Тим Скоренко



Скажи мне «Remember». Скажи это слово лишь мне.
Толпа недостойна, она не поймёт высшей цели
Такого прощания с миром дворцовых камней,
Отёков и ссадин на белом ухоженном теле.

Я помню, король, как ты профиль над плахой склонял,
Стараясь смотреться не хуже, чем на барельефе
Своих же монет. Ты, наверно, не видел меня,
Но знал, что я здесь, под тобой, среди пепла и плевел.

Толпа бесновалась: её только одно подавай —
Чтоб кровь дворянина обрызгала лица и руки.
Сегодня она заорёт, мол, катись, голова,
А завтра отправит туда же того, кто отрубит.

Скажи мне «Remember», хоть шёпотом, хоть про себя —
И я не посмею нарушить приказ королевский,
Навеки запомнив, как грозно фанфары трубят,
Когда покидает Британию с траурным блеском

Последний властитель, которого кто-то любил,
Которому кто-то пытался отдать свои жизни.
Ступени на плаху, как узкий проход Фермопил, —
Последние двери к спасению нашей Отчизны —

Готов я держать. Но взошёл ты на свой эшафот,
Сверкая глазами и делая тем одолженье
Тому, кто топор в мускулистые руки возьмёт,
Отметив умелым ударом твоё пораженье.

Скажи мне «Remember», ведь больше уже не успеть —
Какое ещё завещанье вместит твою волю?
И будет тебя вспоминать лишь монетная медь
В истёртых руках работяг и ремесленной голи.

В последний момент, после шёпотом сказанных слов
Пройдись своим взором по склонам коричневых кровель,
И в каждом из жадно глядящих на казнь ослов
Тебе улыбнётся торжественно Оливер Кромвель.

Прощай, государь. Может, свидимся где-то ещё:
Ты — без головы, я — с пробитой рапирою грудью.
Для нас проведёт сатана персональный расчёт
Предсмертных грехов. А потом уже небо рассудит.

Прости, государь. К сожалению, я не успел:
События рвались из упряжи в бешеном темпе.
Ты можешь ещё одну вещь до разрыва в виске —
Сказать мне последнее слово. Сказать мне «Remember».

Your text to link...

Anshe



В эти глубины с трудом достает даже молния,
травы плетеным ковром, да и ветры безмолвные,
бабочки там, на кустах амаранта, пурпурные,
змейкою быстрая речка, даль неба лазурного
так высока, и узреть чтобы грехопадение
старым богам не мешали бы стекла для чтения.
Темно-зеленые лозы обвили окрестности,
огненный диск в полной мере щадит эти местности,
в этой долине блудницы как спелые яблоки,
рдеют под солнцем, желанные, сочные, сладкие.
Звонким весельем там люд отмечает виналии,
в такт этим песням танцует земля под сандальями.
Кто-то грешит от вина, и на публику молится,
всякая бестия меряет маску невольницы.
Кто-то себя оставляет в красивом орнаменте,
или в века отправляя слова на пергаменте,
юный художник рисует неженские прелести
в легком тумане и в лавровом утреннем шелесте,
старый поэт правит слог этих дней сладострастия.
В этой долине лишь времени счастье подвластнее.

Инна Яровая



У тебя за окном коченеют седые горы, у меня здесь весна, спотыкаясь о льдинки, скачет… И твоё межпланетное: «Да какие там наши годы!» исчезает на солнце как снежный пугливый зайчик. Я надеюсь, что боль утихает, твой быт налажен, самолёты парят в синеве без задержки рейсов… Знаешь, я могу говорить с тобою во сне и даже постигать параллельность миров и бегущих к закату рельсов… не встречаясь нигде – ни на улицах, ни в эфире, не входя ни в один из предложенных мне порталов, я меняюсь, хотя проживаю всё там же, в подлунном мире, с’est la vie – нечто вроде баланса, что, в общем, не так уж мало.

Виктор Шендрик



Может, я совсем тебя не знаю,
Ту, которой только и живу?
Мудрено ли – до сих пор летаю,
Даже не во сне, а наяву.

До сих пор я приземлиться трушу,
И как в пику мелочной судьбе
Я дарил тебе стихи и душу,
Чем богат я, всё дарил тебе.

И не знал безумнее полёта
Над зевками темноликих дней,
Посвящая взятые высоты
Ясноглазой милости твоей.

Что там крылья! Я ливрею грума
Примерял с улыбкою в усах.
Может, просто я тебя придумал,
Ослепили просто небеса?

Феликс Комаров



Куда уходят жить поэты,
Когда забыты их стихи,
И солнце заливает светом
Следы, что оттиском строки,
Оставлены в снегу забвенья,
Их скоро ветер занесёт,
И нам, читая их творенья,
Не разгадать забытый код.
Чуть прикоснуться осторожно,
И ощутить тепло сердец.
За ледяной, архивной кожей,
Всё та же дева иль юнец,
Летят на быстром самокате,
По серпантину на Парнас,
И слышат в громовом раскате,
Судьбу, что ожидает нас.

Тим Скоренко



Завтра война доберётся до нас, мой хороший. Завтра, мой мальчик, объявят о том, что грядёт. Так что прости, но отныне я буду чуть строже, чуть беспокойнее, чуть истеричнее, может, это поможет, избавит, спасёт от невзгод. Выключи радио, звук начинает вгрызаться в мякоть диванную, в старый настенный палас, в фотообои, в настенную карту Эльзаса — так, что уже через час начинает казаться, будто немецкие танки въезжают в Эльзас.

Всё, как обычно, — по радио утром сказали — люди стреляют друг в друга без всяких причин. Вот тебе франк на кино. В затемнившемся зале просто смотри, как Астер подпространство взрезает. Просто смотри, как танцует Астер, и молчи.

Будет война номер два, номер три, номер десять. Будут война за войной пожирать этот век. Тысяча жертв каждый час, каждый день, каждый месяц; даже на Бога такую вину не повесить, пусть она — просто случайный побочный эффект. Будет война в азиатских промасленных джунглях, будет война в раскалённых песчаных морях, медь заржавеет, листы броневые пожухнут, время закончится чем-то бессмысленно жутким, холодом вечной зимы, тишиной декабря.

Солнце скрывается. Вечер склоняется к ночи. Радио давится шумом серийных помех. Вот тебе франк — заскочи за багетом, а впрочем, просто смотри, как Астер залихватски хохочет. Просто смотри и с собой захвати этот смех.

Льются из медных тромбонов свинцовые струи,
выглядит мутным экран из-под влажных очков.
Джинджер танцует, ритмично паркет полируя,
Джинджер взлетает под ритм пулемётных щелчков.
Душит зенитная музыка гамбургских башен,
рёв самолётный дерёт на волокна струну.
Фред безупречен, безумен, бесстрастен, бесстрашен,
каждым наигранным па отрицая войну.

Цокот чечётки. Усталость во взгляде тирана.
Круг на крыле. Опалённый пожаром рассвет.
Нет ничего за пределами киноэкрана.
Есть только Фред. Не забудь — только Джинджер и Фред.
Нет ничего.
Смерти нет.
Смерти нет.
Смерти нет.

www.timskorenko.ru/stihi2013.html

Anshe



Отпускаю сегодня тебя на больное слово,
буду волками, псами, во все имена недели
выть в железных оковах неласкового апреля.
Отмерзать буду почкой набухшею, свежей новой

и расцвётшей почти, отпадать и с землей сливаться
черным мертвым кусочком лежать под твоей подошвой.
Для тебя я останусь календарем из прошлого,
кратким возгласом, эхом хвалящих тебя оваций.

Отмирай во мне клеткой за клеткой, за звуком слогом,
не входи в меня больше рифмами и стихами.
Обещаю не думать ни плохо, ни зло, не хаять,
не выискивать спину в рядах запотевших стекол,

и потише читать и погромче молиться ночью,
перестать по следам догонять, не жалея пяток.
Не гори во мне- ни рассветной, и ни закатной,
знаешь…во мне даже молнии обесточены…

Мне пора как фрегату на войнах обшиться медью-
чтобы не обрастать тобой, в водах сладостных предложений,
я пытаюсь закончить с самою собой сражения,
не вести эти битвы ненужные до трагедий…

Я птенцом со скалы буду падать на злые льдины,
не лови меня, не стели мне на льдину сена.
Я тобою по горло, по рвы, по горы, по сны вселенной
переполнена… Перекручена пуповиной

шея тонкая, до першенья и боли в горле,
слишком хрупкая, — на ладонях лежит доверие.
Защемило под кожей у сонной моей артерии,
углубились до основанья стальные сверла.

Отпускаю тебя на дрожащее в сердце слово,
не болей, не влюбляйся, не кайся и не сутулься…
НА-ВСЕ-ГДА, на немалый отрезок биенья пульса,
в жизнь такую пустую, такую чужую, такую новую…

Уляна Задарма



що ж…

… ось атрибути Літа Моєї Печалі — ніч за вікном. І кружка з холодним чаєм.
Повна відсутність «вхідних». Острови… і липи.
Здрастуй. Ну… здрастуй, Печалі Моєї Літо.

де

… Кількість трикрапок росте аномально
швидко.
Втім, як і кількість словес — мабуть
зайвих… Чітко — лінія вуст, вже торкнутись яких — не сміти…
Здрастуй. Ну… здрастуй, Печалі Моєї Літо.

бо…

… Це незворотньо — закінчення Всіх Історій.
Тихо в мій сон на прощання вповзає — море…
Море цілує — і сіль вже з цих вуст не змити.
Здрастуй. Ну… здрастуй, Печалі Моєї Літо

(… тихо сказати «не йди...»

і затим — відпустити… )

Инна Яровая



Графика стай – черновики расписаны неба,
Крыльев тест-драйв – весенних выдохов Феба.
Солнца янтарь слепит очнувшийся город,
Магии тайн уносят прошлого холод.
Дней оборот – сменил цвет неба на тёплый,
Знать наперёд – в дожде твоих слёз мокнуть.
Снова цвести – рядиться в яркие краски,
Ты уж прости – жди до осени.
И развязки.

Виктор Шендрик



Восхожденье, редкие зарницы…
Не спеши пред Вышними вратами.
Может, Там придётся поделиться
Неосуществлёнными мечтами.

Задохнуться воздухом свободы,
Неказистым счастьем пилигрима
Не успею – скоротечны годы,
Не сумею – бесконечны зимы.

Накарябать пару вечных строчек,
Не без прочей, впрочем, ахинеи,
Не удастся – годы всё короче,
Не воздастся – зимы всё длиннее.

Старый сквер, луна, глаза напротив,
Праведно обманутое сердце…
Убегают годы – не воротишь,
Студенеют зимы – не согреться.

Осади, повремени немного,
Успокойся ложью во спасенье.
Торный путь – безлюдная дорога,
Редкие зарницы, восхожденье…