431
0,2
2017-05-02
Трасформации Перу: Чувство дома
В продолжение: Транформации Перу: Начало
Утром мы вылетели в Лиму. Меня снова преследовали радуги, я обнаруживала их, снимая облака сквозь иллюминатор самолета. Они преследовали меня на всем пути в Перу на земле и в небе: в преломленном свете стакана с водой и в отблеске случайного солнечного луча, пронзающего найденную призму в стекле витрины, окна, циферблата, смело и убедительно разложившего на ярчайшие цвета белый свет, такой настойчивый и вездесущий. Я тогда еще не догадывалась к чему это.
Этот город встретил нас во мгле сырого тумана. И этот туман — его дар. Здесь никогда не идут проливные дожди, то есть — совсем никогда. Здесь — каменистая горная пустыня, раскинувшаяся на многие сотни километров, что хорошо видно с самолёта. И только туман — единственный источник, утоляющий жажду скромных редких кактусов, ну и, конечно, река, пересекающая город, в своём безудержном стремлении к океану.
Река здесь — чёрная, укутанная в бетонное, стометровое в поперечнике, русло, стремительно несущаяся узким, в метров пять, абсолютно чёрным ручьём.
Есть верование, что река эта – говорящая, и говорит она о состоянии этих мест, о делах в городе. Реки, на самом деле, действительно говорящие, даже если мы и не думаем так о них, даже если не ожидаем — вода знает… Она — расскажет...Как и человек, когда молчит — ещё громче кричит о себе, и даже буквы его слов не мешают слышать его истинные смыслы.
Через реку есть мост. Он ведет в район «куда нельзя», и мы туда не пошли — мы поехали туда на такси. Туда нельзя, потому что там начинаются трущобы, фавелы, иначе говоря — район гетто. Нельзя, опасно — говорят добрые местные жители, всем очевидным туристам. Из-за криминальной обстановки таксисты не очень любят туда возить. Но мы уговорили одного, и он, предварительно закрыв окна в машине, повёз нас на смотровую площадку — ближайшую гору, мимо экзотических, похожих на стихийный человеческий муравейник, некачественных домов, разрисованных ярким качественным граффити.
На вершине было пусто, стоял 20-ти метровый крест, киоск и полицейский. Мы приехали в самый полдень в жару, и поэтому опасаться было некого и мы вышли из машины и осмотрелись.
Отсюда был виден город и его благополучный центр, площади, соборы, угадывались набережная и наш отель — все с этого расстояния было однородно-бежевым в пелене бурой влажности, как будто и не было в этом городе социальных различий.
И я подумала, что отсюда, с большого расстояния, ландшафт равнозначный, как и жизни многих, так социально разных людей, которые под «занавес» становятся равнозначными по объёму своих переживаний. В финальной части жизни человека не так уж важно, какими переживаниями была полна эта жизнь: позитивными или негативными, важно лишь, что она была «полна», а не пуста, а пустой она может оказаться при любом социальном положении человека.
Я подняла камень с пыльной вершины, такой же бежево-серый, и мы поехали обратно. Вернувшись домой, я его отмыла — он оказался цветной, с характером…
Район Мирафлорэс, в котором мы остановились, был совсем иной: цветной и ухоженный. На возвышении обрамлённая серыми утесами, салатовая набережная. Здесь - современная цивилизация в полном расцвете: поливочные системы, стриженые кусты, клумбы, спортплощадки, беговые и велосипедные дорожки, парапланы, садящиеся и взлетающие с поляны высотного парка, ленты (slackline) натянутые канатоходцами, йога на траве. Внизу, у прибрежной кромки — масса качающихся на волнах сёрферов.
Днём мы осмотрели исторический центр Лимы и его характерными балконами и храмами. Балконы деревянные — из крепчайшего стойкого кедра — свисали подобно огромным резным навесным шкафам с наружных стен домов, что было очень неожиданно, и, безусловно, являлось визитной карточкой города.
Музей керамики (музей Ларко) взламывает воображение — я пожалела, что сюда мы пришли в конце нашей экскурсии по Лиме. В музее столько такого, что я могла бы в нем прожить пару суток: смотреть, фотографировать, зарисовывать и, воспроизводя подробности прошлого в своём воображении, выдвигать гипотезы и делать открытия. Возле целого ряда артефактов можно залипнуть и утратив ход времени, распаковывать концепции о том, КАК это нужно было жить, мыслить, чувствовать, бояться и желать — чтобы сотворить и пользоваться такими неожиданными предметами....
Утром следующего дня я пришла в спортивный парк со своим «спортом» и развесила верёвочки «Альфа-Гравити». С системой «Альфа-Гравити»у меня личный договор: я пообещала ей и себе, как хотите, что буду рекламировать её всей собой, везде, где путешествую (любопытствующему, о чем это – “Альфа-Гравити” — да отворят… и гугл вам в помощь).
Тело, соскучившись по нагрузкам и преодолению гравитации, тянулось по кошачьи, кувыркалось в воздухе и замирало в разных «вкусных» асанах. Я наслаждалась тем, как меня много, если смотреть на себя изнутри посредством ощущений, и как меня становится больше и звонче, если я достигаю предельных физических состояний и наблюдаю закожное пространство посредством ощущений.
Зависала я на верёвочках, свисающих с турника, на радость приостанавливающимся бегунам. Пусть смотрят и поищут в интернете, или сделают сами, но пусть знают, что это возможно и даже «как- бы» легко — смеялась я внутри, зная, что не все то, что выглядит снаружи просто, таковым является изнутри.
Я не могу задержаться здесь, у меня ещё большая программа в этой стране, в обед мы улетаем в джунгли Амазонки к индейцам племени Шипибо.
В полёте меня снова преследовали радуги: в небе, в стакане, в отблеске иллюминатора — я наслаждалась столь чистыми цветами и думала о том, как же удивительно богат красками Белый Свет…
Тарапото (север Перу)В гостях у шамана
Бамбуковая роща и шумящая река обрамляли нашу следующую обитель.
Здесь был рай ничегонеделания. Температура +28, тропический густой дождик для разнообразия, и живность, активно скачущая по верхним веткам тропического леса обезьянки — как длиннохвостые мишутки любопытно охотились за мной, пока я охотилась за ними с фотоаппаратом. Огромные бабочки пугали своей внезапностью, а грифы восхищали своей парящей медлительностью.
Цветы на растениях откровенно и бесстыдно выделялись на фоне общей зеленной массы, кричали своей наглой яркостью и удивляли своим упругими воскоподобными лепестками, формирующими их выразительные тела, в тени которых спали местные кошки. А может они ждали своих колибри?Цветы и кошки — ждали своих колибри.
Гамак довершал картину райского сада.
Когда я отправлялась на завтрак, я смотрела под ноги, чтобы не поскользнуться на спелых манго. Мои друзья снимали подножные фрукты на фото для того, чтобы удивить своих сибирских знакомых.Скучающее изобилие манго под ногами — картина на земле, похожая на сезон абрикосов в Одессе.
Когда мы приехали в отдалённую индейскую деревню, чтобы познакомиться с культурой и традициями индейцев Шипибо, дети местной шаманки, лет 9-ти сын и дочка обняли меня с двух сторон, как родную и тысячу лет знакомую равную подругу.
Дети здесь удивительные: распахнутые, наполненные вниманием, приятием и любовью — делящиеся щедро теплом и любопытством.
Здесь такие дети, что слово” искренние” звучало бы в описании их поведения просто пошло, это какие-то лучистые существа — светящиеся тихим и смелым светом создания природы. Девочка с большими глазами и длинными черными волосами напомнила мне мою дочь, которой в таком же возрасте я стала заплетать её распущенные, свежевымытые косы, на радость её тяге к «обнимашкам» и расположенности к тактильному знакомству.
Я поняла, как же отлично наше сознание эгоцентристов от непосредственных, открытых и любопытных душ индейцев племени Шипибо. Когда я сделала пару портретных снимков детей и протянула камеру, чтоб показать их девочке, она взяла мой фотоаппарат и, равнодушно пропустив своё изображение, стала рассматривать мои фотографии, сделанные в Одессе — они ей были интересней, чем её собственные портреты.
Например, дети в Индии напротив, очень стремятся себя разглядеть, когда я показывала им камеру, первым делом ищут себя.
Индусы тоже любят белых гостей, даже стремятся подражать белым — завидуют. Здесь же, у индейских людей в Перу, любопытство имеет совсем иную окраску. Любопытство, в котором индейские дети остаются собой, самодостаточными и самоценными, но при этом как бы спрашивают: а как здесь у тебя, покажи?! И в ответ, вместо восхищенной зависти, я чувствую тепло, тепло и умиление, в котором -хорошо, что я это я, а вы это вы, это же чудесно!!!
Совершенно новое безоценочное и безсравнительное любопытство. Я таких чувств не наблюдала в себе очень давно: простых и свежих, без заискивания, игры, флирта и социальных расшаркиваний. Чистое любопытство, без идей, и концепций — как любопытство смелого животного, не знающего, насколько же оно само по себе прекрасно в своём любопытном порыве.
Я растаяла от такой чистоты. Села на землю у стены дома шамана и расплакалась от умиления красотой этих мест и этих человеческих созданий, поглаживая ткань, подаренную шаманом, расшитую вручную неоновыми узорами племени Шипибо. Дети облепили меня с двух сторон и стали гладить по волосам, как кошку.
И я училась у этих детей любопытству такого качества — чистому и безсравнительному. Хотя есть взгляд, что такой первичный опыт открытости и ясности восприятия, опыт, который касается не технических, а психических расширенных состояний,мы не учимся получать, мы вспоминаем его, вспоминаем то, что умели когда-то, но в процессе взросления умудрились забыть. Обнаружив это, и восстановив свои расширенные состояния, мы как будто возвращаемся домой.
Удивительно, что находясь у таких вот близких с природой народов мы, современные люди, можем вспоминать и восстанавливать себя подлинных, природных, диких и человечных, без идей и концепций об этом — через живой контакт и опыт сопричастности их культуре.
Ещё в этих местах много горячих источников. Вулканическая активность молодых гор способствует такому природному эффекту естественных бань. Несколько купелей разной температуры, находящиеся под открытым небом в обрамлении зелёных гор, прогревают тело целиком и до костей и охлаждают его, уравнивая разные температуры отдельных участков тела в едином процессе последовательной смены температур. Горячие купели снимают напряжение в тканях, делая нас однородными и сонастроенными со своими отдельными, порой разрезанными в ощущениях частями, объединяя в целое пульсирующее живое биологическое сознание. В процессе мы вспоминаем себя живыми через яркие ощущения в теле и постигаем, что наше телесное сознание всегда колышется в объятьях матери природы.
Чувство дома приносит покой и стирает чувство времени. Некуда спешить и нечего менять, все на своих местах в пульсирующем бытии — как было всегда…
Из этих мест мы улетели снова в Лиму, а оттуда поехали вдоль Тихого океана на юг, в Паракас.
Паракас – это, по отношению к Лиме, столице Перу, как Крым к Украине — курортная территория. Не потому, что океан здесь теплей, нет. Но он спокойней, здесь огромная лагуна (полуостров), которая гасит большую волну. Внутри вогнутой береговой линии ютятся маленькие цветные пляжи. Ну и, конечно, отели, созданные для отдыха местной элиты.
Здесь, по предусмотрению Волшебника, мы встретили мой официальный астрономический ноль — то есть День Рожденья, с которым, по иронии судьбы, совпадает массовое празднование Нового Года. Поэтому мой персональный праздник, если я оказываюсь в это время в людном месте, оказывается гулким: с отсчетом времени, шампанским, массовым ликованием, загадыванием желаний и танцами, и мне это нравится, ведь мой День Рожденья обречён быть праздником, хочу я этого или нет — он гарантирован мне на земле в это историческое время, как гравитация. Есть — и всё! Нравится тебе это или нет — праздник будет, и есть в этом надёжность и нечаянная забота мира — это умиляет меня.
А мой любимый позаботился обо мне и… кости крокодила — маленькие текстурные квадратики, выбеленные солнцем, что я нашла на острове в русле центральной Амазонки год назад в Бразилии, те самые, что удивляли своей совершенной текстурой и дикостью, теперь неожиданно предстали передо мной в дивном ювелирном изделии, ожерелье-трансформере из белого металла. Выполненное как точная копия пластинок спинки рептилии, оно поблескивало крохотными бриллиантами. Ожерелье стало моим талисманом и артефактом — подарком из мира драконов.
Точная копия диких костей каймана амазонки в диком дизайне Миши Ревы. Ну, конечно, это об этом они переговаривались с Джином несколько месяцев назад в Одессе! Как же это здорово, что “Великий зодчий” — так называет Михаила Реву мой любимый, не может не вчувствоваться в город, в человека или в событие, которое отражает в своём искусстве. Вернее, он, скорее, проникает сознанием внутрь события или человека и достаёт оттуда предмет или целый памятник, ведь для настоящего шамана, обитающего сознанием в мире Духа, ни масштаб, ни время не имеют значения – он все равно сумеет изъять суть и воссоздать её в материи.
Я растрогана. Михаил Рева — для меня современный шаман… Плачу.
Мы спускаемся к людям из своего уютного номера, за пять минут до Нового Года.
Который мы, по ощущению, отпраздновали уже минимум пять раз, поздравляя своих друзей из восточного полушария. На огромном мониторе, перед которым стоят люди с бокалами, отсчёт времени идёт в обратном порядке, но я танцую, я не пью шампанское, я ем виноград и снова танцую...
У нас нет времени, нет возраста, нет границ и даже нет никаких возможностей. Ведь идея о возможностях — это о чем-то нездешнем! Возможности — вздор! У нас есть только это пульсирующее живое настоящее — земля под ногами, воздух в лёгких, сопротивление гравитации в теле и музыка в душе — и все это есть в сейчас, и нет ничего, кроме этого! Все, что нам надо, есть всегда рядом. Все, что нам надо, чтобы не спать, чтобы пробуждаться, прорастать в этот мир, все больше и глубже, своим любопытством, своим восхищением, с каждым вдохом впуская в себя Вселенную все смелее — всё это здесь, на расстоянии вытянутых рук для нас, и так есть всегда! У берега горел огонь… Он падал тёплыми отблесками на влажную кожу. Мы ушли в ночь.
***
Утром следующего дня я узнала, насколько не тёплый Тихий океан, и что Джин прекрасно управляет водными судами, а не только машинами и мотоциклами.
Мы вышли на небольшой яхте-катамаране, управлять которой можно было только с помощью паруса и ветра, и вскоре отплыли очень далеко от берега. Мне, как не морскому волку, а горной волчице, совершенно было непонятно, как же мы вернёмся обратно, куда будем причаливать? Ни приборной доски, ни компаса, ни навигатора. Суда с парусом бывают очень разные, но, когда здесь чистая механика перед мощью большой стихии — это настораживает. Парус, два поплавка, между которыми натянуты тент и верёвка – все, что называлось катамараном. Просто плот, плот с парусом? Как в этой узкой кромке берега распознать причал, из которого мы вышли? Но оказалось, что всё под контролем, причём всесторонним.
Когда мы повернули назад, береговая охрана уже выехала к нам на встречу, поинтересоваться, все ли у нас в порядке. Мы более чем справлялись, ветер усилился, обратно судно шло быстрее. Оно обильно захлёстывалось водой из-за сильного крена, так что я продрогла окончательно, когда я выходила на берег, у меня стучали зубы — и это было смешно. В глубине залива или на открытой воде сильно холоднее, это нужно учитывать, когда вы выходите прогуляться на открытую воду. Холоднее, так как на скорости ветер сдувает тепло, которое генерирует тело, и вода на глубине намного холоднее, её не греют прибрежные водоросли, которые на мелководье аккумулируют тепло, поэтому брызги, ветер и собственная неподвижность в короткое время помогут вам даже летом продрогнуть до костей. На удивление, мой капитан был горячий, и я ещё раз вспомнила, чтоесли быть ответственным за какой-то процесс — это сильно согревает!
Приятно было абсолютно функционально обниматься, поглощая тепло горячего тела.
— О, теперь ты понимаешь, зачем нужны мужчины? — заметил мой персональный Джин, радуясь, что может мне прямо сейчас, прям так буквально и всем собой причинить добро.
— Ну, конечно, я догадывалась, что в них есть много полезных опций — сказала я, рассмеявшись, и прыгнула в воду, которая здесь показалась горячей, и я бы теперь пообнималась ещё и с водой, если бы не жалящие медузы, с которыми уж точно я обниматься не хотела.
Через пару часов мы отправились на маленьком самолете, чуть больше джипа, смотреть рисунки пустыни Наска. Здесь для этого, из совершенно серьезного аэропорта, вылетают самолеты в направлении пустыни, и, наклоняясь в акробатических пируэтах, креня попеременно то правым, то левым крылом к земле, на высоте 250 метров над пустыней показывают чёткие рисунки огромных размеров и непонятного назначения.
Пилот называет в микрофон, как настоящий экскурсовод их названия и управляет нашим вниманием: посмотрите направо… посмотрите налево...
Зрелище захватывающее, тем более, мы летим так неприлично низко, что я могу оценить профессионализм пилота и красоту панорамы одновременно и восхищаться действом в квадрате. Удивление и удовольствие — если у вас всё отлично с вестибулярным аппаратом, но для страховки лучше не ешьте перед таким полетом.
Оказывается, что эти рисунки с земли вообще не различимы. Наносились они по пересечённой местности с неровностями ландшафта, но при этом линии и цельные рисунки с высоты выглядят идеальными. Если их видно только с высоты, то каково их назначение? Если они наносились внизу, то должны быть следы разметки или контроль работ должен был проводиться с высоты. Летали ли люди здесь раньше? И как они это делали, если никаких следов техники и клеточной разметки на поверхности пустыни никогда не было найдено?
В самой пустыне особый климат: такой сухой воздух, что здесь ничего не растёт, как в марсианской пустыне.Здесь нет дождей, но есть сухие ветра, и даже после таких ветров рисунки не просто сохраняются, а и выглядят ещё более четко, как будто сам ветер или камни по контуру рисунка каким-то особым образом способствуют тому, что время не властно над ними.
Так что же это?
Здесь напрашивается три варианта ответа:
Удивительно все это. И я первый раз за всю свою взрослую жизнь, будучи в ясном сознании, начинаю мыслить такими категориями как «пришельцы» и чувствовать не просто силу сильнее сильного, не ту силу, которая природная и первозданная — нет, эту я как раз знаю, но здесь ощущается не она, природная, а другая сила – разумная. Та сила, разум и логика которой больше возможностей человеческого этноса, по крайней мере, уровня человека современного.
Не удивительно, что здесь, в Латинской Америке, так часто говорят о пришельцах из космоса, или из будущего – кому, куда нравится поселить опережающий нас по развитию разум. Он, определённо, более передовой — читающийся в древних феноменах, живой и созидающий разум. Здесь далекое прошлое и далёкое будущее становятся ближе -встречаясь в настоящем.
Жителям других континентов идея о пришельцах кажется очень несерьезной.
Но, приезжая сюда, взрослый человек, даже убежденный скептик, видя такие неожиданные феномены, практически без посторонних усилий становится готов «поменять свою веру» и признать существование «иной цивилизации».
Рисунки в пустыне Наска, идеально обработанные неподъёмные камни, сложенные в форме тетриса и многогранных паззлов, стены строений, сложенные без раствора, но и без щелей, что порой имеют идеально выверенный угол наклона в 80 градусов. Строения, кстати, для жилья не предназначены – они без окон, канализации и дымоходов, с огромными залами, где жить было бы невозможно. Ритуальные ли они, технические, акустические — бог весть, какого назначения эти древние строения – они потрясают сознание и заставляют пересмотреть свои исторические знания и взгляды.
И тут же, рядом с идеальными линиями древних сооружений, или прямо сверху, совсем другая каменная кладка — инки. Хаотично, маленькими камнями и земляным раствором строят поверх местные индейцы, видно, как они пришли на полуразрушенные мегалитические строения и угнездились сверху, перестраивая то, что осталось от бог весть кого, под свои жилищные нужды. Оценив надёжность древней кладки, инки умело опирают на них свои здания.
Официальные местные гиды говорят, что все это построили инки. Если послушать в толпе, что говорят местные гиды, то становится просто смешно. У местных гидов нет разрешения рассказывать что-то иное, на то они и лицензируются. Если они будут отклоняться от официальной версии стандартного рассказа, или приглашать туристов подумать самостоятельно и посмотреть два раза, то они просто лишатся лицензии. Но нам повезло больше.
У нас русскоязычный гид Роман — большая умница! Он имеет техническое инженерное образование -влюблён в Перу, в культуру и традиции индейцев, живёт здесь около 20 лет, сам из Москвы.
Роман, обращает наше внимание на такие вещи, которые мы бы без него не заметили. Например, следы катастрофы — разбросанные большие валуны с оплавленными краями. Разбросаны они относительно очевидного эпицентра предполагаемого взрыва, это явные следы катастрофы, так называемой «войны богов» — перевернутые ступени и оторванные куски от обработанных камней.
Наш проводник показывает следы барельефов животных, затертых временем и еле различимых, но узнаваемых, если знать, куда смотреть. Роман, обращает наше внимание на каменные замки и идеальные отверстия в камне, на искусственные, но не функционирующие сейчас русла ручьев, которые сделаны с изогнутыми коленцами так, чтоб издавать мелодичный звук, когда по ним идет вода.Показывает разные акустические эффекты в определенных нишах, их слышно со специально отмеренных расстояний, выверенных множеством собственных исследований. В этих местах я и слушаю отзвуки: да, действительно, это какие-то древние колонки!
Наш гид знает и официальную точку зрения, и так же то, что узнал сам, путешествуя по нетуристическим местам, и разговаривая с местными индейцами, живущими в вдалеке от многолюдных городов.
Роман рассказывает о своих находках и собственных взглядах на происходящее, с интересом выслушивая и наши предположения и версии. Вижу, что он искренне вслушивается. И тут он говорит:
— Как интересно, что человек может высказать совершенно свежую версию. Так ещё никто не смотрел, — говорит он моему другу.
Джин отвечает:
— Я, по своему первому образованию, строитель атомных электростанций.
И рассказывает проводнику, как и к чему он был причастен когда-то. Я вижу радость мужской солидарности и интеллектуальной встречи.
— Мы фильм снимаем, документальный, с русскими исследователями, поэтому мне так интересно ваше мнение, — говорит наш гид Роман.
И тут я понимаю, что горячий и глубокий интерес к теме подогревается далеко идущим мотивом снять документальный фильм.То есть, когда любопытство не останавливается на исследователе, а идет дальше, сквозь него, и исследователь намерен делиться находками — это становится глубоким научным неиссякаемым живым интересом. Это объясняет неиссякаемую энергию нашего гида.
Я смотрю на камни древней кладки, и явно вижу в ее рисунке биологический структурированный рисунок. Камни разного размера подогнаны как зерна граната или кукурузы – плотно без зазора. При этом камни выглядят как бы разбухшими, как пирожки на противне у хозяйки, как будто в духовке подросло дрожжевое тесто и крепко слиплось приблизительно квадратными подушечками. А местами камни таким паззлом скреплены, что кажется, для этого эффекта идеального стыка, им нужно было всем одновременно взлететь в воздух и сложится в идеальную стенку.
В общем, мне нравится искать ответ, и наблюдать свой внутренний визуальный ряд. Нравится то, с каким азартом мой ум ищет подобия и аналогии, так, как будто я имела к этому отношение.
И, конечно, мне импонирует то, что Роман, как свободный учёный, действительно ищет ответ, собирает разные сведения и версии. Они командой готовят фильм, чтобы предложить людям подумать и увидеть с разных точек зрения наследие культуры этих мест. Мне тепло от осознания того, что в таком фильме, зрителям, вместо навязывания безапелляционных, но весьма спорных теорий, предлагают многогранное видение феномена и приглашают к самостоятельным выводам. Продолжение следует...опубликовано
Автор: Наталья Валицкая
Источник: econet.ru/articles/164976-peru-prodolzhenie
Утром мы вылетели в Лиму. Меня снова преследовали радуги, я обнаруживала их, снимая облака сквозь иллюминатор самолета. Они преследовали меня на всем пути в Перу на земле и в небе: в преломленном свете стакана с водой и в отблеске случайного солнечного луча, пронзающего найденную призму в стекле витрины, окна, циферблата, смело и убедительно разложившего на ярчайшие цвета белый свет, такой настойчивый и вездесущий. Я тогда еще не догадывалась к чему это.
Этот город встретил нас во мгле сырого тумана. И этот туман — его дар. Здесь никогда не идут проливные дожди, то есть — совсем никогда. Здесь — каменистая горная пустыня, раскинувшаяся на многие сотни километров, что хорошо видно с самолёта. И только туман — единственный источник, утоляющий жажду скромных редких кактусов, ну и, конечно, река, пересекающая город, в своём безудержном стремлении к океану.
Река здесь — чёрная, укутанная в бетонное, стометровое в поперечнике, русло, стремительно несущаяся узким, в метров пять, абсолютно чёрным ручьём.
Есть верование, что река эта – говорящая, и говорит она о состоянии этих мест, о делах в городе. Реки, на самом деле, действительно говорящие, даже если мы и не думаем так о них, даже если не ожидаем — вода знает… Она — расскажет...Как и человек, когда молчит — ещё громче кричит о себе, и даже буквы его слов не мешают слышать его истинные смыслы.
Через реку есть мост. Он ведет в район «куда нельзя», и мы туда не пошли — мы поехали туда на такси. Туда нельзя, потому что там начинаются трущобы, фавелы, иначе говоря — район гетто. Нельзя, опасно — говорят добрые местные жители, всем очевидным туристам. Из-за криминальной обстановки таксисты не очень любят туда возить. Но мы уговорили одного, и он, предварительно закрыв окна в машине, повёз нас на смотровую площадку — ближайшую гору, мимо экзотических, похожих на стихийный человеческий муравейник, некачественных домов, разрисованных ярким качественным граффити.
На вершине было пусто, стоял 20-ти метровый крест, киоск и полицейский. Мы приехали в самый полдень в жару, и поэтому опасаться было некого и мы вышли из машины и осмотрелись.
Отсюда был виден город и его благополучный центр, площади, соборы, угадывались набережная и наш отель — все с этого расстояния было однородно-бежевым в пелене бурой влажности, как будто и не было в этом городе социальных различий.
И я подумала, что отсюда, с большого расстояния, ландшафт равнозначный, как и жизни многих, так социально разных людей, которые под «занавес» становятся равнозначными по объёму своих переживаний. В финальной части жизни человека не так уж важно, какими переживаниями была полна эта жизнь: позитивными или негативными, важно лишь, что она была «полна», а не пуста, а пустой она может оказаться при любом социальном положении человека.
Я подняла камень с пыльной вершины, такой же бежево-серый, и мы поехали обратно. Вернувшись домой, я его отмыла — он оказался цветной, с характером…
Район Мирафлорэс, в котором мы остановились, был совсем иной: цветной и ухоженный. На возвышении обрамлённая серыми утесами, салатовая набережная. Здесь - современная цивилизация в полном расцвете: поливочные системы, стриженые кусты, клумбы, спортплощадки, беговые и велосипедные дорожки, парапланы, садящиеся и взлетающие с поляны высотного парка, ленты (slackline) натянутые канатоходцами, йога на траве. Внизу, у прибрежной кромки — масса качающихся на волнах сёрферов.
Днём мы осмотрели исторический центр Лимы и его характерными балконами и храмами. Балконы деревянные — из крепчайшего стойкого кедра — свисали подобно огромным резным навесным шкафам с наружных стен домов, что было очень неожиданно, и, безусловно, являлось визитной карточкой города.
Музей керамики (музей Ларко) взламывает воображение — я пожалела, что сюда мы пришли в конце нашей экскурсии по Лиме. В музее столько такого, что я могла бы в нем прожить пару суток: смотреть, фотографировать, зарисовывать и, воспроизводя подробности прошлого в своём воображении, выдвигать гипотезы и делать открытия. Возле целого ряда артефактов можно залипнуть и утратив ход времени, распаковывать концепции о том, КАК это нужно было жить, мыслить, чувствовать, бояться и желать — чтобы сотворить и пользоваться такими неожиданными предметами....
Утром следующего дня я пришла в спортивный парк со своим «спортом» и развесила верёвочки «Альфа-Гравити». С системой «Альфа-Гравити»у меня личный договор: я пообещала ей и себе, как хотите, что буду рекламировать её всей собой, везде, где путешествую (любопытствующему, о чем это – “Альфа-Гравити” — да отворят… и гугл вам в помощь).
Тело, соскучившись по нагрузкам и преодолению гравитации, тянулось по кошачьи, кувыркалось в воздухе и замирало в разных «вкусных» асанах. Я наслаждалась тем, как меня много, если смотреть на себя изнутри посредством ощущений, и как меня становится больше и звонче, если я достигаю предельных физических состояний и наблюдаю закожное пространство посредством ощущений.
Зависала я на верёвочках, свисающих с турника, на радость приостанавливающимся бегунам. Пусть смотрят и поищут в интернете, или сделают сами, но пусть знают, что это возможно и даже «как- бы» легко — смеялась я внутри, зная, что не все то, что выглядит снаружи просто, таковым является изнутри.
Я не могу задержаться здесь, у меня ещё большая программа в этой стране, в обед мы улетаем в джунгли Амазонки к индейцам племени Шипибо.
В полёте меня снова преследовали радуги: в небе, в стакане, в отблеске иллюминатора — я наслаждалась столь чистыми цветами и думала о том, как же удивительно богат красками Белый Свет…
Тарапото (север Перу)В гостях у шамана
Бамбуковая роща и шумящая река обрамляли нашу следующую обитель.
Здесь был рай ничегонеделания. Температура +28, тропический густой дождик для разнообразия, и живность, активно скачущая по верхним веткам тропического леса обезьянки — как длиннохвостые мишутки любопытно охотились за мной, пока я охотилась за ними с фотоаппаратом. Огромные бабочки пугали своей внезапностью, а грифы восхищали своей парящей медлительностью.
Цветы на растениях откровенно и бесстыдно выделялись на фоне общей зеленной массы, кричали своей наглой яркостью и удивляли своим упругими воскоподобными лепестками, формирующими их выразительные тела, в тени которых спали местные кошки. А может они ждали своих колибри?Цветы и кошки — ждали своих колибри.
Гамак довершал картину райского сада.
Когда я отправлялась на завтрак, я смотрела под ноги, чтобы не поскользнуться на спелых манго. Мои друзья снимали подножные фрукты на фото для того, чтобы удивить своих сибирских знакомых.Скучающее изобилие манго под ногами — картина на земле, похожая на сезон абрикосов в Одессе.
Когда мы приехали в отдалённую индейскую деревню, чтобы познакомиться с культурой и традициями индейцев Шипибо, дети местной шаманки, лет 9-ти сын и дочка обняли меня с двух сторон, как родную и тысячу лет знакомую равную подругу.
Дети здесь удивительные: распахнутые, наполненные вниманием, приятием и любовью — делящиеся щедро теплом и любопытством.
Здесь такие дети, что слово” искренние” звучало бы в описании их поведения просто пошло, это какие-то лучистые существа — светящиеся тихим и смелым светом создания природы. Девочка с большими глазами и длинными черными волосами напомнила мне мою дочь, которой в таком же возрасте я стала заплетать её распущенные, свежевымытые косы, на радость её тяге к «обнимашкам» и расположенности к тактильному знакомству.
Я поняла, как же отлично наше сознание эгоцентристов от непосредственных, открытых и любопытных душ индейцев племени Шипибо. Когда я сделала пару портретных снимков детей и протянула камеру, чтоб показать их девочке, она взяла мой фотоаппарат и, равнодушно пропустив своё изображение, стала рассматривать мои фотографии, сделанные в Одессе — они ей были интересней, чем её собственные портреты.
Например, дети в Индии напротив, очень стремятся себя разглядеть, когда я показывала им камеру, первым делом ищут себя.
Индусы тоже любят белых гостей, даже стремятся подражать белым — завидуют. Здесь же, у индейских людей в Перу, любопытство имеет совсем иную окраску. Любопытство, в котором индейские дети остаются собой, самодостаточными и самоценными, но при этом как бы спрашивают: а как здесь у тебя, покажи?! И в ответ, вместо восхищенной зависти, я чувствую тепло, тепло и умиление, в котором -хорошо, что я это я, а вы это вы, это же чудесно!!!
Совершенно новое безоценочное и безсравнительное любопытство. Я таких чувств не наблюдала в себе очень давно: простых и свежих, без заискивания, игры, флирта и социальных расшаркиваний. Чистое любопытство, без идей, и концепций — как любопытство смелого животного, не знающего, насколько же оно само по себе прекрасно в своём любопытном порыве.
Я растаяла от такой чистоты. Села на землю у стены дома шамана и расплакалась от умиления красотой этих мест и этих человеческих созданий, поглаживая ткань, подаренную шаманом, расшитую вручную неоновыми узорами племени Шипибо. Дети облепили меня с двух сторон и стали гладить по волосам, как кошку.
И я училась у этих детей любопытству такого качества — чистому и безсравнительному. Хотя есть взгляд, что такой первичный опыт открытости и ясности восприятия, опыт, который касается не технических, а психических расширенных состояний,мы не учимся получать, мы вспоминаем его, вспоминаем то, что умели когда-то, но в процессе взросления умудрились забыть. Обнаружив это, и восстановив свои расширенные состояния, мы как будто возвращаемся домой.
Удивительно, что находясь у таких вот близких с природой народов мы, современные люди, можем вспоминать и восстанавливать себя подлинных, природных, диких и человечных, без идей и концепций об этом — через живой контакт и опыт сопричастности их культуре.
Ещё в этих местах много горячих источников. Вулканическая активность молодых гор способствует такому природному эффекту естественных бань. Несколько купелей разной температуры, находящиеся под открытым небом в обрамлении зелёных гор, прогревают тело целиком и до костей и охлаждают его, уравнивая разные температуры отдельных участков тела в едином процессе последовательной смены температур. Горячие купели снимают напряжение в тканях, делая нас однородными и сонастроенными со своими отдельными, порой разрезанными в ощущениях частями, объединяя в целое пульсирующее живое биологическое сознание. В процессе мы вспоминаем себя живыми через яркие ощущения в теле и постигаем, что наше телесное сознание всегда колышется в объятьях матери природы.
Чувство дома приносит покой и стирает чувство времени. Некуда спешить и нечего менять, все на своих местах в пульсирующем бытии — как было всегда…
Из этих мест мы улетели снова в Лиму, а оттуда поехали вдоль Тихого океана на юг, в Паракас.
Паракас – это, по отношению к Лиме, столице Перу, как Крым к Украине — курортная территория. Не потому, что океан здесь теплей, нет. Но он спокойней, здесь огромная лагуна (полуостров), которая гасит большую волну. Внутри вогнутой береговой линии ютятся маленькие цветные пляжи. Ну и, конечно, отели, созданные для отдыха местной элиты.
Здесь, по предусмотрению Волшебника, мы встретили мой официальный астрономический ноль — то есть День Рожденья, с которым, по иронии судьбы, совпадает массовое празднование Нового Года. Поэтому мой персональный праздник, если я оказываюсь в это время в людном месте, оказывается гулким: с отсчетом времени, шампанским, массовым ликованием, загадыванием желаний и танцами, и мне это нравится, ведь мой День Рожденья обречён быть праздником, хочу я этого или нет — он гарантирован мне на земле в это историческое время, как гравитация. Есть — и всё! Нравится тебе это или нет — праздник будет, и есть в этом надёжность и нечаянная забота мира — это умиляет меня.
А мой любимый позаботился обо мне и… кости крокодила — маленькие текстурные квадратики, выбеленные солнцем, что я нашла на острове в русле центральной Амазонки год назад в Бразилии, те самые, что удивляли своей совершенной текстурой и дикостью, теперь неожиданно предстали передо мной в дивном ювелирном изделии, ожерелье-трансформере из белого металла. Выполненное как точная копия пластинок спинки рептилии, оно поблескивало крохотными бриллиантами. Ожерелье стало моим талисманом и артефактом — подарком из мира драконов.
Точная копия диких костей каймана амазонки в диком дизайне Миши Ревы. Ну, конечно, это об этом они переговаривались с Джином несколько месяцев назад в Одессе! Как же это здорово, что “Великий зодчий” — так называет Михаила Реву мой любимый, не может не вчувствоваться в город, в человека или в событие, которое отражает в своём искусстве. Вернее, он, скорее, проникает сознанием внутрь события или человека и достаёт оттуда предмет или целый памятник, ведь для настоящего шамана, обитающего сознанием в мире Духа, ни масштаб, ни время не имеют значения – он все равно сумеет изъять суть и воссоздать её в материи.
Я растрогана. Михаил Рева — для меня современный шаман… Плачу.
Мы спускаемся к людям из своего уютного номера, за пять минут до Нового Года.
Который мы, по ощущению, отпраздновали уже минимум пять раз, поздравляя своих друзей из восточного полушария. На огромном мониторе, перед которым стоят люди с бокалами, отсчёт времени идёт в обратном порядке, но я танцую, я не пью шампанское, я ем виноград и снова танцую...
У нас нет времени, нет возраста, нет границ и даже нет никаких возможностей. Ведь идея о возможностях — это о чем-то нездешнем! Возможности — вздор! У нас есть только это пульсирующее живое настоящее — земля под ногами, воздух в лёгких, сопротивление гравитации в теле и музыка в душе — и все это есть в сейчас, и нет ничего, кроме этого! Все, что нам надо, есть всегда рядом. Все, что нам надо, чтобы не спать, чтобы пробуждаться, прорастать в этот мир, все больше и глубже, своим любопытством, своим восхищением, с каждым вдохом впуская в себя Вселенную все смелее — всё это здесь, на расстоянии вытянутых рук для нас, и так есть всегда! У берега горел огонь… Он падал тёплыми отблесками на влажную кожу. Мы ушли в ночь.
***
Утром следующего дня я узнала, насколько не тёплый Тихий океан, и что Джин прекрасно управляет водными судами, а не только машинами и мотоциклами.
Мы вышли на небольшой яхте-катамаране, управлять которой можно было только с помощью паруса и ветра, и вскоре отплыли очень далеко от берега. Мне, как не морскому волку, а горной волчице, совершенно было непонятно, как же мы вернёмся обратно, куда будем причаливать? Ни приборной доски, ни компаса, ни навигатора. Суда с парусом бывают очень разные, но, когда здесь чистая механика перед мощью большой стихии — это настораживает. Парус, два поплавка, между которыми натянуты тент и верёвка – все, что называлось катамараном. Просто плот, плот с парусом? Как в этой узкой кромке берега распознать причал, из которого мы вышли? Но оказалось, что всё под контролем, причём всесторонним.
Когда мы повернули назад, береговая охрана уже выехала к нам на встречу, поинтересоваться, все ли у нас в порядке. Мы более чем справлялись, ветер усилился, обратно судно шло быстрее. Оно обильно захлёстывалось водой из-за сильного крена, так что я продрогла окончательно, когда я выходила на берег, у меня стучали зубы — и это было смешно. В глубине залива или на открытой воде сильно холоднее, это нужно учитывать, когда вы выходите прогуляться на открытую воду. Холоднее, так как на скорости ветер сдувает тепло, которое генерирует тело, и вода на глубине намного холоднее, её не греют прибрежные водоросли, которые на мелководье аккумулируют тепло, поэтому брызги, ветер и собственная неподвижность в короткое время помогут вам даже летом продрогнуть до костей. На удивление, мой капитан был горячий, и я ещё раз вспомнила, чтоесли быть ответственным за какой-то процесс — это сильно согревает!
Приятно было абсолютно функционально обниматься, поглощая тепло горячего тела.
— О, теперь ты понимаешь, зачем нужны мужчины? — заметил мой персональный Джин, радуясь, что может мне прямо сейчас, прям так буквально и всем собой причинить добро.
— Ну, конечно, я догадывалась, что в них есть много полезных опций — сказала я, рассмеявшись, и прыгнула в воду, которая здесь показалась горячей, и я бы теперь пообнималась ещё и с водой, если бы не жалящие медузы, с которыми уж точно я обниматься не хотела.
Через пару часов мы отправились на маленьком самолете, чуть больше джипа, смотреть рисунки пустыни Наска. Здесь для этого, из совершенно серьезного аэропорта, вылетают самолеты в направлении пустыни, и, наклоняясь в акробатических пируэтах, креня попеременно то правым, то левым крылом к земле, на высоте 250 метров над пустыней показывают чёткие рисунки огромных размеров и непонятного назначения.
Пилот называет в микрофон, как настоящий экскурсовод их названия и управляет нашим вниманием: посмотрите направо… посмотрите налево...
Зрелище захватывающее, тем более, мы летим так неприлично низко, что я могу оценить профессионализм пилота и красоту панорамы одновременно и восхищаться действом в квадрате. Удивление и удовольствие — если у вас всё отлично с вестибулярным аппаратом, но для страховки лучше не ешьте перед таким полетом.
Оказывается, что эти рисунки с земли вообще не различимы. Наносились они по пересечённой местности с неровностями ландшафта, но при этом линии и цельные рисунки с высоты выглядят идеальными. Если их видно только с высоты, то каково их назначение? Если они наносились внизу, то должны быть следы разметки или контроль работ должен был проводиться с высоты. Летали ли люди здесь раньше? И как они это делали, если никаких следов техники и клеточной разметки на поверхности пустыни никогда не было найдено?
В самой пустыне особый климат: такой сухой воздух, что здесь ничего не растёт, как в марсианской пустыне.Здесь нет дождей, но есть сухие ветра, и даже после таких ветров рисунки не просто сохраняются, а и выглядят ещё более четко, как будто сам ветер или камни по контуру рисунка каким-то особым образом способствуют тому, что время не властно над ними.
Так что же это?
Здесь напрашивается три варианта ответа:
- Это сделали люди, которые мыслили совершенно иначе, и поэтому мы не можем понять их логику, а потому и назначение рисунков.
- Это сделали не люди.
- Это сделали люди, но в изменённом состоянии сознании. Пользовались ими при выходе из тела в мистических ритуалах и церемониях.
Удивительно все это. И я первый раз за всю свою взрослую жизнь, будучи в ясном сознании, начинаю мыслить такими категориями как «пришельцы» и чувствовать не просто силу сильнее сильного, не ту силу, которая природная и первозданная — нет, эту я как раз знаю, но здесь ощущается не она, природная, а другая сила – разумная. Та сила, разум и логика которой больше возможностей человеческого этноса, по крайней мере, уровня человека современного.
Не удивительно, что здесь, в Латинской Америке, так часто говорят о пришельцах из космоса, или из будущего – кому, куда нравится поселить опережающий нас по развитию разум. Он, определённо, более передовой — читающийся в древних феноменах, живой и созидающий разум. Здесь далекое прошлое и далёкое будущее становятся ближе -встречаясь в настоящем.
Жителям других континентов идея о пришельцах кажется очень несерьезной.
Но, приезжая сюда, взрослый человек, даже убежденный скептик, видя такие неожиданные феномены, практически без посторонних усилий становится готов «поменять свою веру» и признать существование «иной цивилизации».
Рисунки в пустыне Наска, идеально обработанные неподъёмные камни, сложенные в форме тетриса и многогранных паззлов, стены строений, сложенные без раствора, но и без щелей, что порой имеют идеально выверенный угол наклона в 80 градусов. Строения, кстати, для жилья не предназначены – они без окон, канализации и дымоходов, с огромными залами, где жить было бы невозможно. Ритуальные ли они, технические, акустические — бог весть, какого назначения эти древние строения – они потрясают сознание и заставляют пересмотреть свои исторические знания и взгляды.
И тут же, рядом с идеальными линиями древних сооружений, или прямо сверху, совсем другая каменная кладка — инки. Хаотично, маленькими камнями и земляным раствором строят поверх местные индейцы, видно, как они пришли на полуразрушенные мегалитические строения и угнездились сверху, перестраивая то, что осталось от бог весть кого, под свои жилищные нужды. Оценив надёжность древней кладки, инки умело опирают на них свои здания.
Официальные местные гиды говорят, что все это построили инки. Если послушать в толпе, что говорят местные гиды, то становится просто смешно. У местных гидов нет разрешения рассказывать что-то иное, на то они и лицензируются. Если они будут отклоняться от официальной версии стандартного рассказа, или приглашать туристов подумать самостоятельно и посмотреть два раза, то они просто лишатся лицензии. Но нам повезло больше.
У нас русскоязычный гид Роман — большая умница! Он имеет техническое инженерное образование -влюблён в Перу, в культуру и традиции индейцев, живёт здесь около 20 лет, сам из Москвы.
Роман, обращает наше внимание на такие вещи, которые мы бы без него не заметили. Например, следы катастрофы — разбросанные большие валуны с оплавленными краями. Разбросаны они относительно очевидного эпицентра предполагаемого взрыва, это явные следы катастрофы, так называемой «войны богов» — перевернутые ступени и оторванные куски от обработанных камней.
Наш проводник показывает следы барельефов животных, затертых временем и еле различимых, но узнаваемых, если знать, куда смотреть. Роман, обращает наше внимание на каменные замки и идеальные отверстия в камне, на искусственные, но не функционирующие сейчас русла ручьев, которые сделаны с изогнутыми коленцами так, чтоб издавать мелодичный звук, когда по ним идет вода.Показывает разные акустические эффекты в определенных нишах, их слышно со специально отмеренных расстояний, выверенных множеством собственных исследований. В этих местах я и слушаю отзвуки: да, действительно, это какие-то древние колонки!
Наш гид знает и официальную точку зрения, и так же то, что узнал сам, путешествуя по нетуристическим местам, и разговаривая с местными индейцами, живущими в вдалеке от многолюдных городов.
Роман рассказывает о своих находках и собственных взглядах на происходящее, с интересом выслушивая и наши предположения и версии. Вижу, что он искренне вслушивается. И тут он говорит:
— Как интересно, что человек может высказать совершенно свежую версию. Так ещё никто не смотрел, — говорит он моему другу.
Джин отвечает:
— Я, по своему первому образованию, строитель атомных электростанций.
И рассказывает проводнику, как и к чему он был причастен когда-то. Я вижу радость мужской солидарности и интеллектуальной встречи.
— Мы фильм снимаем, документальный, с русскими исследователями, поэтому мне так интересно ваше мнение, — говорит наш гид Роман.
И тут я понимаю, что горячий и глубокий интерес к теме подогревается далеко идущим мотивом снять документальный фильм.То есть, когда любопытство не останавливается на исследователе, а идет дальше, сквозь него, и исследователь намерен делиться находками — это становится глубоким научным неиссякаемым живым интересом. Это объясняет неиссякаемую энергию нашего гида.
Я смотрю на камни древней кладки, и явно вижу в ее рисунке биологический структурированный рисунок. Камни разного размера подогнаны как зерна граната или кукурузы – плотно без зазора. При этом камни выглядят как бы разбухшими, как пирожки на противне у хозяйки, как будто в духовке подросло дрожжевое тесто и крепко слиплось приблизительно квадратными подушечками. А местами камни таким паззлом скреплены, что кажется, для этого эффекта идеального стыка, им нужно было всем одновременно взлететь в воздух и сложится в идеальную стенку.
В общем, мне нравится искать ответ, и наблюдать свой внутренний визуальный ряд. Нравится то, с каким азартом мой ум ищет подобия и аналогии, так, как будто я имела к этому отношение.
И, конечно, мне импонирует то, что Роман, как свободный учёный, действительно ищет ответ, собирает разные сведения и версии. Они командой готовят фильм, чтобы предложить людям подумать и увидеть с разных точек зрения наследие культуры этих мест. Мне тепло от осознания того, что в таком фильме, зрителям, вместо навязывания безапелляционных, но весьма спорных теорий, предлагают многогранное видение феномена и приглашают к самостоятельным выводам. Продолжение следует...опубликовано
Автор: Наталья Валицкая
Источник: econet.ru/articles/164976-peru-prodolzhenie
Депрессия «своими руками»
Кирпич, газобетон или дерево - как выбрать качественный материал для строительства дома