И через тысячу лет

Я сидел на скамейке, держа в руках облезлую сломанную ветку и ожесточенно водя ею по рыхлой земле. Старик говорил тихим, спокойным голосом и тем ужасней было слышать то, что он говорил.

— Она умрет через три дня, в шесть часов вечера. Через три дня, то есть в понедельник. В этот день у нее будет четыре пары в институте, после чего она поедет в гости к подруге. Она уйдет от нее в пятом часу. Без десяти шесть она сядет на «маршрутку», которая повезет ее домой. Ровно в шесть часов автобус столкнется с грузовой машиной и перевернется. Погибнут два человека. Она в том числе.

У меня дернулась рука, и ветка хрустнула. Я посмотрел на него: обычный старик, лет 60, старомодно одетый, с жесткими морщинками у рта — он не производил впечатление сумасшедшего. Он подсел ко мне час назад, и он все про меня и про Таню знал. Но как можно верить такому? Это был абсурд, ерунда, но что-то в его полуприкрытых глазах и невозмутимых движениях говорило мне, что он не лжет.

— Кто вы такой? — в горле был комок, мне было трудно говорить.

— Это не важно, — он качнул головой. — Но ни к богу, ни к дьяволу я не имею никакого отношения, сразу вам говорю.

Я все сжимал в руках ветку, я не мог успокоиться.

— Допустим, вы говорите правду, — я сглотнул и вспомнил, как старик сказал, что я подарил Тане в годовщину нашего знакомства. Об этом не знал никто кроме нас с Танькой!

— Допустим, вы говорите правду, и в понедельник случится то, что вы сказали. Я хочу знать, чего вы хотите, почему вы мне это сказали и как можно… да, как можно этого избежать?

«В понедельник Танюшка будет дома, — решил я. — Я приеду к ней, и мы целый день будем сидеть дома».

— Этого нельзя будет избежать, даже если вы скажете ей и даже если она не будет никуда выходить, — старик взглянул на меня.

— Но ее не будет в автобусе! — вскричал я.

Старик пожал плечами:

— Тогда она умрет по-другому. Но ровно в шесть часов. Разве дома так уж безопасно? Таня вроде на десятом этаже живет, не так ли? Высоко!…

Мне захотелось ударить его в лицо. В его желтое, сухое, старческое лицо. Откуда он взялся? И почему Таня? Она же никогда никому не сделала ничего плохого, моя любимая, единственная Танюшка!

Я сжал зубы и закрыл глаза.

— Это несправедливо! — я быстро повернулся к нему. — Но вы ведь не просто так это сказали! Чего вы хотите?

Он поправил старенькую поношенную шляпу на голове, смахнул с плаща пылинки, сложил руки перед собой и сказал:

— Я не говорил бы вам всего этого, если бы не существовало определенной возможности избежать данного исхода. Вы ведь, конечно, не хотите, чтобы ваша любимая Таня погибла? — он посмотрел на меня. — Да, глупый вопрос. Так вот, всякое событие, и смерть в том числе, безусловно, предопределено и не в силах человека это исправить. Люди умирают тогда, когда им суждено умереть, и меня всегда коробило выражение «неожиданная», «внезапная смерть». Человеку можно облегчить страдания, но нельзя отсрочить день и время его смерти. Это исключено. Но, как говорится, нет правил без исключений.

Я внимательно его слушал. Он говорил не по возрасту четко и быстро.

— Я могу дать вам шанс. Ваша Таня будет здорова, счастлива, она проживет долгую жизнь. Она не умрет в понедельник. Это зависит от вас.

Я схватил его за руку:

— Что я должен сделать?

Он откинулся, потер костяшки пальцев и ответил:

— Цена очень высока.

— Таня для меня бесценна, — сказал я ему, глядя в глаза. — Что нужно сделать?

Он усмехнулся, покачав головой. Потом сказал мне, указывая рукой:

— Посмотрите вокруг. Правда, красиво?

— Да, красиво, — сказал я.

Старик удовлетворительно хмыкнул.

— Я знаю, вы очень цените красоту. А на балет вы с Таней ходите почти каждый месяц.

Он знал и это. Я опять спросил его:

— Так что я должен сделать?

Он помолчал, затем спросил:

— Вы очень любите Таню?

Я не ответил, я ждал.

— Хорошо, — сказал он, помедлив. — Слушайте меня внимательно.

— Я слушаю.

— Таня останется жива, но взамен вы, лично вы, должны отдать несколько вещей, а точнее три, которыми обладает каждый человек и которые являются его естественными функциями.

Я сидел неподвижно, он сказал внятно и громко:

— Вы отдаете слух, зрение, голос, и Таня будет жива. Вот и все.

— Это и есть ваше условие?

— Да. Иного пути нет.

— И как это произойдет?

Он похлопал меня по колену:

— Не бойтесь, вы ничего не почувствуете. Если вы согласитесь, то уже завтра утром вы проснетесь без слуха, зрения и голоса. Никаких операций по выкалыванию глаз не будет. Все очень просто.

Он взглянул на меня:

— Но вы не обязаны соглашаться. Это ваше право, ваш выбор.

Я глухо сказал:

— Я не буду ни видеть, ни слышать, ни говорить. И что мне остается делать?

— Вы будете жить. Как и Таня. Хотя… — он побарабанил пальцами по дереву скамейки. — Она очень вас любит?

Я промолчал. Я был уверен в ее любви, но кто захочет любить «живой труп»?

Я снова посмотрел вокруг, теперь уже другим взглядом. Боже, почему все так красиво! Я закрыл глаза и попытался представить себе состояние слепоглухонемоты. Это же ужасно!

— Еще раз говорю, это единственный выход, — сказал старик. — А иначе…

— Иначе она умрет, — закончил я в бессилии перед неотвратимым.

— Да, в понедельник, в шесть часов, — подытожил старик.

Он взял меня за руку, заметя мое состояние:

— Должен вам сказать, что вы не первый, кто столкнулся с таким выбором. И знаете, — он задумчиво похлопал меня по руке, — еще никто не захотел жертвовать собой.

Я сидел, и тяжелая больная тоска душила меня. Я закрыл глаза, потом открыл их снова, начал говорить не своим, сдавленным, чужим голосом:

— Вы знаете, это очень высокая цена для меня. И слишком большая жертва. Я очень люблю Таню, но я не могу… Это так сложно. Я не знаю…

Я старался не глядеть на него, но я почувствовал, что он встал. Расправляя складки на своем плаще, он спросил:

— Это ваше последнее слово?

— Да, — тихо ответил я.

— Ну что ж, это ваш выбор. Приятно было с вами пообщаться, — он посмотрел на часы. — Мне нужно еще кое с кем встретиться. Так что, всего доброго.

— До свидания, — еле слышно сказал я.

Он повернулся и медленно пошел, постепенно удаляясь от меня все дальше и дальше, пока не скрылся за поворотом. Я продолжал сидеть в оцепенении, мне было трудно дышать. Я сжал голову руками, хотелось плакать. Но не получалось.

Все произошло так, как он и сказал. Таня погибла в шесть часов вечера, в понедельник, попав в автокатастрофу. Все эти три дня, с пятницы по понедельник, я старался с ней не общаться, избегая ее. Лишь в субботу состоялся между нами короткий телефонный разговор, в котором мы договорились встретиться во вторник. Мне было тяжело с ней разговаривать, а когда она сказала, что в понедельник поедет в гости к подруге, мое сердце сжалось. Она говорила тоже не очень охотно, сказав, что немного приболела. Прощаясь, она сказала, что любит меня и положила трубку. В понедельник вечером, когда я уже знал о случившемся, в своем почтовом ящике я обнаружил письмо от Тани.

Я читал письмо, мои руки дрожали. Дочитав его до конца, я долго, минуту, неподвижно стоял, а потом начал сдавленно, тяжело рыдать, втянув голову в плечи.

«Миленький, любименький, — писала она. — Я не знаю, когда ты получишь это письмо. Но наверняка тогда, когда меня уже не будет на свете. О, как тяжело осознавать это! Но я спокойна уже тем, что ты жив. Ты, наверное, ничего не понимаешь, но как мне трудно писать. Я плачу… Я люблю, люблю тебя. Почему так должно произойти и почему с нами?…

Он подошел ко мне в четверг, вечером, когда я возвращалась из института. О, боже, миленький, он все про нас знал! Какой-то старик в мятой шляпе, но он знал, что ты мне подарил в годовщину нашего знакомства — это же не знает никто! Он рассказал о нас все: и как мы познакомились, и какой наш любимый фильм, и где мы отдыхали прошлым летом. Он знал все! И он сказал, что ты умрешь. Да, ты должен был умереть в субботу. В одиннадцать часов, утром, тебя бы сбила машина. Так он говорил — о, как я тогда извелась; я ему не верила! Но он знал все. Он сказал, что твоей смерти можно будет избежать — для этого я должна отдать свою жизнь… Миленький, извини меня, но я так долго думала, плакала. Я согласилась. Он сказал, что я умру в понедельник, он не сказал, во сколько… Мне так страшно! Сегодня воскресенье — завтра я умру. Но зато ты жив, ты будешь жить; вчера я не выдержала, позвонила тебе — какое это счастье слышать тебя, знать, что ты есть! Ты должен жить, я так люблю тебя. Но почему так быстро летит время?

Уже вечер. Я больше не увижу тебя. Никогда. Почему мы?! Мы столько еще не сделали. А я так хотела!

У меня дрожит рука… Миленький, мне трудно писать. Не забывай меня. Я буду всегда любить тебя.

Таня».