Изобретатель Пабло Гарсия о перспективах изобразительного искусства

Первым о камере-люциде — оптическом приборе, позволяющем точно переносить изображение на бумагу — заговорил великий астроном Иоганн Кеплер. 400 лет спустя американский профессор Пабло Гарсия разработал модель, доступную не только собирателям антиквариата, — и не замедлил привезти ее в Москву. T&P расспросили изобретателя об устройстве его NeoLucida, роботах-художниках и перспективах виртуальной реальности.

 

— Вы настаиваете на том, что историю новых медиа нужно начинать с античности. Расскажите об этом поподробнее.

— В восьмидесятых я и мои ровесники были еще подростками, и нас окружали мечты о виртуальной реальности: шлемы, технологии, как в «Звездном пути», и другие проекты из фантастических романов. Я вырос на этих идеях, но ничего так пока и не сбылось. И тогда я пришел к мысли, что словосочетание «виртуальная реальность» — это просто способ говорить о специальной технологии, а понятие «виртуальности» само по себе подразумевает нечто большее. Я хочу сказать, что и метод, с помощью которого художники с древнейших времен переносили реальную жизнь на плоскостное изображение, и ваша тень, движущаяся по улице, тоже относятся к категории «виртуального».

— В своих работах вы часто обращаетесь к мастерам прошлого — от Дюрера до Мейбриджа — и даете их произведениям новую жизнь с помощью последних технологий. Почему это так важно для вас?

— Мне всегда было интересно, как новые технологии работали бы в прошлом: что было бы, если у Альбрехта Дюрера был компьютер? Просто представьте, как этот гений распорядился бы средством, способным так сильно упростить его работу, и какими были бы его картины, если бы он не тратил так много времени на расчеты и рисование.

— Вы применяете очень много старых инструментов — начиная от стереограмм и заканчивая вашим знаменитым прибором NeoLucida. Как вы о них узнали и когда решили использовать?

— Некоторые популярные технологии сопровождают нас по жизни: в моем детстве в моде были комиксы с 3D-очками для чтения. Я всегда любил такие вещи и стремился отыскать их более древние, полузабытые аналоги. Интернет сделал этот процесс проще: можно найти кого-то, кто экспериментирует с подобными технологиями, расспросить его и построить свой собственный аппарат. Иными словами, теперь не обязательно штудировать серьезную историческую литературу, чтобы быть изобретателем. Изобретения, кстати, всегда интересовали меня больше, чем голая наука: я никогда не находил много смысла в чтении специальных книг, если не мог применить эти знания на практике.

— Что дает современным художникам изучение старых технологий?

— Мне как преподавателю Чикагского института искусств было важно поменять представление моих студентов о том, что такое хороший рисунок, и показать, как инструменты, которыми мы пользуемся, влияют на то, что мы творим. Они ведь родились в конце 1980-х и с самого начала имели дело с компьютером: я хотел помочь им осознать, как сильно старый художественный инструментарий повлиял на современный. Я не традиционалист, но считаю, что усвоить эту преемственность необходимо: в конце концов, желание рисовать — на компьютере или руками — во все времена диктовалось одними и теми же импульсами.

«Копируя Дюрера машина как будто рисует портрет своего прадедушки»

— Как вы думаете, насколько широко эти технологии применялись в прошлом? В фильме «Вермеер Тима» экспериментатор, который пытается копировать полотна Вермеера, обнаруживает, что художник был превосходно оснащен технически — например, видел свет, который можно уловить только камерой.

— Этот фильм снимался тогда же, когда мы работали над своей Lucida, и мы много раз обсуждали связи между нашими проектами. Полагаясь на личный опыт, я не сомневаюсь, что старые мастера использовали разнообразные устройства и технологии. Узнав об этом, многие обвиняют художников в мошенничестве, забывая, насколько такие приспособления были трудны в эксплуатации. Если у кого-то из художников была технология, позволявшая ему рисовать точнее и лучше, он получал больше заказов, тем самым развивая свое дело. Так что я не стал бы называть это мошенничеством: если критики попробуют применить эти инструменты на практике, они сразу же почувствуют уровень мастерства художников прошлого.

— Получается, что раньше мастера лучше разбирались в технологиях, чем мы сейчас? Сегодня технологиям учатся отдельно, а искусству отдельно — а в прошлом художники были еще и изобретателями.

— Это очень хороший вопрос — у нас перед глазами есть примеры Леонардо и Галилея, но большинство художников все же работало с уже готовыми инструментами. Поэтому когда вы приходите в Эрмитаж, вы видите так много работ, похожих друг на друга, потому что их авторы экспериментировали с одними и теми же технологиями. А сегодня у нас есть ноутбук, камера, клавиатура. Существует огромное количество людей и сообществ, которые собирают собственные приборы, так что технологии стали намного более доступны, чем, например, в 1600-х, когда купить линзу было очень непросто.

— Как вы думаете, смогут ли компьютеры распознавать границы предметов? Иливсе–таки для этого нужна память о том, что эти предметы собой представляют?

— Компьютеры — это все–таки не моя экспертная область, но я вижу все больше и больше замечательных технологий в этой сфере. Есть машины, способные самостоятельно управлять направлением движения, читать уличные знаки, распознавать лица и все такое. Но при этом компьютеры не понимают, что они видят: они просто запрограммированы распознавать некоторые паттерны — как в Фэйсбуке. Программа Фэйсбука способна отмечать лица на фотографии: она ищет паттерны глаз, лица и носа, но вполне может ошибиться и принять складки на вашей юбке за лицо, если свет будет падать так, что эти паттерны станут похожи. Эта технология может быть очень полезной и для начинающих художников: ты забываешь, на что именно смотришь, и начинаешь действовать в мире форм, цветов и линий. Так видят мир компьютер и камера в телефоне: они отмечают, где расположена темная область, а где светлая, и располагают их в правильном порядке. Так что в некотором роде NeoLucida как бы показывает предметы с компьютерной точки зрения — и делает процесс рисования гораздо комфортнее.

— А возможен ли обратный процесс: переносить не реальность на бумагу, а изображение — в реальный мир?

— Да, и тому есть отличные примеры — кстати, в том же «Вермеере Тима». Художники эпохи Возрождения рисовали перспективу, опираясь на строгие правила, которые — почему нет? — могут быть реконструированы современными инженерами.

— Давайте обсудим другие ваши проекты — например, машину, которая копировала полотна Дюрера. Вы не пробовали поручить ей создать собственное произведение?

— Сейчас существует очень много машин для рисования, которые делают что-то похожее. Мы шутили про маленького круглого робота-пылесоса, который катается по комнате: если добавить к нему ручку или кисть, он будет рисовать. Вопрос, который интересовал меня в этом проекте, был немного другим: можно ли научить машину рисовать собственное прошлое? Копируя Дюрера, она как будто рисует портрет своего прадедушки, это часть ее истории, которой она только учится. Но пока машины очень ограниченно воспринимают изображение: различая тон и яркость, они чаще всего рисуют линии и формы.

— Один из роботехников, у которого я брала интервью, сказал, что совершенно не понимает, почему люди так ждут от машин решения творческих задач. А вы что думаете?

— Искусство всегда задается вопросами окружающей культуры, науки и жизни. Импрессионисты появились с развитием фотографии, добиваясь того, что этой технологии было не под силу. Контекст нашего времени — компьютеризация, и художники не могут не касаться этого в своем творчестве. Не думаю, что они хотят переложить свою работу на компьютер: им, скорее, любопытно, что он может сделать — как отцу любопытно, на что способен его ребенок. Это проверка его возможностей и границ. Попутно мы выясняем, что значит быть человеком, пытаемся понять, что в нас такого особенного. Но главная причина проста: мы применяем технологию, потому что она доступна. Художники первыми ломают правила и используют вещи не по назначению — мы все время пытаемся экспериментировать.

«Я не вижу особых перспектив у Фэйсбука или очков виртуальной реальности»

— Хотелось бы обсудить ваш проект Webcam Venus, где вы изучали разницу между порнографией и классическим искусством и просили моделей секс-индустрии скопировать позы из портретов Возрождения, ставя перед собой вопрос о том, как изменилось понятие красоты. Какие ответы вы нашли?

— Для меня очень важным открытием стало поведение работников секс-чатов — насколько комфортно они чувствовали себя в этом проекте. Они не притворялись актерами, легко показывали свое тело. В этом была настоящая красота. Но в ходе работы я обнаружил очень заметный контраст между веб-культурой и классическими способами изображения красоты: люди склонны называть первую порнографией, а вторым — восхищаться. Мне хотелось разрушить это представление, ведь если секс-перформер изображает картину классика, которой 500 лет, то нужно либо приравнять секс-перформера к классическому пониманию красоты, либо признать, что картина классика — это порнография.

Это был действительно интересный проект, и большая его часть в США так и не вышла: многие не хотели даже писать о нем, не то что показывать. А вот во Франции проект имел огромный успех: его крутили по телевидению. Это многое говорит об уровне культуры и свободы в разных странах. Возможно, я не стал бы показывать свою работу студентам, но для меня оказалось неожиданностью, что ее посчитали неприемлемой для публикации в американских СМИ и блогах. Не думал, что в некоторых вопросах мы все еще далеко в прошлом.

— В каких новых направлениях искусства на стыке науки и технологии вы бы хотели себя попробовать?

— У меня сейчас переходный период: проект NeoLucida позволил мне не только заниматься искусством, но и исследовать историческую формацию. Вообще, я стал чуть больше работать над академическими проектами: мне очень интересно быть профессором и художником одновременно.

— Чего вы ждете от виртуальной реальности? Изменит ли она наше восприятие времени?

— Новые технологии в целом — забавная штука, но я не думаю, что они как-то радикально изменят нашу жизнь. Кроме того, взаимодействие настоящего и виртуального мира еще не вполне отлажено. Но я бы не сказал, что виртуальное когда-нибудь заменит собой реальное: в жизни адептов технологий и их ненавистников цифровое и реальное будут существовать в примерно равных пропорциях. Наверное, я не прав, но я не вижу особых перспектив у Фэйсбука или очков виртуальной реальности — хотя, кто знает, может быть, скоро появится какой-то прибор, которым мы будем пользоваться каждый день. Ведь трудно было вообразить iPhone 50 лет назад.

Источник: theoryandpractice.ru