Правила жизни: Джон Рональд Руэл Толкин

Я сам абсолютный хоббит, только ростом повыше.

Я родился в городе Блумфонтейн в Южной Африке и был совсем маленьким, когда моя семья вернулась в Англию. Такой опыт остается в твоей памяти, пусть даже тебе кажется, что нет. Если твоей первой рождественской елкой был увядающий эвкалипт, и ты все время страдал от жары и песка, а потом вдруг оказался в тихой деревеньке в Уорикшире, ты начинаешь чувствовать какую-то особенную любовь к Центральной Англии: там хорошая вода, камни, вязы, маленькие тихие реки и сельские жители кругом.

Меня всегда невероятно увлекали деревья.

Я был стеснительным, неудачливым маленьким созданием и посредственным учеником. Но я хорошо играл в регби.

К 1918 году почти все мои близкие друзья были уже мертвы.

Мое детство нельзя назвать несчастливым. Оно было трагичным, но несчастливым оно не было.
Via; Esquire





Первое свое произведение я написал в семь лет, и речь в нем шла о драконе. Мама, прочитав мой опус, заметила, что надо писать не «зеленый большой дракон», а «большой зеленый дракон». Честно говоря, я не понял, почему она так считает, и не понимаю до сих пор.

Я учился в школе короля Эдуарда и большую часть времени тратил на изучение латыни и греческого. Но я также выучил англосаксонский, а заодно и готский. Последнее приключилось по чистой случайности, потому что в расписании готского не было.

Лингвистические структуры всегда действовали на меня, как музыка или цвет.

Меня с малых лет печалила бедность моей родной страны, у которой не было собственных легенд. Греческие, кельтские, германо-скандинавские, финские рыцарские романы — все это есть, но нет ничего чисто английского, за исключением дешевых литературных поделок.

Испанский — единственный из романских языков, на котором мне приятно говорить.

Мне очень жаль, что у меня, кажется, нет ни одного еврейского предка, ни одного представителя этого талантливого народа.

Мой прапрадед попал в Англию из Германии в восемнадцатом столетии, и большей частью я английского происхождения, хотя всегда гордился своей немецкой фамилией. Даже на протяжении ужасной войны, во время который я служил офицером английской армии.

Уничтожение Германии, будь она хоть сто раз виновна, — одна из самых ужасных мировых катастроф.

Мне не нравится малейший намек на аллегорию.

Гномы, и это довольно очевидно, во многом напоминают евреев. Их язык, конечно, из семитской группы. А хоббиты — это просто английские крестьяне. Я сделал их маленькими пропорционально силе их воображения, но отваги им не занимать.

Человеческое сердце гораздо лучше человеческих поступков, и уж тем более слов.

Гоблины — не злодеи, у них просто высокий уровень коррупции.

Меня неоднократно укоряли в том, что я не потрудился как следует изобразить экономику, науку, религию и философию Средиземья.

Я написал «Хоббита» в стиле, который сейчас назвал бы плохим — как будто кто-то пытается говорить с детьми на одном языке. А дети больше всего такой язык ненавидят. Они инстинктивно невзлюбили в «Хоббите» все то, что делало его книгой для детей. И я со временем тоже это невзлюбил.

Лучшая форма для длинного произведения — это путешествие.

Когда вы пишете сложную историю, вы должны сразу рисовать карту — потом уже будет поздно.

Верно подобранное имя доставляет мне большое удовольствие. Когда я пишу, я всегда начинаю с имени. Вначале имя — потом история, а не наоборот.

Разумеется, «Властелин Колец» мне не принадлежит. Он появился на свет потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью, хотя, естественно, я буду следить за ним, как следят за ребенком родители.

Несколько лет назад в Оксфорде ко мне пришел человек. Его поразило, что многие старинные художники, сами того не подозревая, словно иллюстрировали «Властелина Колец». В подтверждение своих слов он показал мне пару репродукций. Когда же стало ясно, что я никогда не видел этих картин и не слишком хорошо ориентируюсь в живописи вообще, он пристально посмотрел на меня и спросил: «Надеюсь, вы не думаете, что написали всю книгу самостоятельно?»

Большую часть своего времени я борюсь с естественной инертностью ленивого человека. Старый университетский преподаватель мне однажды сказал: «Дело не только в помехах, мой мальчик, но и в страхе, что тебе помешают».

Не имея возможности пользоваться карандашом или ручкой, чувствуешь себя беспомощным, словно курица, оставшаяся без клюва.

Оглядываясь назад, на события, последовавшие за выходом «Властелина колец» из печати, я ловлю себя на странном ощущении: мне кажется, что испокон веку нависавшие над головой облака неожиданно разошлись, и на землю вновь хлынул забытый солнечный свет.

Ни один человек не может судить о собственной святости.

Я курю, и мне это доставляет удовольствие.

Вы когда-нибудь были в самом старом английском пабе — Trip to Jerusalem в Ноттингеме? Я однажды ездил в Ноттингем на конференцию, и, кажется, мы сразу пошли в паб, а конференция как-то без нас справилась.

Я стал менее циничным, чем был, потому что помню собственные грехи и глупости.

Я очень люблю пиво.

Источник: www.yaplakal.com/