Мариэтта Чудакова: Люди не отдают себе отчет, какой год нас ожидает

Уже 20 лет известный литературовед и общественный деятель Мариэтта Чудакова занимается особенным делом, точнее, совершает подвиг – развозит нужные книги по школьным библиотекам, встречается с учителями, библиотекарями и школьниками в самых глухих деревнях, проводит лекции.

В Екатеринбурге Мариэтта Омаровна недавно провела встречу с интеллигенцией и рассказала о том, нужно ли читать детям о репрессиях и почему мальчик в 12 лет должен знать, что от него зависит судьба Родины.

Мариэтте Чудаковой — 80 лет.

Как военные помогали просвещению

 

– Это был 1996 год, я была членом Президентского совета и членом комиссии по вопросам помилования при Президенте России. Шел выборный год. Я была за то, чтобы избрали на второй срок Ельцина, а не коммуниста Зюганова. Обратилась к помощнику Ельцина – Георгию Александровичу Сатарову, говорю ему: «Георгий Александрович, у меня такая идея: раз идет такая активная президентская кампания, то хорошо бы, чтобы члены Президентского совета поехали в те глухие места России, куда Президент заведомо не попадет, и чем-то помогли людям». Он: «Замечательная идея! А Вы сами знаете, что бы Вы хотели сделать?» Я говорю: «Стопроцентно знаю. Знаю, что с 1990 года в сельские школы  не направляются никакие книги, комплектование прекратилось. А за эти пять-шесть лет издано то, о чем мы, интеллигенты, мечтали всю жизнь: Мандельштам, Ахматова, Пастернак, все на свете. Я хочу отвезти эти книги в сельские школьные библиотеки».

Он начал этим заниматься очень правильно: позвонил в Министерство обороны, чтобы они мне помогали – доставляли меня на военном борту. Я выбрала территории  – Самарскую, Тюменскую области и Республику Алтай. И я слетала в Самарскую область, раздала книги, слетала в Тюмень – там я отвозила книги и в военные части, заброшенные глубоко в березняке, куда ни одна нога человеческая не ступает. Потом меня военком звал: «Приезжайте, мы же никого не пускаем – тут подберезовики стелются ковром, приезжайте, наберете себе грибов!»

Потом я прилетела поздно вечером в Новосибирск, чтобы затем ехать в Республику Алтай. Почему в Новосибирск, а не в Барнаул? Потому что Барнаул не принимал военные самолеты. Это был мой третий пункт, и у меня на борту была последняя треть груза – 300 кг… Отсюда ясно, что я могла работать только с военным бортом – с Министерством обороны. Меня встретили правительственные ГАЗики, и я всю ночь –  9 часов – ехала в Горный Алтай…

Меня предупредил Сатаров: «Имейте в виду, Мариэтта Омаровна, что ваша должность – член Президентского совета – выше должности губернаторов». Я говорю: «Мне это все равно, я себя всегда веду одинаково, щеки надувать не умею». Но там передо мной председатель местного правительства стелился еще и потому, что я обратила внимание – на городской площади были только красные флаги;  там все в правительстве были за Зюганова, но должны были маскироваться, что за Ельцина. Все были сталинисты (чем дальше в глубинку, тем этого было больше).

И вот  мы сидим с тогдашним председателем правительства, обсуждаем протокол моего пребывания в Республике. Вдруг приоткрывается дверь, появляется отчаянное лицо молодого человека: «Вы член Президентского совета?» – «Да». – «Вас ждут семьдесят афганцев!» А этот, Петров, на него закричал: «Андрей, иди, мы не тем тут заняты, мы составляем протокол!» Я посмотрела на отчаянные глаза молодого человека (а это был председатель Независимого союза ветеранов Афганистана), все поняла в одну секунду и сказала: «Андрей, сидите в коридоре и ждите: мы составим график, и я сегодня непременно встречусь с вашими афганцами». Председатель правительства очень не хотел, чтобы я встречалась с «афганцами», но не мог против меня идти. Тот, повеселев, захлопнул дверь, подождал и потом повез меня. Так я встретила Андрея Мосина, с которым мы ездим с тех пор по стране уже двадцать лет. Позже я узнала, что  он был лучшим разведчиком 40-й армии в Афганистане.

У этого Союза была тогда своя комнатка. Когда мы приехали – туда уже войти было нельзя, можно было задохнуться, так накурено, и уже они выпили, конечно (ждали меня часа полтора). Руки на столе со сжатыми кулаками…

Первые их слова были: «Мариэтта Омаровна, вы член Президентского совета? Здесь одни коммуняки в правительстве! Раздайте нам автоматы, мы их покрошим – и дело с концом».

 

…Когда я вернулась домой и рассказала мужу, он пришел в ужас: «Не могу представить, что ты могла им ответить?» Говорю: «Да прекрасно ответила: «Ребята, у вас есть Верховный Главнокомандующий?» – «Конечно – Борис Николаевич Ельцин!» – «Так вот – когда Верховный Главнокомандующий скажет вам взять автоматы, тогда вы их возьмете! А пока – только мирным путем!» И стукнула кулаком по столу для убедительности. И они успокоились, эти слова на них вполне подействовали.

Потом они мне говорят: «Вы не ездите с правительством – они Вам покажут потемкинские деревни, поедемте с нами». И я трое суток ездила по Республике Алтай на их машинах с приготовленными комплектами книг для школ. Я почти не спала: мы объехали сорок школ. Если бы я спала, то мы объехали бы в два раза меньше. Там ездят только на машине, там нет железной дороги. Самый дальний район, Кош-Агач, в 300-х, кажется, километрах от столицы. Город один – столица. И – только села…

Но я увидела потрясающие вещи (я уверена, что у нас в каждом городе, если не в каждой школе, есть очень хороший словесник, хоть один): учителя брали книги и прижимали их к груди, слезы по щекам у словесниц самые настоящие:

«Боже мой, я не верю, что у меня в руках Мандельштам! Не верю, что держу Ахматову! Что могу преподавать Пастернака по книгам, а не по университетским тетрадкам!» Это было что-то невероятное.

 

Я потом сидела с ними в учительской, разговаривала. Это был 96-й год, им не платили зарплату месяцами, не было учебников, тетрадей – писали чуть ли не на газетах. И они рассказывали, как в школе завели какой-то новый курс, о чем мечтала всю жизнь какая-нибудь учительница – вышивание особого типа или кружева, как вводили по своей инициативе разные занятия – и мыслительные, и ручные. Им задерживали зарплату.  И я везде задавала им один и тот же вопрос, во всех сорока школах: «Вот представьте себе, что с завтрашнего дня возвращается все на круги своя: у вас будут вовремя зарплаты, учебниками  и тетрадками вы будете обеспечены, но никаких лишних факультативов, одна программа на всю страну и так же, как раньше, вы пишете отчет ежемесячно завучу, завуч в РОНО, РОНО в ГОРОНО… Что бы вы выбрали?» Я им была никакая не начальница, объясняла, что я на общественных началах, из Президентского совета, их жизнь от меня не зависит. И все, решительно все, немного подумав, отвечали, что нет, все-таки нет… Они не хотели уже вернуться. Вот вам и ответ про советскую власть и отношение к ней. Я это видела в самое тяжелое время (в Москве уже все было налажено, а у них было так).

После того, как я увидела, какое воздействие оказывают  эти мои «привозы» на учителей, школьных библиотекарей, я поняла, что это  надо продолжать. И стала думать, как дальше это делать.

Книги для подростков – за свои деньги

 

Лет восемь-девять назад образовался один проект: профессора-историки, преподаватели ВШЭ и истфака МГУ, додумались, что сейчас самое сложное время для преподавания истории в школе  – это девяностые годы. И они решили помочь учителям и издали четыре  тоненькие книги в одном оформлении – проект «Уроки девяностых», «Книга для учителя». А я их переориентировала с учителей на библиотекарей. Я была уверена, что из ста учителей эти комплекты будет использовать двадцать, остальные восемьдесят будет лежать в домах мертвым грузом: надо не раздавать комплекты без разбору всем учителям, а отдавать их в библиотеки. И  туда придет только тот учитель,  который хочет эту книгу  использовать.

Я стала возить книги на машине по районным библиотекам, но я, конечно, не хотела возить им только эти книги – их нужды были шире. Про меня узнала внучка Чуковского (теперь, к сожалению, покойная), Елена Цезаревна, основная его наследница, сказала, что к ней от каждого издания привозят экземпляры, и  она с удовольствием будет при моей помощи дарить их российским библиотекам. Каждый раз перед очередной поездкой я получала чемодан таких прекрасно изданных «Тараканищ» и «Мойдодыров», что сама бы читала. Сейчас семья Чуковских продолжает это.

В России многое можно сделать, страна большая, много добрых и активных людей, только мы меж собой все плохо связаны.

 

Литературное агентство, которое работало с книгами Чуковского, тоже решило передавать нам книги, в том числе переводную литературу – Хемингуэя, Драйзера, Фицджеральда – шестое-седьмое издание, и наследники переводчиков, конечно, их уже не берут.  Периодически мне звонит Татьяна Соколова, глава агентства, и говорит: собрала для вас книги, три коробки. Их привозят в мою маленькую квартиру, я по коридору все это разбрасываю, раскладываю на несколько чемоданов, потому что поездки у меня обычно в два места: стараюсь эффективно, времени же нет, надо и своей наукой заниматься.

Прознал замечательный человек, старик уже, сын всем нам известного Александра Волкова (“Волшебник Изумрудного города”), и говорит: “Я знаю это имя – Мариэтта Чудакова, я ей доверяю, я ей буду передавать книги, только никому не говорите, чтобы ко мне все не лезли”. И он передает мне замечательные книги Волкова: и “Желтый туман” (я и сама не знала – очень любила “Волшебника Изумрудного города”, а это уже после моего детства  было), “Тайна заброшенного замка”.

Но этого мало, я еще покупаю: свежевышедшие, и свои книги  –  не  научные, те, я считаю, кому надо – тот купит сам,  а я написала ряд книг для подростков:  для того их и написала, чтобы они до подростков дошли, и я не вижу другого пути, как самой покупать и развозить, потому что не у всех библиотек  есть деньги, а главное – им сегодня не дают самим выбирать нужную литературу.

Несколько лет назад я написала биографический роман для подростков. Написала на контртитуле: “Для смышленых людей от 10 до 16 лет”, книга называется “Егор” – о Егоре Гайдаре, сегодня – уже третье переиздание. Мой принцип: не брать у издательства ни рубля за нее – я ее написала из сугубо моральных соображений, для восстановления справедливости, потому что помоями обливать такого прекрасного человека, который, можно сказать, жизнь отдал своей стране в трудные годы, – это глубоко несправедливо и плохой пример детям. И я развезла по России – по городским и школьным библиотекам – около двух тысяч книг, на свои деньги.

Очень любят библиотекари мою книгу “Не для взрослых”. Хотя я ее писала для подростков, но они говорят: “Ну и что, мы им передаем со своими объяснениями, для нас это рекомендательная библиография”. Я пишу очерки, они выходили маленькими книжечками: “Полка первая”, “Полка вторая”, а потом издательство собрало полную книгу, трехтомник, и уже тоже три тиража, и там о лучших шедеврах мировой литературы для детей.

Двенадцать лет – очень серьезный возраст

 

Я считаю, что нет книг мировой классики, которые читать рано, я категорическая противница этих “6+”, “12+” – это неразумно, потому что умный ребенок должен опережать свой возраст, в этом вся суть – он должен протянуть руку к книжке, которую ему еще рано: что плохого, если восьмилетний ребенок полистает “Анну Каренину”? Посмотрит, увидит, что это что-то взрослое, пожмет плечами, но он ее запомнит и потом к ней обратится. Так что нет книг, пишу я, которые читать рано,  –  исключаем те, которые не надо читать никогда.

Второй закон, который я вывела: есть книги, которые читать поздно. Любой со мной согласится, здесь никакого великого ума не надо, чтобы понять, что если мы с вами в двенадцать лет не прочли “Тома Сойера”, то, как говорят в народе, “мы мыла не объелись” – сесть читать в первый раз в сорок лет!  Вот перечитывать можно, вспоминая детские впечатления, с большим удовольствием, летом в гамаке. Но вряд ли кто-то будет даже того же “Гулливера”, “Робинзона” первый раз читать в сорок лет.

Я написала детективную повесть для подростков «Дела и ужасы Жени Осинкиной». Вся детективная часть основана на реальном материале, мне слишком даже хорошо знакомом, поскольку я прочитала, семь лет работая в Комиссии по вопросам помилования – была такая при Президенте Ельцине, за  эти годы  – мне самой страшно произносить такую  цифру – десятки тысяч приговоров…

Например,  у меня в повести действует мальчик, Витёк, который отсидел вместо семи три с половиной – вышел по президентскому указу о помиловании, он старше остальных героев. В основе – абсолютно реальная история, которая мне встретилась в одном приговоре: взрослые ребята, двадцати двух – двадцати трёх лет, решили у туристов угнать мотоцикл и покататься на нем, а потом вернуть. Четырнадцатилетнего мальчика поставили на шухер. И этот мальчик услышал внизу крики, и когда он вниз спустился, там уже было два трупа, потому что туристы не захотели отдавать мотоцикл. А деревенские не собирались никого убивать, но в нарушении закона и нормального порядка жизни всегда есть большая опасность, что я и пытаюсь в этой книге выразить. В результате они на него свалили, что это чуть ли не он, и этот мальчишка загремел в лагерь на семь лет, потому что ему накануне исполнилось четырнадцать. Хотя у нас уголовная ответственность начинается с шестнадцати лет,  но за тяжкие преступления, убийства  – извините, с четырнадцати.

И у меня был спор на комиссии на эту тему. Мужчины говорили: он должен был сразу покинуть место преступления, отправиться в милицию и сообщить об увиденном. Я говорю: что вы такое говорите, он бы туда не дошел, он был главный свидетель: эти же ребята, которые были с ним в хороших отношениях, но когда речь идет об убийствах – они бы его по дороге пришили. Он не мог ничего сделать. И вот я в книге эту историю рассказала.





Моей главной героине, Жене, двенадцать лет. Некоторые считали, что это мало для таких осмысленных действий. Я прекрасно себя помню в этом возрасте – это очень осмысленный возраст, очень серьезный. Я приняла в двенадцать лет несколько важных решений, которым следую до сих пор.  Одно из них мне этим летом спасло жизнь.

Я решила тогда независимо ни от каких обстоятельств каждое утро делать зарядку. Я вообще любила спорт, была разрядницей по художественной гимнастике уже в аспирантские годы, вообще серьезно к спорту с детства относилась, а потом, может, уже муж повлиял (он был в первой десятке в нашем университете по плаванию), на лыжах любила бегать, и сейчас бегаю. И неукоснительно – за исключением трагических событий, которых было достаточно в жизни, –  делаю зарядку в течение бесчисленного количества лет: пять-шесть минут, пять-шесть упражнений, больше у меня нет времени, но я не могу сесть пить кофе, не сделав этого. Так вот, летом меня в моем дворе сбила машина, идущая задним ходом. Удар был очень сильный, но переломов не было – только ушибы. И врач, убедившись в этом,  сказал, что роль амортизатора сыграл мышечный корсет…

Я в двенадцать лет везла свою сестренку (она на пять лет меня младше) из Гагр в Москву, мама посадила нас в поезд (а тогда он шел трое суток): она еще там оставалась, а нас старшие должны были встретить, но не встретили, ошибка произошла, и я добиралась сама с Курского вокзала до Сокольников с чемоданами и маленькой сестренкой. Мама не сомневалась, что все трое суток все будет в порядке и я ее  довезу.

 

Семейный альбом открывался фотографией деда – царского офицера

 

Мой дед, уроженец Дагестана, был  царский офицер. В 1917 году он сказал своему старшему сыну, моему отцу: “Царь отрекся, моя присяга снята – твоя судьба теперь в твоих руках, ты можешь действовать, как считаешь нужным”.

И так получилось, что папа попал в гражданскую войну в партизанский отряд. Он не собирался быть красным, так получилось: там были национальные бунты, они хотели независимости, и попался какой-то коммунист умный или ловкий, и он моему отцу объяснил, что на самом деле он не против русских, а против белогвардейцев. В свои восемнадцать лет отец увлекся идеей социальной справедливости, стал в Дагестане  командиром партизанского отряда, в двадцать лет вступил в партию, потом поступил в Тимирязевскую академию, стал инженером, работал в  рыбной промышленности – конструировал кошельковые неводы, женился на моей маме, студентке. Потом он отправился работать  в свою республику, но это уже особая история – он вынужден был увезти мою маму с тремя детьми обратно в Москву, потому что мама не могла избавиться от тропической малярии, и врач сказал: «Видишь, на нас не действует, у дагестанцев  иммунитет, а  русские болеют:  уезжай, не то потеряешь жену».

И он уехал в Москву, а через два года у него на родине начался террор. Началось с его дяди, одного из тогдашних дагестанских наркомов и члена ЦК. Уничтожили всех мужчин  с его фамилией – Хан-Магомедов, всех до одного.

Арестовали моего деда в 1937-м году, и папа считал это трагической ошибкой. Но, как коммунист, верил своей партии – считал, что если в приговоре сказано “десять лет без права переписки” – значит,  где-то его отец сидит в лагере. Он не знал, что это означало расстрел. В 1956-м году ему выдали писульку реабилитационную со словами, что отец умер в 1942-м году в лагере от воспаления легких. Мой отец, хотя дураком отнюдь не был, опять поверил: понятно – южанин, заболел воспалением легких и умер.

Через годы после смерти отца, когда я была уже членом Президентского совета, я из Махачкалы выписала следственное дело  деда и узнала, что его расстреляли через два месяца после ареста. Но  – редчайший случай – там протоколы допросов, каждая страница подписана: он ни с чем не согласился, ничего на себя не взял, отрицал все, что на него врали, и везде подписывался твердой рукой. Я очень много видела дел в архиве ФСБ, и всегда было видно, как страница за страницей почерк полностью меняется от пыток. Мой дед продержался до конца.

Мы давно уже знаем, что брали только на месте, а если человек жил в другом городе или в другой области – там его уже не искали, просто у них не было кадров для этого. Но мы знаем это ретроспективно, а тогда этого вовсе не знали!

И мой отец  после войны, когда началась новая волна арестов и расстрелов, несомненно,  ждал посадки каждый день – как сын врага народа. И я поражаюсь и восхищаюсь, что дома не было атмосферы страха. Мы знали, что наш отец никого не боится…

 

Было даже вещественное доказательство этого – наш семейный альбом времен моего детства открывался неизменно (и даже старшие помнили это до войны) – фотографией деда-офицера в погонах среди своей семьи. И отец ни разу не вынул его! А люди не то что уничтожали фотографии – пепел от них уничтожали.

Из трехсот вернулся один…

 

Отец добровольцем ушел на фронт, оставив четверых детей и жену, беременную пятым, прошел всю войну рядовым. И потом ушел мой брат, 1925-го года рождения, по призыву, – два месяца его под Москвой учили на младшего лейтенанта.

Отец вернулся сразу после победы над Германией, в конце июня, никогда не забуду этот момент. Мы ждем его в этот день или завтра. Я стою во дворе с сестренкой, которую он не видел (ей три с половиной года), и кричу маме: “Мама, мама, сейчас вошел в подъезд дяденька, очень похож на нашего папу”. У мамы не было, конечно, сомнений, что я отца-дагестанца узнала, она кричит с четвертого этажа: “Так бегите за ним!” И мы бежим, я тащу сестренку, чтоб она не упала, вбегаю в наш сырой темный подъезд  и останавливаюсь остолбенело (умирать буду, не забуду) –  я слышу невероятный женский крик, и до меня доходит, что это кричит моя мама, –  как кричат в русских деревнях по покойнику, истошно. Она встретила после четырех лет войны отца там, на площадке нашего четвертого этажа, куда он без лифта взлетел за две минуты.

А дальше было еще интереснее, как будто литература. У нас две комнаты было в коммунальной квартире, они ушли в свою комнату, заперлись, а потом она вышла к сыну (второй мой старший брат, известный искусствовед Селим Омарович Хан-Магомедов, лучший в мире специалист по конструктивизму) и говорит: “Слушай, не знаю, что делать”.

У нас на полу лежал присланный когда-то из Дагестана, полностью протертый палас, и отец, не снимая сапог, лег на этот палас со словами: “Ох, как я устал”. И заснул.

 

Она говорит сыну: “Что делать? Он несколько часов так спит, может, все-таки разбудить?” – “Мама, пусть спит”. Он спал сутки. На полу, не раздетый, в сапогах. Это у Ваншенкина есть потрясающее стихотворение: “Спали все, и не мог дозвониться до Жукова Сталин”.

А  старший брат вернулся в конце сентября – начале октября после победы над Японией, как все офицеры. Он нашел своего товарища, до сих пор помню его фамилию, Зайцев, и они вместе пошли в  военкомат: “Скажите, кто из наших товарищей 1925-го года рождения, которых призвали одновременно с нами из Сокольнического военкомата, вернулся?” И они узнали, что из трёхсот мальчиков к мамам вернулись трое. Это статистика: из ста – один. Поэтому, кто Сталина до сих пор называет великим полководцем… Тут надо вспомнить Виктора Петровича Астафьева (Царство Небесное, вечный покой), я с ним, можно сказать, дружила, а он рядовым, как мой отец, всю войну провоевал. В одном из последних интервью его спрашивают: “Виктор Петрович, а кто лучше воевал – немцы или мы? – “Конечно, немцы”. – “А как же мы тогда выиграли?” – “Как? – никогда не забуду выражение его лица. –  Мы немцев трупами забросали”.





 

Оправдание тиранов – это наш позор

Мне кажется, что люди не отдают себе отчет, какой год нас ожидает – столетие Октября. Я считаю, что все образованные люди должны почувствовать свою ответственность перед младшими поколениями, извините за нравоучительный тон. Каждый человек с высшим образованием должен продумать, как он поработает следующий год.

Если мы в год столетия не поставим точки над i в истории ХХ века, то всем взрослым мыслящим людям –  настоящий позор. За почти тридцать лет после конца советской власти не сделаны важнейшие вещи. Никто не объяснил глубочайшую ошибку марксизма –  мы его чуть не век считали истиной в последней инстанции, – оказалось, что классовая борьба отнюдь не составляет сути жизни человечества, что смысл истории не в том, чтобы рабочие отняли собственность у владельцев фабрик. Никто не объяснил, что не может быть назван великим мыслителем человек, который сделал, как Ленин, решающую мыслительную ошибку: был до конца уверен, что вслед за Россией революция полыхнет по всему миру.

И пора сказать, что в гуманитарном нашем деле тоже есть аксиомы, пора их ввести. Например, что Октябрь был катастрофическим для России, потому что он увел ее с исторического пути в историческое стойло на семьдесят с лишним лет, – или в исторический тупик – кому какое слово  больше нравится. А тем, кто говорит: “А зато как было тяжело в 90-е годы”, – задаем вопрос: мы мчимся по автобану на машине, вдруг нас останавливают: “Вы куда, собственно? – “Туда-то”. – “Дальше тупик, вы туда не попадете”. – “А как нам туда попасть?” – “А вот здесь проселок, правда, очень плохая дорога, но по ней вы к цели попадете”. Тогда спрашивается: продолжать по автобану или свернуть на проселочную дорогу?

Я провела такую проверку на тему «Что происходит с нашими подростками?» с помощью библиотекарей Брянской области, Пермского края,  Кемеровской и Свердловской областей. Исследование заключалось в следующем: я задала детям несколько вопросов – они должны были письменно ответить учителям-словесникам. Почему не историкам?  Потому что ни один историк из профессиональной чести не выпустит из своих рук бред, который его дети напишут. А словесники отвечают за Пушкина и Толстого, это другое дело.

Все прекрасно прошло – прекрасно по форме, ужасно по содержанию. Первый вопрос: «Что произошло в октябре 1917 года?» Второй вопрос: «Что вы знаете о Ленине и что вы о нем думаете?  Что вы знаете о Сталине и что о нем думаете, что вы знаете о Ельцине и что о нем думаете?»

Ответов четырнадцатилетних людей было штук сто, исключений – одно-два. Если резюмировать, то так: Ленин – “хороший, добрый, заботился о людях, создал СССР”; Сталин –  “да, у него были недостатки, некоторые его не любили, другие уважали, несогласных он отсылал в Сибирь, были репрессии,  но укрепил СССР,  мы при нем выиграли войну, он был генералиссимус, полководец”. Ельцин – через все ответы до одного – “пил, развалил СССР”.

Это все звенья одно цепи. Этот двоечник, губернатор Орловской области, уверенный, что Петербург был в ХVI  веке,  говорит, что Иван Грозный – великий исторический деятель. Его спросили про Сталина: «Сталин –  тоже великий исторический деятель». Теперь ждите в Орле памятник Сталину – это я вам ручаюсь.

Я специально ездила в Орел и даже, пытаясь остановить это безумство, составила  брошюру – сама я не медиевист, поэтому брошюра – “Российские историки об Иване Грозном”. Я в этой брошюре цитатами из лучших наших историков показала, что это Сталин все сделал, ему нужно было найти оправдание для террора, и он возвеличил Ивана Грозного. За свой счет напечатала четыреста экземпляров, привезла им, раздавали там, но, видимо, не хватает сегодня чего-то в нашем народе… настоящего заряда, который не позволяет оправдывать злодеев и тиранов.

Я считаю, что все мы должны испытывать глубочайший стыд, что через четверть века после советской власти у нас бюсты Сталина в европейской части страны растут как грибы.

 

Историю движет не пассивное большинство, а активное меньшинство. Да встали бы, за руки держась, и не дали бы его ставить, как  в 70-е годы – в гораздо худшее время!  – студенты–историки, взявшись за руки, не дали снести в Москве палаты XVII века.  Я этого не понимаю, честно скажу. Мы же в своей стране!

Вот многие знают, что есть поселок Шелангер в республике Марий Эл? Там поставили памятник Сталину, пятиметровый. В сапогах, с простертой рукой… Что же дальше будет с нашими детьми? Если взрослые поставили – значит, хороший был человек. Вот эта связка у нас остается в силе: жестокость, террор могут быть чем-то оправданы и даже принести победу в войне.

Ну что я мотаюсь по вашим городам – я тоже хочу заниматься своим научным делом, я занимаюсь историей литературы ХХ века, у меня на каждый год с 1917 по 1990 – отдельный файл в компьютере. Я хотела бы сесть наконец  и дописать концептуальную историю литературы ХХ века советского времени. А я все время на это отвлекаюсь. Я призываю вас к помощи, чтобы какую-то небольшую часть вы на себя взяли. Потому что со старшими, которые очумели, и считают, что все правильно, ничего уже не сделаешь. Но социологи недооценивают такую вещь:  электорат – вещь подвижная: одни умирают, другим исполняется восемнадцать лет. Вот мы с вами должны подумать над обновлением электората, чтобы те, кто войдут, были умнее своих родителей.

Дети должны знать, что в нашей истории тоже были людоеды

 

Многие считают, что с детьми нельзя говорить о репрессиях – не будут родину любить.  А я абсолютно уверена: если в детстве не привить ребенку чувство сострадания, лет до двенадцати-тринадцати, – то все потеряно. Или он сострадает в детстве – животным, невинно погубленным согражданам,  – или уже никогда, я за это ручаюсь.

Те люди, которые говорят о том, что история должна воспитывать патриотизм, понимают патриотизм как пассивное чувство:  сижу и любуюсь, как на экране, своей историей, как Россия шла победным шагом от Рюрика до  Путина, а отклонение было одно – в девяностые годы. Тогда зачем-то отклонились, а так все хорошо было. А я заявляю, что патриотическое чувство не может быть пассивным, оно хорошо только тогда, когда оно активное. Акценты должны быть переставлены: не  «смотрите, какая у нас хорошая история», а какие среди прекрасных были ужасные страницы – и от тебя зависит (это мы к школьникам обращаемся), чтобы они не повторились!  Только действенный патриотизм, и ничего больше.

Почему ж не рассказывать о репрессиях? Мы же читаем детям сказки о людоедах! И они видят, что людоед – плохой. Пусть они знают, что у нас были людоеды,  и они были плохие.

 

Это можно с самого раннего детства пояснять.

Нужно ли подросткам читать лагерные воспоминания? Непременно. Скажу об одном потрясающем писателе, которого никто не знает, три книги которого мы с главой историко-литературного общества “Возвращение” Семеном Виленским издали – Георгии Демидове. Он равен по таланту Шаламову, он такой же колымчанин, как и тот. Шаламов, который мало о ком сказал доброе слово (жесткий был человек), написал в записной книжке: “Никогда не встречал человека умнее и честнее, чем некто Демидов”. Потрясающий писатель.

У Семена Виленского был замысел издавать в серии  “Memoria” лучшие образцы прозы и мемуаров о ГУЛАГе. К восьми книгам этой серии я написала – по его настоятельной просьбе – предисловия. Например, один из авторов серии – Ольга Адамова-Слиозберг. Ее книга издается третий раз, и она должна быть в каждой школе. Когда ее читаешь, то настолько понятно становится – любому, мне кажется! – сталинское время…

Она рассказывает про женщину, которая сидит с ней в камере. У нее дома остался двенадцатилетний сын. Он ей пишет письма. Ему плохо с одной теткой, с другой, он мечтает, когда вернется мама. Она пишет, что вот уже срок кончается, еще чуть-чуть потерпи. Наступает 22 июня 1941 года, ее должны освободить в эти дни. И негласный приказ:  никого не выпускать, у кого кончился срок, до особого распоряжения. Она пишет об этом сыну. Проходит месяц-полтора, он ей пишет: что ж ты мне ничего не пишешь. Она идет к начальнику, тот говорит: ваше письмо задержано.

Через несколько месяцев приходит письмо от незнакомого человека: вы, видимо, освободились и занялись своей жизнью, а вашего сына я нашел с высокой температурой на каком-то полустанке в Сибири – мальчик поехал маму разыскивать. Он у меня сейчас живет, но что дальше-то?

Проходит еще несколько лет, и она встречает своего сына  в лагере уголовников.

Когда я работала в комиссии по помилованию (я была там в последние годы единственной женщиной) и высказывалась  за скидывание срока, то мужчины иногда возражали: вы что, у него такой букет! А я говорила (дела были под рукой, лежали на подоконнике): покажите мне первый его приговор. И я всегда видела то, что предполагала: 1945-1947-й годы. Четырнадцати-шестнадцатилетний парень, ясно, что родители там, а он за воровство садится, и дальше пошло,  и у него уже пять-шесть посадок.

 

Скажите мальчику, что от него зависит всё!

 

Патриотизм воспитывать надо на чистой правде, призывая детей к активности, а я уверена, что мы сами душим в детях активность, их природное свойство. Если вы где-нибудь встретите двенадцатилетнего мальчика в пустынном месте, и скажите ему: «Только ты мне можешь помочь, я надеюсь только на тебя!» – то он вам поможет не хуже, а может, и лучше  взрослого. Ему надо только быть уверенным, что взрослая женщина его не морочит, и ей правда понадобилась его помощь. Он из кожи вылезет и поможет вам. Мы должны взывать к активному чувству патриотизма: «От тебя зависит судьба страны!»

А они что сейчас слышат в своих семьях? Мы проехали в 2007 году с Андреем Мосиным, «афганцем» – он за рулем, –  на машине всю страну от Владивостока до Москвы, побывали в семнадцати городах и поселках. Везде я  дарила книги и вела беседу под названием “Современная литературная ситуация” – что читать в этом море книг. И у библиотекарей, и у читателей был большой интерес, но под конец всегда начинался сугубо общественный разговор: мне, москвичке, задавали вопросы.

Семнадцать городов и поселков, минимум две аудитории в каждом по пятьдесят примерно человек. И не было аудитории – поймите! –  в которой не встал бы мужчина (а я, извините, антифеминистка, я считаю, что Всевышний знал, что сделал, когда разделил человечество на мужчин и женщин, к тому же жила в детстве в тепличных условиях, окруженная настоящими мужчинами – отцом и двумя старшими братьями, они никого не боялись, поэтому, когда я смотрю на нынешних слабаков, я не могу никак в голову вместить, что это мужчины, я считаю смелость, как и ум – вторичными половыми признаками мужчины) и – по Некрасову –  разводя безнадежно руками (как будто один режиссер это ставил), не сказал бы мне: “Так ведь от нас ничего не зависит!”

И когда мы с Андреем доехали до Москвы, я ему говорю: “Ну, знаете теперь, какая самая распространенная фраза в России?” – “Да, – говорит, – я уже все понял”. Я вам клянусь – исключений не было.





В каждой семье  сидят взрослые папа с мамой и друг другу говорят: “Ну, ты же знаешь, от нас же ничего не зависит”.

Мое мнение (у кого есть мальчики, дети или внуки, племянники, те со мной, я думаю, согласятся): если в двенадцать лет мальчику внушать, что от него ничего не зависит, он не будет в будущем нужен ни жене, ни состарившейся матери, ни, извините за высокопарность, Родине. Мальчик в двенадцать лет должен быть уверен, что от него зависит всё. Пусть потом разочаруется. Мальчику надо внушать, что он всё может, от него всё зависит, и Родина его ждёт.опубликовано

 

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! ©

Источник: www.pravmir.ru/marietta-chudakova-ya-dostavlyala-knigi-voennyim-bortom/