Романтика да и только... (№1)

«Далёкая любовь»

Туман.
— Ну что, решила все же лететь? – Сережка был взволнован.
— А что делать? Командировку не отменишь, — я ответила громко и упрямо.
— В Риге вроде туман, зря ты это затеяла, сдай билет, — мой друг был неумолим.
— Ни за что, я везучая.
— Ладно тебе… везучая… Просто по Дайнису скучаешь.
— Ой-ой-ой, какие мы прозорливые, — я издевательски хихикнула, отметив про себя, что старый надежный друг Серега иногда бывает ревнив.
— Лады, сейчас подъеду, помогу тебе в самолет сумку запихнуть. Но, Анютище, из Шереметьева я бегом назад, у меня с утра уроки. Короче, жди. Буду.

Я положила трубку. Был конец 80-ых, я летела в Латвию в командировку в качестве методиста по экспериментальной работе. Да, Серега был прав. Я, наверное, так не рвалась бы в Ригу, и улететь от мужа тем более, если бы не Дайнис. Дайнис Озолинш. Он был на семинаре по педагогической психологии и запомнился мне с первого раза. Яркий интеллект, горящие глаза, длинные мягкие волосы, небрежная элегантность европейского стиля в одежде, тонкое чувство прекрасного. В общем, мое сердце дрогнуло.

Дайнис жил в городе Огре, недалеко от столицы Латвийской Республики, работал в школе, руководил детским хором, сам играл на множестве музыкальных инструментов. И, конечно, когда пришел вызов из его школы, я немедленно согласилась на командировку.

Мы приехали в Шереметьево за час до посадки. Серега указал мне на табло, где большими зелеными буквами светилась информация о переносе моего рейса на три часа в связи с неблагоприятными погодными условиями в Риге.
— Везучая. Эх ты, везучая, — мой бородатый друг усмехнулся и пошел сдавать баул в камеру хранения.
Побродив по аэропорту и переговорив все возможные темы, мы попрощались.
Невыносимо хотелось спать. Темная ночь за огромными окнами навевала зевоту и жуткую усталость. Рейс опять переносится. Накупив газет и журналов, я села на освободившееся место.

Вдруг какой-то холодок пробежал по спине. Да… знакомое чувство. Я его называю «предчувствие любви».
Поймав эту приятную эмоциональную волну, решила продержаться в этом состоянии. Интересно, встретит ли меня Дайнис? Никаких мобильных телефонов тогда не было, а по межгороду звонить некуда, у него не было своего номера, а в школе наверняка все спали. Наконец посадка объявлена. Я забрала из камеры хранения объемную сумку, отметив про себя, что стала волноваться, и сердце бьется сильнее обычного. Проверила карман. Новая упаковка валидола с собой.

…Самолет поднимался из ночи прямо в утро, в розовое небо. Потом развернулся. Восходящее солнце осталось сзади, и мы полетели туда, где еще только-только начали гаснуть серебряные звезды.
Из Москвы до Риги лететь около часа. Я успела подправить макияж, перекинуться парой слов с соседкой и полистать путеводитель по Риге.
Черт побери, а волнение совсем не проходит. Наоборот, в голову полезли дурацкие мысли о том, что если меня никто не встретит, то как добираться до Огре. Расписание электричек, автобусы. Ведь стояло то время, когда во всей Прибалтике при звуках русской речи поднималась невиданная волна агрессии, и обычные вопросы на улице города или в железнодорожной кассе могли спровоцировать приступ безудержной межнациональной непримиримости.

Я закрыла глаза и прорабатывала про себя все возможные варианты развития событий.
Вдруг голос стюардессы вывел меня из этого состояния, объявили, что наш самолет пошел на снижение и надо пристегнуть ремни. Я взглянула в иллюминатор. Боже Праведный! Как это пилот собрался сажать машину в такой туманище?! У самолета даже крыла не было видно! Полная мгла. Причем серо-розового плотного цвета. В салоне стояла полнейшая тишина. Я оглянулась. Люди уткнулись в иллюминаторы и, видимо, думали о том же, о чем и я.
Да… Стюардесса с дежурной холодной улыбкой чуть ли не насильно раздавала пакеты и конфеты.
— Хорошо, что детей нет, — прошептала соседка до смерти перепуганным голосом.
Да, странно, но дети нашим рейсом отчего-то не летели.

Мы стали снижаться. У меня под языком медленно рассасывались сразу две таблетки валидола, остальные перекочевали в рот сидевших рядом… Глаза зажмурили почти все… Я же смотрела в иллюминатор безотрывно, как кролик на удава. Вот мгла стала черной, вот серой, вот она стала розовой… Самолет ухнул вниз. Вот она стала багровой… А потом… Потом небо улетело стремительно вверх, и я увидела белый туман внизу, голубой свет в салоне и совершенно золотой воздух там… снаружи…
Вздох облегчения пронесся по рядам. Мы ждали звука шасси по полосе. Ну наконец-то. Самолет катил по земной тверди! Я глянула на асфальт. Его не было! Вообще! Внизу было только молоко! Плотный слой тумана под действием неведомых мне сил природы спрессовался на расстоянии полуметра от земли.

Самолет остановился. Спустили трап. Пассажиры потянулись к выходу. Наконец, осталась я одна. Стюардесса облегченно попрощалась, и я ступила на лестницу трапа. Такого я еще не видела никогда в жизни! Это зрелище уже почти пятнадцать лет стоит перед глазами. Над головой синее небо с золотым отливом, внизу бело-золотой туман, люди, как корабли, плывут к зданию аэропорта. Я стала спускаться вниз. Последний шаг, и моих ног не стало видно. Я тоже – поплыла… Невероятная, ничем необъяснимая радость заполнила мое сердце. Жива!

Я подняла глаза. На расстоянии метров десяти от здания аэропорта стоял Дайнис. Длинное пальто, развевающееся кашне. В руках – мое самое любимое растение – большая белая хризантема.
— Здравствуй, Анна. Твой самолет был за последние двое суток самым первым, — он протянул мне нежнейший цветок.
— Спасибо.
— Я хотел тебе сказать, — Дайнис замолчал, посмотрел на меня красными уставшими глазами, — я сейчас попробую… попробую по-русски.
— Не надо, — я провела рукой по его заросшей щеке, — не надо. Я знаю.

(А.П.)