+10702.74
Рейтинг
29237.12
Сила

Anatoliy

Медь

Тим Скоренко



Юле

Кружатся по ветру золочёные листья,
Небо столичное опостылело вовсе.
Я — не художник, мне перо — ближе кисти,
Вот и приходится мне описывать осень.

Осень на севере, на югах — и подавно,
Золото плавится и становится медью.
Мимо проносятся Катерины и Анны,
Сельские пышечки и московские леди.

Медь превращается в провода и монеты,
Медь наполняется электрическим током,
Медь растекается по столбам и куплетам,
Рвётся из города в провинциальность востока.

Мимо проносятся километры дороги,
Речки невзрачные, невысокие горы,
Все эти мелочи, и, в конечном итоге,
Медь из провинции возвращается в город.

Трогаю пальцами телефонную трубку,
Мучаясь в поисках подходящего слова.
Я на вокзале, я заплатил за маршрутку,
Чтобы отправиться на восток к Могилёву.

Сколько бы ни было в этой жизни трагедий,
Как ни менялись бы разноцветные лица,
Золото кончилось, и пришло время меди,
Время, в которое повезло нам родиться.

Время рассыплется, и на Невском проспекте,
Губы закусывая до пурпурной крови,
Я обнаружу вдруг, что молчит моё сердце,
Сердце, которое я забыл в Могилёве.

Стань же мне центром на этой бурной планете,
Стань адвокатом в суде последних вершизн.
Платина кончится, и придёт время меди,
Время, которое мы потратим на жизнь.
Your text to link...

Как слаб мой плот в пути к его фрегату

Anshe



Как слаб мой плот в пути к его фрегату,
как слаб мой слог среди акул пера.
На шканце флагман сядет и закурит,
уставший от потерь, боев, и схваток.
И вспомнит как он молод был когда-то,
талантлив и силен в литературе,
и даже был в поэзии горазд.

Какого ж он поплыл на эти войны?
Но в подчиненье флот, он горд и смел!
Ответственность за проигрыш сутулит,
но в целом он победами довольный.
И не в сравненье маленькая боль, но
заражены моря слюной акульей,
а пресноводье — не его удел.

Пока он курит, дым съедают волны,
мой плот не сдался, был в награду штиль.
Я по штормтрапу забираюсь шатко,
немного неуверенно, безмолвно,
но не как прежде слабо и безвольно.
Не для того чтоб было горько-сладко,
А чтоб забрать из пальцев жгучий фильтр.

Мой флагман недоволен этой встречей,
Меня привык он видеть на земле
Своей и не своей военнопленной,
Развязывать веревки на предплечьях,
Не оголять при мне свои увечья,
Ведь баба — зло, не то, что на военном,
Но и на повседневном корабле.

Начался год

Инна Яровая



Спим под январский напев колыбельных, пальцы сомкнувши в иных системах. Наши миры до того сопредельны, что отпадает потребность в стенах. В нас обнажается сущность мира, даже шифона воздушность тает. Ты улетаешь в свою квартиру, где проживаешь вблизи от рая. Солнечный диск ослепит столетья – неисчерпаем источник жизни… Вьюга, следы заметая, метит зимнюю ночь мишурой серебристой. Аэропорты, вокзалы… частью – рядом с тобою, куда деваться? Начался год с перелётного счастья… кофе допьем… и пора возвращаться.

мяу

Уляна Задарма



так ЗЕлено-ЗЕлено-ЗЕлено-
ЗеленоОко
вдивлялася в небо весняного міста
Трава…
І повнився день апельсиновим
сонячним соком…
І солодко вкотре крутилась дахів
голова…

де в дивнім чеканні блукали коти
і котиці…
Гойдалися зорі… Стирчали сму-
гасті хвости:)
А той, хто промовив — Мадам…
Ви… дозвольте наснитися?
був схожим на тебе. Та тільки
був зовсім — не Ти…
мяу… :)

Жить молча, в безнадежности святой...

Феликс Комаров



Жить молча, в безнадежности святой,
Не различая ни себя ни Бога.
Не ведая где дом, и путь домой.
И почему кольцом идет дорога….
Так просто быть, не зная бытия.
Не зная пустоты, ее соблазнов…
Есть только жизнь и эта жизнь ничья.
БезОбразно, не значит, безобрАзно.

Во всём увидеть призраки себя…
И тут слова бессильны и недужны.
И эхом эха повторится Я …
И отразится радугою в луже.

И будильник швыряет тебя...

Мамай



… И будильник швыряет тебя в пустоту пустот, в суету сует…
Этот город из сна — лишь бетон и стекло,
алюминий и камень, в нем пульса нет.
В нем гниют миллионы утрат, обретений, иллюзий, даров, нажив…
Пусть он дышит, и стонет, и движется — он нежив.
Он лежит, пустоту под лохмотьями обнажив.
Он зовет затянуться бензиновой гарью, сырой листвой.
Он не свят ни на йоту, он циник и ёрник, и он весь твой
терпким мартовским утром, когда, прорывая осаду вьюг,
город вдруг вспоминает, что есть и тепло, и юг.
Стоит только вдохнуть его, вспомнить, увидеть — и все, каюк.
Время скупо, да так, что не выторговать ни дня.
Город мертв, как и время, недаром они родня.
Это царство погостов, склепов, надгробий, а ты живой.
Этот лед не растопят слова, и крики, и слезы, и даже вой…
… И у времени есть будильник сторожевой.

Еще полминуты, и будет поздно...

Anshe



Еще полминуты, и будет поздно сдавать билеты,
еще пару вдохов, и шрамик над бровью зальется пОтом.
Прерывистый стон их заглушит аэропорт, он —
ось для двоих, потайное убежище от проспектов…
Глаза любят медленно, и плевать, кто там смотрит криво.
Жизнь тает, как россыпь на срезе неба от самолета,
вновь лето — сквозь пальцы, а они не топтали ни Рим, ни Рио…
Туда б им, где Джениффер Хорди — фотограф, ждала два года,
снимала луну на Манхэттенском небосводе,
кровавую, красную за плечами у небоскребов,-
успешен расчет траекторий луны восходов…
И будь они там, жизнь их стала б чуть меньше грёбаной…
Потом поиграть в ковбоев, рвануть бы на дикий запад,
и дикими стать в трактире; в отеле без занавесок,
где страстно она его… позже он ее выпьет залпом,
на грудь ее обнаженную бросив стетсон…
Сценариев уйма, помехи банальны: лимит свободы;
несмелость, которую он, как на смех, называет ”старость”.
…Опять не летят в связи с всемогущею непогодой,
объяты огромными стёклами запоздалости…

И, ОПЯТЬ-ТАКИ, ОСЕНИ

Инна Яровая



Осень в городе дни листает –
янтарём отмеченные страницы…
и шагает по улицам не ступая… в
права своих чар вступая…
золотая…
Лето тает лоскутиками… улетая за
стаей стая…
– Хочешь чая?
– Можно с мятою… скажи мне, ты
хочешь чая?!
Будешь пить по глоточку, а я –
сочинять тебе небылицы.
А не хочешь с мятой – давай тогда
пить с вареньем!
Или с чем там пьют чай в твоём
зарубежье…
Забавляют чем проходящих
прохожих,
неприезжих ещё долгожданных
таких приезжих?
Чем отпускают грехи им, чем
держат?
Как предают забвенью?!
…прости, ты же гость /разве можно
так с гостем…/
Ты молчанием лечишь… листья – в
золото, ярче – шарфы,
сны, гримасы, фантазии, строфы,
графы.
А когда надоест поэзия – можно
гномам печь кексы-маффины
и завидовать даже самой себе!
…и, опять таки, осени…

…. лиш ми….

Уляна Задарма



… ну що ж ти завмер, мій Збентежений Сонячний Зайцю?
біжи — не спиняйся! — крізь цю запізнілу весну…
… Так ніжно торкається губ бірюзовими пальцями
некошене Небо, мене позбавляючи сну…

і з розуму зводить кульбаб… Наближаючи літо…
Відчинених вікон медові тремтять вітражі…
І падають зорі — у кружку із надписом «Lipton»…
й даремно з екранів чужі виглядають ЧУЖІ

І місто не місто — зелене розгойдане море,
де сонце спікає бруківки гарячі коржі!
А світ — такий справжній, неначе народжений вчора…

… лиш ми — міражі…

ПРОЩАНИЕ С ПОЭТОМ

Тим Скоренко



До свиданья, Поэт. Мы давно разучились читать,
Но искусство письма, к сожаленью, забыть не успели
За две тысячи лет от рожденья Иисуса Христа,
Или, может быть, больше. Заброшенный в прошлое пеленг

Не позволит увидеть картину во всей полноте,
Кавалькаду эпох завершив бесконечно прекрасной…
…До свиданья, Поэт. Среди сотен разбросанных тел,
Поглощённых землёй, ты — единственный легший в анфас, но

Что тебе до того? Ведь граниту как ни говори,
Не услышит ни слова и вряд ли хоть что-то ответит
На дурацкий вопрос. И придётся залезть в словари,
Чтобы в строфах найти зашифрованный миг твоей смерти.

До свиданья, Поэт. Тебе стала чужая страна
Предпоследним приютом на трудном пути к той Валгалле,
Где читают друг другу стихи, где царит белизна,
Где никто никого не убьёт и где вовсе нет стали.

Я прощаюсь с тобой через годы. Когда-нибудь мы
Вновь столкнёмся в том мире, куда мне пока слишком рано.
Ты не умер, поэт. Ты бежал из телесной тюрьмы,
Миновав все посты облачённой в халаты охраны.

Your text to link...