Оздоровление души - Иван Охлобыстин о своих взглядах на непростые вещи и события Страница 1 из 4

Печки бывают разные. Вот возьмем сказку «Гуси-лебеди». Там Аленушка Иванушку в печку сует, чтобы скрыть от гусей-лебедей.
Актер и священник в запрете Иван Охлобыстин встречался с молодежью в малом зале Музея Великой Отечественной войны на Поклонной горе. Встречу организовал Центр «Журавль» (zhuracentr.ru).



В декабре на таком же творческом вечере в Новосибирске Охлобыстин сказал, что «запихивал» бы всех геев «живьем в печь». 

После этого он ушел с поста креативного директора компании «Евросеть» на такую же должность в компании Baon. 

Все эти новости два месяца не сходили с первых страниц новостных сайтов. 



Корреспондент Правмира встретилась с Охлобыстиным, чтобы дать читателям возможность подробнее ознакомиться со взглядами популярного актера на жизнь, а также выяснить, из каких глубин подсознания всплыли «печи».





Вечер Иоанна Охлобыстина в центре «Журавль»

Молитвенные технологии

В самом начале разговора Охлобыстин сообщил, что в интернет-переписке его и сейчас, несмотря на запрет в священнослужении, просят помолиться.

— Часто?

— Довольно часто, причем в самых удивительных вариантах.

Я люблю фотографию. Я фотографирую не только семью, но и природу, и какие-то явления и события, а потом отбираю, оставляю лучшее — получается вечный фотоальбом в сети. Я думаю, пока будет существовать человечество — будет существовать и сеть.

Однажды друзья попросили, чтобы я сфотографировался в храме. Я повесил фотографию в Instagram и внизу подписал: «Молюсь за всех, прошу ваших молитв».

И мне присылают комментарий: «Прошу за рабу Божию Фотинию, болящая». А я стою в алтаре, когда вынимают частицы — выписал, священник помолился. Потом опять комментарий — они же обновляются постоянно, у меня много подписчиков, в течение получаса тысячи две набежало. И среди них — просьбы помолиться.

С тех пор я после причастия, когда Чашу выносят из алтаря (чтобы не было фамильярного отношения к алтарному пространству), прошу одного паренька сфотографировать меня — я стою в светской одежде, но причащаюсь и молюсь в алтаре. Фотографию снова подписываю: «Молюсь за всех, прошу ваших молитв». И снова приходят комментарии, я выписываю имена. Если не успеваю принести их на проскомидию — сам молюсь в алтаре. Не успеваю в алтаре — дочитываю дома.

Если в Twitter-е приходит какая-нибудь просьба сердечная: «Помолитесь, ребенок в больнице», — сам помолишься и ретвит ставишь. Сложно разве произнести: «Помяни, Господи, младенца такого-то болящего»? Использую высокие технологии.







 «Либо искусство, либо „бабки“»

— Ваше священническое служение осталось в прошлом?

— Я надеюсь, что нет. Мне одному приходится озвучивать то, что должны были давно озвучить люди более авторитетные, наделенные и духовным опытом, и жизненной чистотой. Но этого не происходит по многим партикулярным причинам. Меня как в угол загнали. Есть правда Христова — ее надо озвучивать.

Но я христианин, сам по себе не радикальный. В каких-то внешних проявлениях — вроде как и радикальный. Например, считаю, что нельзя воровать на кино. Либо искусство, либо «бабки».

 «Бабки» тоже можно делать красиво, но нужно определиться, кто ты — бизнесмен или художник? Потому что нельзя путаться, вечно кокетничать, губки куриной попкой: «Я — великий художник, и не снимаю из-за того, что у меня денег нет». 

Дайте мне в 90-е годы телефон с видеокамерой — я бы на нее снял художественный фильм и в Канны на надувной лодке отвез бы. 

Вернулся бы с призом — 100%. Так что это все отговорочки.







Меня учил исповедальной практике совершенно дивный человек архимандрит Михаил из Ташкента. Царствие ему Небесное. Один из первых уроков, которые он преподал: «Чаще смотри на себя в зеркало, тогда и других осуждать не будешь».

Комфортней всего я, конечно, себя на службе чувствую. Это — мое. Я своеобразный человек, очень энергичен, но это никак не связано с позиционированием во внешнем мире. 

Мне нравится кататься на велике, заниматься боевыми единоборствами, охотой, в экспедиции ходить, что-то восстанавливать, что-то делать, включая детские занятия — склейка моделей кораблей… Я вполне комфортно себя раскладываю в пространстве.

А в храме у меня особое состояние. Я уже двадцать лет плотно нахожусь в храме и отношусь к этому серьезно, без всякого самооправдания. Я реально понимаю, кто я такой и что мне дает храм, сама возможность допуска в храм. И к Богу меня ведет желание не что-то взять, а чувство благодарности за то, что у меня уже есть: люди хорошие окружают, реализация творческая и житейская — мы живем в мире физических закономерностей, и поэтому закон сохранения энергии требует от меня кому-то принести благодарность. А иного, кроме Господа, я и не вижу.

Печка для содомитов

— Вы сказали, что вы иногда высказываете то, о чем должны были высказаться люди более авторитетные. Например?

— Ну, вот возьмем наболевший вопрос с содомитами. Ну совершенно же очевидно. Почему мы все туда-сюда мечемся? Господь говорит, есть два ответа: «да — да», «нет — нет». Пути срединного нет: что это болезнь, еще что-то… Либо ты приемлешь это, либо дистанцируешь себя и тех, кто тебе дорог, тот мир, который нам доверил Господь, от содомского греха.

Я очень реалистичный человек. Меня иной раз это и подводит — я мог бы на что-то закрыть глаза, я легко ушел бы от вопроса о тех же содомитах. Но когда меня спросили напрямую, то я напрямую и ответил. Как должен был ответить любой из христиан.

В Новосибирске, как обычно, произошла глупость. Меня на концерте спросили, как я отношусь к гомосексуалистам. И я ответил, что я бы их всех по печкам распихал. А печки бывают разные. Вот возьмем сказку «Гуси-лебеди». Там Аленушка Иванушку в печку сует, чтобы скрыть от гусей-лебедей. Так что с точки зрения юриспруденции я абсолютно чист.