то она где-то в тех временах осталась.

Anshe



Кто сказал, что ушедшему не больнее, чем брошенному?
Как ты, близкий, далекий, родной и чужой, хороший мой?
Во дворе звонко птички дерутся над хлебными крошками,
туча падает мартовским снегом, в нагие ладошки мне,
и становится невыносимо, но тонкое лезвие
режет прошлое,
и последствия.

Не впервые пытаюсь содрать слишком чуткую кожу я,
что тобою знобит, — эта дрожь по годам сладко прожитым,
а в груди кипяток, я его заедаю мороженым,
улыбаюсь, чтоб ложь лабиринтами шла осторожно, но
мне становится невыносимо… апрель острой бритвою
режет прошлое
поле с битвами.

Джутом снова петлю тянет память ночами бессонными,
громко каркает боль беспощадною черной вороною,
ветры ветками в окна стучат, завывая драконами.
Май цветет абрикосом, тоска перешла в монотонную.
Даже эта весна без тебя оказалась мне ношею
неподъемною…
Где ты, прошлое?

Уляна Задарма, Сергей Сокольник



Облудами біле, облудами
Оплутане тіло, оплутане.
Неначе налякана горлиця
Тремтливо пручається- горнеться…
Воно восьмилапо-залапає-
Не лізь із казенною лапою!..
Як солодко гинути кволою!
Прижмуся до тебе я голою…
Як крівця сиропом стіка
З розбещених вуст… павука

Як солодко тану, як солодко,
Цукеркою… медом… чи солодом…
І знаю я… марю я з трепетом-
Уже не дзижчать над котлетами…
Мене восьмилапо заплутає
Тенетами сЕрденько… Путами…
Так спрагло цілуючи… Милая,
Забудь що у тебе ці крила є…
Забудь про котлети з тефтельками…
І пальці липкі з карамельками…
Тому що настала хвилина
Кохання… Двобій… Павутина…
Ти пульс мій збентежений слухай!
Моя!.. Найвродливіша!.. Муха…

А може, це тільки ввижається Вам,
Мадам?
І дихати Вам заважають тенета…
Корсету?
А може, бажання проникненням в тіло-
Грішило?
І стрази так сяють із-під ``балаклави``
Уяви…

… так ніжно вслухався в дзижчання останнього звук
Павук…
І МУСІ поблідлій… німій… бездиханній
В екстазі кохання,
Захоплено шепотів:
-Любив!..

І кров, як отруту, допив…

Инна Яровая



Высь в серых февральских заплатах,
Проталины – суть городов…
В кошачьих пан-бархатных лапах
Запутан клубок проводов.

Оборваны зимние связи,
Досмотрены снежные сны…
Диффузии всех твоих Азий
Европе не очень ясны.

А слух тоньше веточки ивы,
А запах – весны акварель…
И души всё так же ранимы,
Стихи? – Но стихам ты не верь…

Распутица – зеркало неба,
Друг в друге – ворон болтовня…
Не жди, не зови и не требуй,
Будь кромкой вчерашнего дня.

Что тает на сгибе запястья
В мозаике зимних чудес…
А в небе – весеннее счастье
С котомкою наперевес.

Феликс Комаров



Иногда мимолётностью взгляда
На темницу злых демонов плен,
Разрушаешь её как торнадо,
Вызвав ветер благих перемен.

Раскрываешь умища шкатулку,
Там бумажные демоны спят.
И не надо искать тебе тулку,
Облаченного в рясу до пят.

Смотришь в небо, там облако кружит,
Оно кролик, а после, дракон.
Отражается облако в луже,
Вот и познан Палийский канон.

Слышишь, песню сверчка за окошком,
Ароматного кофе дымок,
И светло улыбаешься Оше,
Не читая загадочных строк.

Буда, Шива, Иштар, с Саваофом,
Приглашают по небу гулять.
Но зачем? Нам и дома неплохо…
Только время — пронырливый тать,
Всё выносит гостинцы из дома,
А когда перестанет носить,
То под грохот беззвучного грома,
Будешь облаком в небе парить.