Сергей Савельев: Человечество тупеет — мозг уменьшается

В чем разница между мужским и женским строением мозга и мышлением? Как появилась социальная структура современного общества? Насколько объективна медицинская статистика? Как развивается наука? На эти и другие вопросы ответил заведующий лабораторией развития нервной системы НИИ морфологии человека РАН, профессор Сергей Савельев.

«Не надо женщин заставлять заниматься математикой — они к ней в принципе не способны»

Сергей Савельев: Женщины — игрушки в руках своего гормонального фон




— Деликатно говоря о разнице в устройстве мужчины и женщины, ведь мозг мужчины и женщины устроен по-разному, правильно?

— Да, конечно. Мозг мужчины и женщины устроен по-разному, и сразу же опережая вопли феминисток — ну, они все равно будут вопить, поскольку они этим зарабатывают, такой способ заработка — не в том дело, что кто-то хуже, а кто-то лучше, что мужчины умнее, а женщины глупее, хотя вроде признаки такие повсеместно мы встречаем.

Нет, речь идет не об этом, речь идет о фундаментальных различиях, которые делают нас разными и как раз говорят о том, что мужчин не надо заставлять рожать и ухаживать за малолетними детьми — то, что они не умеют делать, а вот женщин не надо заставлять поднимать штангу, работать в горячих цехах и заставлять заниматься математикой, к которой они в принципе не способны, несмотря на присутствие Софьи Ковалевской, которая прославилась не столько математикой, сколько строительством частных доходных домов. Так что разница есть, и разница эта существенная, и о ней мы и будем говорить.

— Давайте. Но мы когда с вами беседуем, то вы апеллируете к некой эволюционной логике развития человеческого мозга, и, видимо, в этой же логике пошло по-разному развитие мозга мужчины и женщины?

— Конечно, то есть наше мышление, то, что мы можем абстрактно думать, отвлеченно, досталось нам от женщин.

— Правда, что ли?

— Да. Да и вообще социальная структура нашего общества возникла и сложилась благодаря женщинам. Это чисто биологический процесс, но ужас состоит в том, что женщины лежат в его основе не в том смысле, что вот они придумали, как устроить социальную структуру, — просто все обезьяны, да и мы в том числе, имеют долгорастущих детей. Дети растут долго.

Вы знаете, что раньше до 14-15-18 лет, сейчас до 40-45 все — дебилоиды и, так сказать, слабоуправляемые граждане, которым надо вытирать носы и стирать трусы. То есть рост очень длительный, как минимум до полового созревания, 15-16 лет, пока не наступила эрекция и не появились первые сперматозоиды, значит, женщина вынуждена заботиться о мальчике или о девочке, но чуть поменьше, и это очень длинное развитие детенышей продиктовало особенности нашего мозга.

Дело в том, что в животном мире это все происходит намного быстрее, и там молодых львов изгоняют из стаи, там от созревших животных стараются избавиться, то есть на собственные харчи пустить. У человека не так, человек очень долго растет.

И наш мозг работает на основании двух основных комплексов инстинктов: врожденных (дышать, кусать, глотать, какать) — этому учить не надо, а вот социальные инстинкты, о которых мы ни разу не говорили, — это то, что человек получает в раннем-раннем детстве, то есть то, что нельзя передать с помощью генов, просто никаких генов не хватит, и так там полторы сотни миллиардов нейронов, еще если инстинкты как-то наследовать очень сложного социального поведения, генома никакого не хватит, это всем понятно.

И эти социальные инстинкты получаются человеком в раннем детстве. Именно поэтому дети, воспитанные в детдомах, потом не полностью могут социально адаптироваться. Если они до трех-четырех лет не были в семье, очень большие и сложные последствия. Они потом с трудом ведут социальный образ жизни, не могут сохранить даже данных им квартир, что у нас очень часто происходит, это бесконечная трагедия.

Именно в этот момент ребенок, копируя, естественно, ничему он там не учится. Он просто запоминает, как макака, четко наборы некоторых форм поведения у родителей, и они запоминаются им как социальные инстинкты, это значит, что их выбить, изменить нельзя. Почему те же самые запрещенные организации типа ИГИЛ, их представители набирают маленьких детей и вдалбливают им в головы эти формы агрессивного поведения? Потому что они прекрасно знают, что избавить этих детей от этих форм социальных инстинктов можно будет только с головой, то есть их переучить, перевоспитать невозможно.

И в истории человечества каждая эволюционная смена популяции происходила именно таким образом, то есть с помощью укорочения человека на величину головы и навязывания следующему поколению уже новых, более удобных социальных инстинктов. То есть эти социальные инстинкты, наследуемые в виде передачи из поколения в поколение, являются такой же неотъемлемой частью эволюционного процесса, как и врожденные.

И здесь появляется очень сложная, очень хитрая вещь: для поддержания социальной структуры сообщества нам очень важно друг друга не убивать за колбасу, как это водится в некоторых странах, а во многих не водится. Что это такое? А это значит, что у человека есть ограничитель, то есть торможение агрессивного поведения.

Вот это торможение агрессивного поведения и возможность делиться пищей с неродственными особями, если вы сыну любимому дали самый лучший кусок колбасы — это нормально, но если вы дали самый лучший кусок колбасы, что-то у вас там дрогнуло, какому-то бомжу — это совсем другое. И ответственны…

— Разные участки мозга за это отвечают, за «поделись с сыном» и «поделись с ближним»?

— Да, совсем по-другому. И те самые участки мозга, которые отвечают за дележ самым ценным — едой, или деньгами, или социальными условиями, то есть способностью к выживанию и размножению — сосредоточены в лобных долях. То есть наши лобные области возникли не для того, чтобы думать — упаси бог, ну какие там у неандертальцев математики, я вас умоляю, это смешно даже обсуждать, даже пьяный антрополог до такого не додумается.

Конечно, нет, они возникли и сформировались у них огромного размера, даже больше, чем они сейчас, благодаря тому, что лобные области обладают тормозными функциями, то есть они тормозят агрессивное поведение. У большинства животных, которые нас окружают, нет таких областей. И даже у любимой собаки вы не можете отнять вкусную сахарную косточку, она вас, скорее всего, покусает за это. Почему — потому что у нее нет таких тормозов, а у тещи отнять сахарную косточку можно, то есть она быстрее вас не покусает. Почему — потому что у нее есть большие лобные области.

И вот эти лобные области, которые позволяют делиться пищей с неродственными особями в популяциях, в больших стаях, возникли у женщин как инструмент продолжительной заботы о потомстве многие годы.

То есть они многие годы заботятся о потомках, 10-15-17 лет, и благодаря этому они вынуждены делиться с ними пищей, и лобные области в эволюции сформировались и закрепились благодаря тому, что те бабы, которые не думали о своих детях и только получали удовольствие, а дети — бог знает как, элиминировались из общества. А те, кто выращивал свое сокровище, хотя оно такое же бестолковое, как у той, которая о нем не заботилась, но, тем не менее, заботилась, выхаживала, выкармливала, лечила и кормила долгие годы, получали шанс передать геном в следующее поколение.

— Правильно ли я понимаю, что естественным образом развиты лобные доли мозга…

— Нужные для заботы о потомстве.

— Нужные для заботы о потомстве, в качестве побочного эффекта дали нам как бы милосердие, потому что забота о потомстве — это все-таки естественный инстинкт?

— Приходится терпеть этих мерзавцев, да.

— То есть в качестве побочного эффекта это милосердие и интеллект.

— Да, интеллект возник хитрым способом. Поскольку женщины-то лобные области использовали по прямому своему назначению, по делу, для чего они возникли в эволюции — для заботы о потомстве и дележа пищей, а они всем достались — геном-то общий, а мужикам не надо заботиться — изготовил и в сторону, и пошел следующую осчастливливать, то есть здесь есть еще и полигамия, а лобные области достались как презент, как подарок от женщин, потому что геном перемешивается, и этими огромными лобными областями мужики стали пользоваться бог знает для чего: стали придумывать всякие вещи — тот же научно-технический прогресс, колесо каменное, потом микролитические орудия, потом металл, бронзу и пошло-поехало.

То есть на самом деле это артефакт существования больших социальных групп и обмена пищей, неагрессивного обмена пищей, и возникло это именно на основании женщин, поэтому женщины в биологическом смысле, конечно, являются родоначальниками конструкции нашего мозга, который позволяет и поддерживать социальную структуру общества, и наградила нас интеллектом, поэтому мы женщинам очень обязаны.

— Да, и мы никогда об этом не забываем, и большое вам, уважаемые женщины, спасибо еще раз, пользуясь случаем, мы передаем с Сергеем Вячеславовичем Савельевым. Понятно, что и у нас, и у женщин есть лобные доли, и это, в общем, окрыляет. А уточнение вот какого рода: что сильнее — этика или биология? Потому что полигамность мужчин, насколько я понимаю, — это совершенно биологически естественное свойство.

— Да, конечно.

— Но на пути у этой полигамности встает этика современной, по крайней мере, западной цивилизации, западного общества, которое говорит «нет». И поехали — большое количество обслуживающих такую концепцию произведений, стихотворных, прозаических и разных других. Так вот, может ли этика побороть биологию, или это невозможно?

— Вряд ли, потому что при всей замечательной западной цивилизации четверть населения все-таки не от своих родителей.

— Четверть населения?

— Да.

— Не от своих родителей?

— Не от своего папы, имеется в виду.

— Понятно. А это прямо статистика?

— Это нелюбимая всеми статистика. Приведу вам пример из животного мира, более понятный.

— Давайте.

— Соловей, который строит гнездо, привлекает самку, прекрасно поет, охраняет ее, следит и отгоняет всех других самцов, изготавливает своих потомков, все чудесно, в строгости держит ее до крайности, ну и что? Половина детей чужие. Это генетические исследования.

— А он все поет.

— А он все поет, наивный.

— А вообще мой вопрос-то был по поводу мужской полигамии, он не очень корректен?

— Ну конечно, потому что самцам не надо так долго заботиться. Естественно, они сеют разумное, доброе, вечное, в смысле сперматозоиды, везде, где смогут. Это понятно, это биологический принцип, и против него почти невозможно спорить.



«В обществе поощряется размножение, конформизм и уплата налогов»

— Итак, и у нас, мужчин, и у женщин есть лобные доли.

— Да, и вообще мозг есть.

— Ну да, как правило. Хотя это порой даже и незаметно. Тем не менее, вы начали с того, что сказали, что разница существенная.

— Да, разница существенная, потому что…

— А именно?

— При сходстве строения у нас есть и структурные, и функциональные отличия. Поскольку поведение складывается из двух компонентов, о которых я говорил — врожденные и приобретенные, социальные инстинкты, — есть еще одна часть этой игрушки: она называется «рассудочное поведение» и «инстинктивно-гормональное» — то, что руководит с помощью гормонов.

Женщины, к сожалению, игрушки в руках своего гормонального фона. Это печально. И мозг их нацелен, в том числе и лобные области, в большинстве случаев на решение репродуктивной задачи. Все исходит из этого: для них главная задача — репродуктивная, а не созидательная. Поэтому созидание является только средством. Они отделаться от этого биологического начала не могут, поэтому они хитрые, иногда кажутся даже умными, поступки их очень обоснованы, но они биологичны по сути.

Приведу классический пример, связанный с компьютерами. Вспомните, совсем недавно, всего 10-15 лет назад, женщины не очень любили стучать пальцами по клавиатуре — ногти длинные, обламываются, учиться на нем набирать, как на пишущей машинке, никому не хотелось — не вызывало у женщин ни малейшего интереса.

— Напротив, они очень часто кокетливо говорили: «Я вообще в этих штуках ничего не понимаю».

— Но как только эти штуки стали в виде коммуникатора соединять с мужиком, который может быть потенциально использован для репродуктивных удовольствий, то есть изготовить можно будет потомка и заставить его о них заботиться, женщины освоили компьютер мгновенно.

Сейчас я еду в метро, вижу: она держит два небольших компьютера на руках и тыкает в оба длиннющими ногтями с такой скоростью, как она бы никогда не печатала на машинке. В чем дело? Любой коммуникационный контакт для женщины — это потенциальный репродуктивный успех. Поэтому они освоили это лучше, быстрее, с утра до ночи висят на телефонах, тыкают в компьютеры, потому что они решают биологическую проблему. Они добиваются репродуктивного успеха.

А любая коммуникация несет в себе потенциал именно такой. И тут они превзошли все на свете. К сожалению, нет статистики. Я пытался выяснять, в том числе у компаний, которые предоставляют сотовые услуги, — по косвенным сведениям и несчастно опущенным глазам, можно судить, что примерно 3/4 коммуникационных контактов — женские. SMS отправляют, в основном, женщины, то есть для них эти наладонники, телефоны и прочее стали биологическим инструментом репродуктивного успеха и конкуренции между собой.

Какая с большим количеством сможет связаться, какая сможет большему количеству лапши на уши навешать или контролировать, обаять и прочее, тем выше эффективность. Они мгновенно сделали из этой штуки биологический инструмент, и ногти не мешают, и во всем они быстро разобрались, и в программах они разбираются, особенно коммуникационных, лучше любых мужиков.

— Это правда.

— И как до кого добраться, как до кого достучаться, как и где найти информацию о мужике, о котором надо собрать побольше сведений, — это они делают прекрасно.

— Я сейчас вспоминаю, в прошлой части вы сказали — вскользь вы это упомянули, — но я заметил и запомнил, что у неандертальцев лобные доли были больше.

— Да-да.

— То есть за последние тысячи лет мы, по-вашему, не умнеем, а остаемся, в лучшем случае, теми же животными, просто с большим количеством всяких штук?

— Для социальной структуры общества мозги-то не нужны. Вы посмотрите, как идет биологический отбор — и среди мужчин, и среди женщин. Кто переносит геном в следующее поколение? Выдающиеся мыслители? Я вас умоляю. Какие-то люди неординарные, которые не совпадают со всем социумом, в котором живут? Нет, у них бесконечные проблемы, которые часто заканчиваются тюрьмой или высылкой. А вот те, кто предельно адаптивен, те, кто весело стучит по этим клавишам, спокойно делает то, что делают все, ходит в фастфуд и прочее, размножаются.

— Фактически отрицательный отбор?

— Они размножаются как кролики. И это было всегда — им создают условия. Вы посмотрите государственные программы, откройте. Я не люблю об этом говорить, но вынужден. Что поощряется? Поощряется размножение, поощряются конформизм и сдача налогов, то есть удобство для государства. Причем все эти удобства — биологические. Что, поощряются какие-то гении, таланты?

Я вас умоляю. Индекс IQ нужен был для того, чтобы сделать людей посредственностями, а не для того, чтобы отобрать надежных посредственностей. Гения с помощью индекса IQ отобрать нельзя. А у нас все занимает, все больше и больше школ, все больше и больше учреждений. Общество направлено на стабилизацию.

А стабилизация — это не разведение гениев, не выращивание талантов, не развитие особых врожденных способностей, а методическое усреднение, конкуренция: у кого автомобиль больше, у кого дом круче, у кого потолки выше, у кого жена более длинноногая, у кого более блондинистая, у кого более, значит, с молочными железами развитыми. Это что, разумная конкуренция?

Да нет, биологическая. И деньги тут — эквивалент еды, ничего не изменилось. Лохматая поросшая шерстью обезьяна с большим количеством еды, на которой она сидит, до сих пор является идеалом человеческого существования и целью большинства сообществ. Вы обратите внимание, чего едут в запрещенную организацию, в ИГИЛ? Почему туда едут?

— Почему?

— А чего там предлагается? Ведь баланс в чем состоит: здесь человек развивается, например, в том же самом Узбекистане — там система очень четкой иерархии, там есть байство такое же, как было и до революции, и при советской власти, система поборов, принуждений и прочее.

Есть шанс у земледельца, живущего в маленьком местечке, крестьянина или какого-нибудь ремесленника выбиться в этой среде? Никакого. Потому что все разделено, распилено, расхвачено. У нас есть? Нет никакого шанса, потому что у генералов дети будут генералами, а у маршалов — маршалами. Чем структурированней и крепче общество, в том числе европейское, тем меньше шансов для того, чтобы реализоваться, особенно способным.

Что они делают? Они подкидывают монетку, едут бог знает куда, бог знает в какие организации зверские, воинственные, что там делают? Они повышают биологическую вероятность успеха. Да, шанс потерять жизнь у них очень большой, но и есть шанс оказаться доминантом в этой жизни, выбиться из этой ситуации, из которой он точно никогда не выбьется у себя на родине, в своей среде.

— Появляется шанс.

— Да, появляется — он призрачный, но он есть. А здесь его точно нет, и в Узбекистане славном тоже его нет, никаких шансов получить. Они борются не за какую-то дурацкую идею создания халифата или еще чего-то, они борются не за мировое господство, не за деньги — не в деньгах дело. Дело в том, что у них появляется биологический шанс стать супер-доминантом, он маленький, ничтожный, но он есть.

Это привлекает молодежь во всем мире больше, чем любые обещания, поэтому, сколько ни говори, что давайте мы сделаем социальные программы, будем ходить строем с песнями, и все будут такие замечательные — ничего из этого не получится. Потому что единственный, кто на этом наживется, — организаторы этого процесса, которые станут очередными политиканами и сделают себе карьеру. А реальные люди, на которых это направлено, ничего в своей жизни не изменят.

— Получается, что нынешняя западная модель гарантирует саморазрушение, запрограммирована на саморазрушение?

— Да, конечно.

— То есть это усреднение, это общество потребления? Я сейчас не в эмоциональном смысле, а в качестве описания концепта существования.

— Общество иллюзий равных возможностей. Никаких равных возможностей ни у кого нет. Существует невероятное, немыслимое рабство в той же самой Западной Европе, о котором нельзя было мечтать ни в каком XVI веке. Почему? Потому что…

— Но бежать от этого и осознавать — это будет все равно очень узкая группа пассионариев?

— Ничего подобного, это же биологические принципы. Вы не можете бороться с биологическими процессами социальными увещеваниями. Социальные инстинкты, конечно, хороши, они задерживают людей, они плохо меняются, но вероятность, почему молодежь-то едет в основном — те, у кого еще не очень сложившиеся социальные инстинкты. У человека социальные инстинкты нарабатываются долгое время, но это что означает? Что у животных есть запечатление, такой феномен, это значит — гусята еще в знаменитом эксперименте Лоренса выклюнулись из яйца, кого они первым увидели…

— Тот и мама.

— Тот и мама — вот они за Лоренсом ходили. У человека, и это навсегда, на всю жизнь, это мама. У человека так же точно запоминаются социальные инстинкты, только это растянуто во времени: много пиков, связанных с половым созреванием, с образованием, с пятым, десятым. У человека долго формируется, но именно незрелая система как раз, те, у которых нет последних запечатлений, самых надежных, сыплются туда веселой гурьбой, и ничего с этим сделать нельзя. И противопоставлять надо не некие абстрактные увещевания, которые годятся только для отчетности перед большим начальством, а надо противопоставлять точно такие же дикие биологические инстинкты.

— Что может Европа предложить, мол, хочешь быть доминантом? На! А что — «на»?

— Европа уже ничего не может, потому что в Европе, к сожалению, выработали такой набор правил, которые будут преодолены, как всегда преодолевались во Франции — с помощью гильотинизации массовой. Это же французы придумали — виселица на 600 человек, это же достижение французской цивилизации.

Таким образом они производили смену социальных инстинктов у себя в стране на протяжении столетий. Такая скорость — это отдельный разговор, но специализация населения Европы привела к тому, что они находятся в эволюционном тупике. Они так долго и упорно себе отбирали область конформизма, что сейчас введение людей, совершенно не прошедших такой системы отбора, приведет к тому, что они начнут их отбирать сами.

Поэтому Европа загнала себя в тупик — у нас проще. На территории России этого не произошло, поскольку у нас огромные пространства: не понравилось что-то, пошел в лес и все. Кто тебя в Сибири найдет?

Получается, что у нас территория такая, что на ней можно спрятаться, и в результате искусственный отбор, на котором все строится — мы же отбираем сами себя, — продолжается с дикой скоростью и особенно жестоко сейчас. Он не позволял охватить все население, поэтому на территории России очень полиморфная структура мозга. У нас сложно найти одинаковых и достаточно умных, но если гребеночкой просеять, то будет Петр I — классический вариант.

Создавались геометрические школы, математические, арифметические. Что выяснялось: берут детей дворян, там 40 человек набрали — математику освоили два человека нормально. Новгородская школа, набрали 70 — четыре освоили. Русские совсем дураки — да не дураки, не в этом дело. Просто мы через молотилку искусственного отбора Европы не проходили, у нас можно найти для математики гениев, для чего угодно другого. У нас изменчивость мозга больше.



«Человечество тупеет — мозг уменьшается»

— Я недавно беседовал с Артемом Огановым, это известный ученый, который очень многого добился на Западе, в Штатах в частности. Он много где работал и вернулся сейчас в Россию, и рассказывал у нас же в эфире смешную историю. Он у себя там в университете, кажется, в Нью-Йорке, работал, создал специальную группу, куда просматривал лично сотни людей, отбирал самых талантливых, хотел сделать такую dream team — команду мечты.

И вот, говорит, я отобрал полдюжины, условно говоря, человек. Действительно, суперталантливые люди, фантастически работоспособные. Потом он вернулся в Россию и говорит мне, это он абсолютно искренне мне рассказывал, что в России, кажется, он в Физтехе работал…

— Физтех — серьезное место, да.

— Говорит, они там табунами ходят, те, кого я отбирал, лично просеивал через жесткое, тонкое сито моих требований. Я, говорит, поразился, что они тут ходят табунами, такого уровня…

— Ну, в Физтехе они почти все такие сейчас.

— Почему? Это как-то связано?

— А потому что у них система отбора, и так жить хорошо достаточно. У нас много прекрасных физиков, молодежи чудесной, я многих знаю. Действительно талантливые, если не сказать гениальные люди. Дело-то в чем? Дело в том, что у них система отбора, а у нас система привлечения, со времен Петра I это повелось. Как он там заманивал способных и талантливых? Их же не было. Сунулся к дворянам — там дурак на дураке дураком погоняет. Быстро уже при Екатерине отменили все эти сословные привилегии — лишь бы умных набрать, все равно каких.

В чем дело? Дело в том, что в России всегда людей привлекали как бабочек на свет. Создают условия некоторые и объявляют. Тот же Физтех — это такое место, туда сами талантливые с крылышками прилетают, а на Западе надо искать, фильтровать, и все равно не найдешь, потому что там все, кто поумнее, говорят: «Так зачем нам этим заниматься, мы пойдем деньгами торговать и в бизнес».

Туда, в науку, дураки идут заведомо, там другое дело. Ну кто там пойдет на зарплату в $10 тыс., когда можно иметь $100 тыс. в месяц? Ну и кому это нужно? Естественно, лучше идут акциями торговать, пузыри надувать строительные. Это же понятно. И кто поумнее, скажет: «Зачем, я буду надувать — есть и размножаться я буду в два раза лучше». Естественно.

И все. Чем американский капитализм-то плоховат? У них условия такие — не для создания науки, а для пищеварения. То есть они хорошие ребята все, но у них сортинг обратный: они создают отток наиболее талантливых, умных людей туда, где как раз мозги-то и не очень нужны. И мы идем по этому же пути.

— Предвидя возражения наших слушателей — мол, да, не очень хорошо, но зато самая мощная наука.

— Чего-чего? Какая мощная наука?

— Еще раз, я отсылаю просто наших слушателей к известной лекции Митио Каку — это такой американский физик, который сказал, что весь наш успех в науке — а Америка — очень мощная научно-технологическая страна — связан какой-то, я не помню названия, реформой миграционной. Все.

— Ну, конечно. Они благодаря использованию IQ в школах выбили у себя — это известный факт — всех математиков, всех физиков, отправили их по тюрьмам, бензоколонкам и потом стали закупать в Европе, в странах социализма и в России. И Буш просто публично объявил: «Мы решили все свои математические проблемы с помощью русских математиков». Это публично было сказано президентом. Можно с этим спорить, но признание откровенно.

— А в этом смысле и с этого ракурса ЕГЭ — это зло?

— ЕГЭ — это зло, как зло — педология вообще. То есть педология — это такая наука с нехорошим названием, которая…

— Да, название так себе, неудачное название у науки.

— Она состоит в том, чтобы с помощью вычислений, то есть оценки с помощью тестов, физиологических, таких-сяких, определять способности детей и сортировать сразу. Этим увлеклись сразу после Октябрьской Великой социалистической революции. Пришли как раз педологи в образование и начали шуровать. И они все там разделили уже, чуть до расового уровня не дошло, национального, по способностям, и в конце концов в 1936 году было опубликовано огромное постановление ЦК. Оно так и называлось — «О педологических извращениях в Наркомпросе», где-то там еще… И это было запрещено. Вернулись к старой гимназической системе, дореволюционной, и все сразу наладилось. У нас с 90-х годов пришли эти самые нехорошие люди с плохим названием, педологи, сейчас они находятся в руководстве Министерства образования и науки, и по этой причине у нас образование разрушается.

Была еще, конечно, одна причина: в связи с тем, что дети начальников, которые умело зарабатывали на казне, вывозили свои деньги на Запад, а их дети выезжали туда, и там их дипломы не признавались, на потребу этого всего начальства было придумано подписаться под Болонской конвенцией. Эти баллы введены, которые, если их полностью принять, просто разрушат медицинское, например, образование, потому что тот уровень образования, который был у нас, который мы насаждаем сейчас благодаря этому, намного ниже, это известно. Но в результате диплом у этих недоучек, которые все равно будут жить на папины и мамины деньги, вывезенные отсюда, там признаются.

— Откуда же тогда берутся настоящие ученые, настоящие врачи, почему же уровень медицины и, соответственно, продолжительность жизни и качество жизни растут неуклонно? Где же, может быть, есть какое-то тайное место, где все-таки настоящих врачей, настоящих ученых готовят, а весь остальной мир отупляют? Где это место?

— Есть наука, а есть статистика, это, во-первых. То есть я не очень верю всем этим данным, скажем так, я им совсем не верю. Относительно статистики — я знаю, как она делается в медицине, я знаю, какими принципами руководствуются те, кто отдают приказы, и мы статистики никакой и никогда настоящей не получим. Почему? Потому что самое главное патологоанатомическое отделение, то есть люди, которые устанавливают причины смерти, подчинены главврачам больницы, и что им скажут, так и будет. Если службу объективизировать, а это очень важно, выделить ее на уровень министерский, отделить ее от здравозахоронения, то есть, прошу прощения…

— Это очень хорошая оговорка — здравозахоронение, так.

— Отделить и придать им функции проверочные, тогда бы мы получили реальную статистику, а так ее нет и никогда не будет, потому что это заложено в саму структуру таких подсчетов.

— Вы не верите, что продолжительность жизни стала выше?

— Я не верю ни в распределение заболеваний, ни в продолжительность жизни, ни во что-то другое. Объективных данных нет, поскольку они контролируются теми, кто, собственно, и должен о них заботиться.

— Хорошо, очень легкий бытовой пример. У меня в руках смартфон — просто практически совершенное устройство и по дизайну, а главное, что по возможностям. То есть кто-то где-то все равно что-то придумывает, где-то есть настоящая наука, настоящие технологии, настоящее производство, где-то же это есть?

— Да, конечно, это есть, и в это вкладываются, вопрос же ведь подсчетов того, сколько вложено. Вот вы смотрите, BlackBerry сейчас умер, сколько фирм умерло, многомиллиардные вложения в это дело, а посмотрите в ту же науку. Например, возьмем такую науку, далекую от меня — мне всегда это очень приятно, чтобы меня не заподозрили в каком-то субъективизме — палеонтологию. Конгресс палеонтологов, например, будет сейчас в Германии, в прошлом году где-то в Штатах, и из Штатов приезжает около 800 палеонтологов, которые занимаются такими модными у детей проблемами, как динозавры. А у нас такой конгресс соберет, как вы думаете, сколько народу? Это только из Америки 800 человек, то есть около 2 тыс. можно собрать по всему миру палеонтологов.

— Сколько у нас, вы имеете в виду?

— Мы занимаем гигантскую территорию, у нас же сколько всего сдохло на этой территории и лежит. Нет, трое действительно профессионалов — не тех, кто там раздувает щеки, а реально кто уважается в мире, три человека. Ребята, о какой науке вообще идет речь? То есть если у вас там работает с учетом аспирантов в штате 2 тыс. человек в этой области, и там действительно жизнь кипит, и там многие вещи исследованы, они едут по всему миру, чтобы исследовать палеонтологию в Монголии, в Китае и прочее-прочее. Они туда рвутся тут же, платят деньги местным, организуют раскопки, чтобы наука прирастала. А у нас? Три человека, которым к тому же не дают деньги. Я просто сам участвовал в одном из проектов, где были найдены новые останки динозавров, нужны были деньги, ни одна организация не дала, пришлось обращаться к частным лицам и просто за Христа ради просить, потому что я сказал, что если протянуть год, два, материалы уйдут на Запад. Так и произошло: все ушло на Запад за три копейки, было сдано за совместные публикации, отдали все, то есть всю самую главную информацию. Это я имею в виду Забайкалье, месторождение Кулинда, известная вещь. И так по всему миру.

Поэтому науку можно требовать в том случае, ждать чего-то, что будет производиться, если ее взять и очистить. Вот взять, например, Академию наук, очистить от ВПК, от прикладных физических институтов, кто решает абсолютно не фундаментальные задачи, вычистить все это, и там останется полторы калеки, а если взять бюджет, то из бюджета надо же не забыть больше половины вычесть — это же налоги. У нас же, выделив деньги из бюджета в науку, например, 1 тыс. руб., с нее возьмут налогов с этой тысячи, как с пивного ларька. То есть получается, по отчетам у нас одну сумму дали в науку, а на самом деле она вдвое меньше. И так это гроши, у нас вся Академия наук получает столько, сколько какой-нибудь университет в Беркли, один. Конечно, чего ждать, что там будет прирастать? Поэтому начинается сейчас особенно смертельный экспорт мозгов, мы про мозги же говорим.

— Мы говорим про мозги, конечно, а еще в широком смысле про наши конкретные мозги на наших широтах, на наших территориях я услышал от вас. Я же все-таки пытался на самом деле понять: за последние тысячи, может, десятки тысяч лет понятно, что мы фундаментально не изменились, то, что вы описали, эта структура наших потребностей и их реализации не оставляет никаких иллюзий, кто мы. Несмотря на то, что мы в элегантных свитерах и в рубашках, по сути-то мы все те же.

— Да, все те же.

— Но, тем не менее, в целом человечество, даже мы, будучи теми же, умнеем или тупеем?

— Нет, мы тупеем, мозг уменьшается. Я об этом и писал, и говорил многократно. По сравнению с моментом появления неандертальцев и кроманьонцев средняя масса мозга — а находок много, это не единичные черепа, кто сомневается, читайте первоисточники — это где-то в райное 1540-1560 г. Это очень большой мозг, у Маяковского было 1700, у многих талантливых людей мозг больше, в трех из четырех случаев у них мозг больше, чем средний. То есть признаки связи здесь есть, не надо думать, что связи нет. А сейчас в среднем у нас по планете, если брать даже Европу только, 1320 г. Мы потеряли почти 250 г по дороге, пожертвовав ими в пользу чего? Куда они делись?

Мы заменили наш творческий потенциал на конформизм, на социальный образ жизни, в котором не надо проявлять творчество, высовываться, и тогда ты гарантированно размножишься и перенесешь геном в следующее поколение. То есть получается упрощение организации в обмен на колбасу и возможность размножаться. Чем сообщество больше, надежнее, тем больше оно гарантирует репродуктивный успех. Объединение Европы — это что? Это повышение биологического статуса: давайте сбросимся все в кучу, нас будет там 500-600 млн, и вот тут уж нас никто не одолеет, и тут-то мы будем есть, пить и размножаться вволю. И наступило это счастье. Сейчас придут ребята с другими мозгами, это счастье может неожиданно закончиться.