262
0,1
2017-02-28
Окситоцин: Мир и Война
«Нейропептид окситоцин играет важную роль в регуляции социального и полового поведения животных. Для разных видов млекопитающих (от крыс до людей) показана способность окситоцина стимулировать аффилиативное (дружеское), половое и родительское поведение, подавлять страх, повышать доверчивость и восприимчивость к положительным социальным стимулам. Кроме того, окситоцин стимулирует у людей «оборонительную» агрессию против чужаков в контексте межгрупповой конкуренции.
Германские приматологи, изучающие диких шимпанзе в национальном парке Таи (Кот-д’Ивуар), показали, что межгрупповые конфликты у шимпанзе сопряжены с повышением уровня окситоцина в моче. При коллективной охоте на мелких обезьян окситоцин у шимпанзе тоже повышается, но не так сильно. Новые данные позволяют предположить, что окситоцин является у шимпанзе не «гормоном любви и дружбы», а «гормоном любви, дружбы и войны»».
Добавлю небольшой комментарий от себя. Неформальный, ненаучный, некорректный, чистые домыслы и грубое биологизаторство, ага.
Это очень важная работа, благодаря которой в общих чертах складывается весь окситоциновый пазл. Окситоцинэргическая система у млекопитающих с давних пор служила для регуляции репродктивного и родительского поведения. У социальных видов и у тех, кто формирует устойчивые брачные пары, эта система кооптируется для обслуживания аффилиативных (дружеских) отношений и привязанностей, а также для координации групповых действий (как, например, при коллективной охоте на мелких обезьян, которую практикуют шимпанзе). У видов, для которых характерны регулярные кровопролитные межгрупповые конфликты (как у шимпанзе и людей), эта система может быть привлечена еще и для обслуживания парохиальности и парохиального альтруизма.
«Гормон любви и дружбы» становится «Гормоном любви, дружбы, координации групповых действий и войны» (не цепляйтесь к такому употреблению термина «гормон», я использую здесь это слово в расширенном смысле, поэтому в кавычках).
Развитая окситоцинэргическая система регуляции социального поведения — удобнейшая преадаптация для создания системы, регулирующей военное поведение. Окситоцин усиливает аффилиацию; чувствительность к положительным социально-значимым стимулам (т.е. к аффилиативным действиям и сигналам сородичей); отсюда — сплоченность, чувство «один за всех и все за одного», боевое братство — замешанное на остром чувстве любви к «своим», к боевым товарищам, к тем кто с нами.
Окситоцин притупляет чувство страха — в случае родительского поведения это полезно, чтобы защищать детеныша. Насколько это полезно в случае войны — пояснять не нужно.
А еще окситоцин повышает доверчивость (показано на людях). Отсюда — повышенная уязвимость к пропаганде, исходящей от «своих», если присутствует социальный контекст «наших бьют». Только очень ленивый лидер не использует эту уязвимость (и проиграет битву).
В обсуждаемой статье описано поведение шимпанзе в ходе инициации боевого рейда. Громкие вопли, беготня, объятия, растущее возбуждение, троганье друг друга за гениталии. Затем начинается рейд — и обезьяны замолкают, сосредотачиваются, идут бесшумно и чутко, держат строй.
Сравните это, например, с типичными средневековыми батальными сценами в голливудовских фильмах (которые, вероятно дают идеализированное, сказочное, но естественное для нас представление об инициации межгрупповой стычки). Сначала страх и сомнения, потом пламенные речи вождей, громкие крики, объятия, чувство боевого братства — и страх отступает, и появляется спокойная решимость… Я, слава богу, никогда не принимал участия в боевых действиях. Но, вспомните чувства, которые захватывали участников протестных митингов. Помните, у многих было такое чувство, что кругом столько прекрасных людей. Это, я думаю, был выброс окситоцина, стимулируемый социальным контекстом «мы вместе против них».
Похоже, любовь и война крепко связаны через окситоцинэргическую систему. Эта связь, конечно, ни в коем случае не является неразрывной. Плохо то, что межгрупповая вражда — сильнейший стимул для любви, и поэтому людям будет очень трудно избавиться от вражды. опубликовано
Автор: Александр Марков
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! ©
Источник: macroevolution.livejournal.com/223474.html
Германские приматологи, изучающие диких шимпанзе в национальном парке Таи (Кот-д’Ивуар), показали, что межгрупповые конфликты у шимпанзе сопряжены с повышением уровня окситоцина в моче. При коллективной охоте на мелких обезьян окситоцин у шимпанзе тоже повышается, но не так сильно. Новые данные позволяют предположить, что окситоцин является у шимпанзе не «гормоном любви и дружбы», а «гормоном любви, дружбы и войны»».
Добавлю небольшой комментарий от себя. Неформальный, ненаучный, некорректный, чистые домыслы и грубое биологизаторство, ага.
Это очень важная работа, благодаря которой в общих чертах складывается весь окситоциновый пазл. Окситоцинэргическая система у млекопитающих с давних пор служила для регуляции репродктивного и родительского поведения. У социальных видов и у тех, кто формирует устойчивые брачные пары, эта система кооптируется для обслуживания аффилиативных (дружеских) отношений и привязанностей, а также для координации групповых действий (как, например, при коллективной охоте на мелких обезьян, которую практикуют шимпанзе). У видов, для которых характерны регулярные кровопролитные межгрупповые конфликты (как у шимпанзе и людей), эта система может быть привлечена еще и для обслуживания парохиальности и парохиального альтруизма.
«Гормон любви и дружбы» становится «Гормоном любви, дружбы, координации групповых действий и войны» (не цепляйтесь к такому употреблению термина «гормон», я использую здесь это слово в расширенном смысле, поэтому в кавычках).
Развитая окситоцинэргическая система регуляции социального поведения — удобнейшая преадаптация для создания системы, регулирующей военное поведение. Окситоцин усиливает аффилиацию; чувствительность к положительным социально-значимым стимулам (т.е. к аффилиативным действиям и сигналам сородичей); отсюда — сплоченность, чувство «один за всех и все за одного», боевое братство — замешанное на остром чувстве любви к «своим», к боевым товарищам, к тем кто с нами.
Окситоцин притупляет чувство страха — в случае родительского поведения это полезно, чтобы защищать детеныша. Насколько это полезно в случае войны — пояснять не нужно.
А еще окситоцин повышает доверчивость (показано на людях). Отсюда — повышенная уязвимость к пропаганде, исходящей от «своих», если присутствует социальный контекст «наших бьют». Только очень ленивый лидер не использует эту уязвимость (и проиграет битву).
В обсуждаемой статье описано поведение шимпанзе в ходе инициации боевого рейда. Громкие вопли, беготня, объятия, растущее возбуждение, троганье друг друга за гениталии. Затем начинается рейд — и обезьяны замолкают, сосредотачиваются, идут бесшумно и чутко, держат строй.
Сравните это, например, с типичными средневековыми батальными сценами в голливудовских фильмах (которые, вероятно дают идеализированное, сказочное, но естественное для нас представление об инициации межгрупповой стычки). Сначала страх и сомнения, потом пламенные речи вождей, громкие крики, объятия, чувство боевого братства — и страх отступает, и появляется спокойная решимость… Я, слава богу, никогда не принимал участия в боевых действиях. Но, вспомните чувства, которые захватывали участников протестных митингов. Помните, у многих было такое чувство, что кругом столько прекрасных людей. Это, я думаю, был выброс окситоцина, стимулируемый социальным контекстом «мы вместе против них».
Похоже, любовь и война крепко связаны через окситоцинэргическую систему. Эта связь, конечно, ни в коем случае не является неразрывной. Плохо то, что межгрупповая вражда — сильнейший стимул для любви, и поэтому людям будет очень трудно избавиться от вражды. опубликовано
Автор: Александр Марков
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! ©
Источник: macroevolution.livejournal.com/223474.html
