Кастинг - это наше все

Давали как-то в ТЮЗе одного из областных центров нашей необъятной презамечательнейший детский спектакль. Было это году в 1990 что ли… Кастинг — это наше все, или Особенности театральной медицины

Давали как-то в ТЮЗе одного из областных центров нашей необъятной презамечательнейший детский спектакль. Было это году в 1990 что ли…
Спектакль был веселым и легким, как раз то что надо для субботнего утреннего сеанса. Плохо выспавшиеся после пятницы родители, зевая,
наблюдали за происходящим, в то время как дети были в восторге от незатейливого юмора комедии положений. И был в этом спектакле совершенно простой, ничем не примечательный эпизод. Главный герой падает в обморок, кто-то кричит “Врача! Врача!”, прибегают медсестра и два санитара с носилками. Медсестра громко спрашивает: “Где здесь больной?!” Ей показывают лежащего на авансцене главного героя, после чего та достает огромный шприц (таким обычно пробки из ушей вымывают), прикручивает к нему здоровенную иглу (острие от фехтовальной рапиры) и вкалывает эту конструкцию внутризаднично пострадавшему. Один из санитаров не выдерживает столь изощренных методов
терапии и сам падает в обморок, в отличие от героя, который тут же подскакивает и, вместе с другим санитаром, уносит слабака на носилках за
кулисы. Все. Эпизод исчерпан. Здесь дети обычно заливались громким смехом, а родители продолжали зевать в ожидании окончания всего этого субботнего безобразия.

Но жизнь имеет привычку вносить свои коррективы даже в безупречную драматургию. В ту субботу актриса Леночка, которая уже имела двухлетний
опыт инъекций главному герою, почему-то не явилась на спектакль. То ли заболела, то ли не смогла отойти после пятницы. Суть в том, что ее не
было, и режиссер принял судьбоносное решение: доверить столь ответственную роль стажеру Кате. Надо сказать, Катя в свои 17 лет выглядела на все 25, была девушкой довольно крупной и развитой не по годам. Случись им с изящной Леночкой ночевать в одной кровати, Катя заспала бы ее, как младенца — столь разнами были весовые категории. Но важность такого положения вещей ускользнула от режиссера, а Мельпомена, видимо, была уже не в состоянии что-либо изменить. Итак, спектакль начался, дети в восторге, родители зевают — все идет своим чередом. И подходит время нашего эпизода. “Врача, врача!” — слышится крик, на сцену выбегает Катя со шприцем и 2 санитара. Выяснив, кто больной, Катя достает шприц и, видимо, в актерском порыве вкладывает в инъекцию всю свою силищу. Рапира пронзает насквозь защитные накладки под джинсами “больного” и входит ему в филейные части. Бедолага издает
сдавленный крик “Бля-а-а-а”, как удав Каа, попавший хвостом в капкан, и теряет сознание. Зал замирает. Что же дальше? Санитары, не будь дураки,
быстро укладывают пострадавшего на носилки и уносят за кулисы, а Катя стоит в ступоре, со шприцем в руках и смотрит в затихший зал.
Перепугалась она сильно и теперь не может сдвинуться с места. И тут за кулисами приходит в себя наш в задницу раненый. Он начинает
довольно громко обсуждать ближних родственников Кати, а также выдвигать предложения, связанные с извращенными формами сексуальных контактов, в
которые рекомендует всем немедленно вступить с Катей, режиссером и самим театром.
Это был первый спектакль, на котором ржали только родители. Чтобы публика так хохотала, я никогда не слышал! Театр сатиры курил бамбук, по
сравнению с провинциальным ТЮЗом. И когда уже кто-то из актеров догадался увести заступоренную Катю со сцены, публика рукоплескала.
“Браво, бис!!!” — кричали восторженные зрители, но виновники сего торжества так и не вышли на сцену. Главный герой, прихрамывая на обе
ноги, еще долго гонялся за Катей по всему театру, но так и не догнал.
А спектакль попросили перенести на вечернее время.