770
0,2
2015-03-05
3000 километров свободы
Инвалид-колясочник из Новосибирска Михаил Коваль в одиночку добрался на автомобиле до Москвы, чтобы выяснить, возможно ли это в принципе. Корреспондент «РР» проделал с ним обратный путь, чтобы понять, как ему это удалось.
Буквы + 20 фото via rusrep.ru
Три тысячи километров. Четыре дня пути. Один мотель с пандусом. Одно кафе, где согласились вынести еду, и еще одно, куда можно было бы заехать, если бы удалось самому достать из багажника коляску. Так выглядит трасса Москва — Новосибирск глазами водителя, который за пределами машины передвигается в инвалидной коляске. Собственно, его и интересовали только цифры и факты. Он поставил этот эксперимент над собой не для того, чтобы изменить мир, а чтобы поделиться опытом с такими же, как он сам – людьми с ограниченными, но все-таки возможностями.
«В жизни вообще возможно все», — написано у него в «аське» в разделе «О себе».
Москва — Саранск. «Вы – первые!»
Узнать еще что-нибудь из раздела «О себе» непросто. «Не надо про меня писать, я не герой, — как мантру повторяет наш водитель. — Вот человек, который проехал из Барнаула до Москвы на «Оке», чтобы принять участие в соревнованиях «колясочников» — он герой. А я что, посмотрите, какая у меня машина».
Михаил Коваль возглавляет Всероссийскую федерацию автовладельцев. Эта организация отпочковалась от знаменитой «Свободы выбора». Основная цель федерации — борьба за доступность автомобиля, что включает борьбу против пошлин на иномарки и поборов на дорогах, контроль за ценами на бензин и прочее. Для людей с ограниченными возможностями автомобиль – это пропуск в мир активных людей. Поэтому про автомобили и автомобилистов Михаилу разговаривать куда интереснее, чем про инвалидный быт.
— Я где-то прочитал, что лучшая машина для путешествий — это трехлитровый седан, — говорит он. — Седан — потому что все вещи в багажнике, салон остается чистым. А трехлитровый — потому что такую машину вести приятно.
Седан с объемом двигателя три литра — это, например, «Тойота Авалон», аналог «Камри» для американского рынка. В ней мы и едем. В багажнике — инвалидная коляска, а в салоне — костыли и продуктовый запас (вода и галеты), за рулем с правой стороны — Михаил. Управление у машины самое обычное, только на педали Миша жмет не ногами, а «удлинителем руки» — обыкновенной палкой. Левая рука крутит руль. Руки у него сильные.
Где-то за Коломной первая заправка — «ТНК Экспресс». Заправщик вставляет «пистолет» в бензобак. Миша протягивает ему тысячную купюру:
— Заплатите, пожалуйста. Я не могу выйти из машины.
Я спрашиваю Мишу, не заслужил ли он чаевых.
— Я чаевые никогда не даю — чтоб не развращать. Если завтра здесь поедет человек на «Оке», вряд ли у него будут лишние деньги на чаевые.
— Но ходить в кассу не входит в обязанности заправщика, он сделал вам одолжение.
— Мне совершенно все равно, входит это в его обязанности или нет. Кстати, можно уточнить.
Выясняется, что никакой инструкции на этот счет у заправщика нет и никогда не было. Если на заправке появляется клиент, который не может выйти из машины, этот человек должен руководствоваться исключительно своей совестью. Я спрашиваю, попадались ли ему раньше такие клиенты. «Вы первые!» — отвечает парень, желает нам счастливого пути и машет рукой на прощание.
Спрашиваю Мишу, оставляет ли он чаевые официантам. Он бормочет что-то невнятное и включает музыку.
На диске «Несчастный случай», «Секрет», Агузарова, Челентано. Миша делится впечатлениями про дорогу в Москву: «Если не смотреть на указатели, ни за что не поймешь, где находишься. Что Поволжье, что Урал, что Сибирь — пейзаж одинаковый, поля одинаковые и домики одинаковые. А где-то здесь скоро будет деревня Васино. Представляете, я когда увидел указатель, подумал — «Васино есть, а Петино нету», проезжаю еще пять километров, а там указатель — Петино».
Миша все время говорит: «Посмотрите налево — какое красивое озеро!», «Посмотрите направо — какие березы!», «вот ради этого и стоит ездить из Новосибирска в Москву!» Он обижается, когда мы вежливо отказываемся останавливаться, чтобы сфотографировать очередной пейзаж.
Каждые два-три часа мы на несколько минут выходим из машины и отворачиваемся. Миша, в отличие от нас, не может сходить в туалет под одной из красивых берез.
Ужинаем в кафе «Самсунг» в знаменитом Умете – это село на границе Рязанской области и Мордовии, где более сотни забегаловок вдоль трассы. Хозяйка, кореянка Луиза из Узбекистана, относит Мише в машину манты и плов.
— Какое волевое лицо у вашего водителя, — говорит она, возвращаясь. — Сильный человек.
За четыре дня дороги в Москву Миша съел пол-пачки галет и упаковку сырокопченой колбасы. Ночевал на заправках, а когда однажды с АЗС потребовали уехать — прямо на обочине.
Мы спим в мотеле «Юлдаш» под Саранском. Туда при желании можно заехать на коляске, но затраченные усилия вряд ли стоят результата. Туалетов в номерах нет, только на этаже, причем — на втором. Миша остается спать в машине на стоянке.
Саранск — Уфа. «Я не инвалид»
Тысяча километров за спиной не прошла даром: мы перешли на «ты» и продвинулись в заполнении раздела «О себе». Инвалидом Миша стал в годовалом возрасте — после неудачной операции на позвоночнике. До 10 лет ходил в школу — на уроки его носили родители, потом учился на дому. Хотел поступать на юрфак, но знакомая преподавательница из университета сказала: «Юристов на костылях не бывает». Тогда он закончил заочные курсы переводчиков. Подрабатывая репетитором, познакомился с будущей женой — она училась в педагогическом. Сейчас работает в собесе. Дочке 15 лет, хочет поступать в театральный. Поэтому Миша думает, как перебраться в Москву — чтобы у дочки была в столице «база». Он не называет ее ни «дочкой», ни по имени, а говорит — «ребенок».
Обедать решено в Ульяновске — всем вместе. Мы настраиваемся на долгие поиски подходящего места, но первое же приглянувшееся заведение, кафе-бар «Магнолия», оказывается почти идеальным: в нем крыльцо без ступенек, широкая входная дверь и достаточно пространства между столиками. Мы достаем коляску из багажника — вдвоем и с трудом, Миша — тоже с трудом — выбирается из машины и усаживается в ней. В пустом зале выбираем место у окна, но официантка предлагает VIP-зал — огороженную комнату с кожаными диванами и большим столом с фигурным вырезом, в который идеально вписывается коляска: «Вам там будет удобно».
По Мише этого не скажешь. Он потерянно улыбается, быстро закрывает меню и просит нас выбрать ему что-нибудь. Я начинаю читать меню вслух, он опять морщится: «Слишком большой выбор. Реши сама, ну пожалуйста». Этот взрослый уверенный в себе мужчина, борец за права автовладельцев, сейчас похож на застенчивого ребенка, который первый раз оказался в большой компании. Когда официантка, записав заказ, уходит, он вздыхает с явным облегчением.
Не дает он чаевых официантам, потому что не бывает ни в кафе, ни в ресторанах.
Перед уходом Миша попытался проникнуть в туалет, но коляске мешал холодильник с «Кока-колой». Мы передвинули его в другой угол. Официантки наблюдали за нами со спокойным интересом. Дверь в туалет, однако, оказалась все равно слишком узкой. Миша разворачивается и едет к выходу. За второй день пути это первый туалет, в который у человека был шанс попасть.
Отъезжая от кафе, Миша лихо разворачивается через сплошную линию.
— ПДД — это не догма, как и любые инструкции, — не поворачивая головы, отвечает он на мое хмыканье. — Жизнь богаче правил.
Философствование прорывается в нем неожиданно. Разговор об инструкциях превращается в почти что исповедь.
— Я раньше чуть ли не специально нарывался, нарушал правила. Но мне ни разу, ни разу ничего не было. Потому что я вредный. Я всегда найду зацепку, чтобы доказать, что прав я. И когда я понял, что могу нарушать сколько угодно, я стал гораздо аккуратнее. Это как пацаны гоняют на разбитых «шестерках», а потом покупают себе «мерседес» — и ездят на нем тихо-тихо. Потому что уже не надо никому ничего доказывать. И главное — себе.
— Ты себе уже все доказал?
Молчит.
— Если бы все доказал, ты бы сейчас со мной в Новосибирск не ехала.
— Зачем все-таки тебе это путешествие?
— Да просто нравится мне ездить. Это же круто — проехать полстраны человеку, который не выходит из квартиры. Я хотел проверить — можно или нет. Друзей подговаривал, тоже колясочников — один на протезном заводе работает, другой руководит организацией «Феникс», которая за права инвалидов борется. Но все оказались заняты, у всех дела… Вот и пришлось одному. Говорю же, я не герой.
— Просто тебе приходится преодолевать больше трудностей…
— Преодолевать трудности… Ну, приходится, да. Знаешь, какое выражение меня больше всего раздражает? «Мучительное преодоление трудностей». По-моему, трудности надо преодолевать или с китайским спокойствием, или не преодолевать вовсе.
— Ты достиг китайского спокойствия?
Опять молчит.
— Уже достиг, да. Мое физическое несовершенство занимало меня лет до 25. Потом я просто стал воспринимать это как данность. Ну, вот такая у меня форма существования. Есть кошки, есть собаки, есть люди на двух ногах, а есть люди в инвалидных колясках. Как-то так.
«Как-то так» — это его любимое выражение. Сбивает пафос.
Я уже без запинки выговариваю слово «инвалид», хотя поначалу каждый раз мучительно подбирала синонимы, опасаясь задеть Мишу. Английское disabled — плохая подмога: на русский оно переводится тяжелым словосочетанием «человек с ограниченными возможностями» и пахнет канцелярщиной.
Но в какой-то момент количество переходит в качество, и после очередного «инвалида» Миша почти взрывается:
— Знаешь, я — не инвалид. Инвалиды — это люди, которые могут только жаловаться на жизнь и ждать, что им помогут. И такие вызывают у меня сильное раздражение, и даже презрение. А я нормальный человек, просто у меня ограниченные возможности. А может и не ограниченные вовсе, а просто другие. Кто-то не умеет писать стихи, а кто-то не может ходить. Чувствуешь разницу?
Чувствую.
Уфа — Курган. Пульс 140 на 220
Миша опять ночует в машине, мы — в мотеле. В 7 утра выезжаем. Погода наладилась — можно устроить завтрак на траве. Фотограф призывает дорожных фей наколдовать «романтичное место, чтобы поле с двух сторон, одуванчики, наша машина, и никого». Миша поддерживает обращение: «И еще, пожалуйста, свежевыжатый сок и круассаны».
Но колдовство — не наш конек: на протяжении ста с лишним километров ни одуванчиков, ни сока. Зато пошел дождь. В результате мы завтракаем в городке с заманчивым названием Сим в отвратительном кафе «Каскад» со злобными официантками. Миша остается в машине, запивает чаем салат «Мужские грезы».
Дальше не лучше. Мы осматриваем дюжину мотелей, не считая тех нескольких десятков, мимо которых проезжаем сразу — с высоким крыльцом. Но и входная дверь вровень с дорогой, и даже наличие пандуса не гарантирует успеха. Где-то комнаты расположены на втором этаже. Где-то на втором этаже расположены удобства. Где-то между холлом и коридором с комнатами есть несколько непреодолимых ступенек. Где-то узкая дверь в туалет. Где-то узкая дверь в номер… Это вещи, на которые человек, передвигающийся на двух ногах, никогда не обращает внимания. Говоря конкретнее, хозяева дюжины и еще нескольких десятков мотелей не обращают никакого внимания на Мишу — его в их представлении просто не существует.
Наверное, он еще и поэтому поехал в это путешествие — чтобы рассказать хозяевам мотелей, гостиниц, кафе и заправок, что он все же существует.
— Если мы не будем шевелиться, ничего не изменится, — говорит он после очередной неудачной попытки стать постояльцем мотеля. — Потому что теоретически жизнь прекрасна. Но практически она такова, какой мы ее себе делаем. Если после меня тут проедут еще хотя бы пять инвалидов, люди начнут задумываться. Ведь сделать страну удобной для таких, как мы, — это же не стоит почти ничего. Сколько бетона надо на пандус? Всех дел — на десять тысяч рублей, не больше.
За Уралом заправить машину становится сложнее. АЗС с заправщиками встречаются все реже, а кассирам покидать рабочее место запрещают инструкции. Женщина на «лукойловской» заправке сначала объясняет это Мише, но потом все равно выходит и вставляет пистолет в бак, забирает деньги, приносит сдачу. Просит ни в коем случае ее не фотографировать: «Меня лишат премии!»
Обедаем в «Автоланче» километрах в тридцати от Челябинска. Этот рай колясочника Миша приметил еще по дороге в Москву. Вход вровень с дорогой, простор, широкие двери. По телевизору в новостях — сюжет про девушку-инвалида, которая научилась работать на бирже «Форекс» и теперь зарабатывает, не выходя из дома.
— Я тоже учился, — говорит Миша. – Но понял, что не мое это. Надо с утра до вечера следить за котировками, только проснулся — сразу к компьютеру. У меня не получилось.
— Какие еще есть у неходячего человека возможности заработать на более-менее пристойную жизнь?
— Да разные есть возможности. Даже юристом уже можно быть. Все-таки жизнь изменилась. 20 лет назад если ты инвалид, ты должен был сидеть дома. Теперь это уже не совсем так. Все происходит очень медленно, но все-таки происходит. Потому что среди нас находились люди, которые доказывали, что имеют такие же права, как и все. Как этот мой знакомый из организации «Феникс», который пробивал возможность инвалидам летать на самолетах… Я никому ничего специально не доказывал. Но и дома не сидел. Я даже таксистом одно время работал. И знаешь, что я сейчас думаю? Хорошо, что я не стал юристом. Сидел бы сейчас в кабинете с бумажками. А так — свобода!
Стрелка спидометра давно перевалила за разрешенные 90 км/ч и болтается где-то между 130 и 140.
— Пульс у водителя должен быть 220, — говорит Миша. — Иначе перестаешь чувствовать скорость.
Миша рассказывает про младшего брата, который много лет занимался перегоном машин.
— Это, — говорю, — у вас семейное — страсть к автомобилям?
— Это не страсть к автомобилям, — отвечает Миша. — К автомобилям как таковым я довольно равнодушен. Это любовь к свободе. И вот что я думаю: если завтра у каждого жителя России появится автомобиль, то это будет другая страна. Потому что автомобиль — это инструмент свободы.
Мы больше не проверяем ни мотели, ни заправки — картина и так понятна. Негде спать, некуда сходить в туалет и с трудом можно поесть. Но при этом есть ощущение, что исправить это довольно легко, потому что главное — отношение — видимо, действительно изменилось. Деятельное желание помочь мы встречали не в каждом мотеле или кафе, гораздо чаще Михаил становился всего лишь объектом умеренного любопытства. Но все-таки мы ни разу не услышали — и даже не прочитали в глазах — что «инвалидам надо сидеть дома».
Мы ночуем в Кургане в гостинице «Уютный дом» на проспекте Конституции, где к лифту ведут четыре крутые ступеньки. Миша опять остается в Машине — свободный человек в не совсем свободной стране, где за деревней Петино обязательно следует деревня Васино.
Курган — Новосибирск. Итого
В меню ресторана гостиницы «Уютный дом» есть и круасаны, и свежевыжатый сок. За завтраком мы просим налить сок с собой, официантка говорит, что нет тары, и объясняет про витамины, которые разрушаются через десять минут. Мы объясняем про человека в инвалидной коляске. Девушка уходит на кухню и через несколько минут возвращается с пластиковой бутылкой из под минеральной воды, в которую налит апельсиновый фреш: «Так годится?»
Легко быть феей, если у тебя есть две ноги.
Витамины, впрочем, никого не спасают. Быть четыре дня в дороге тяжело. Хочется уже только одного — доехать. Это нам, спавшим в гостиницах, принимавшим душ и ужинавшим в ресторане. Человек рядом с нами четвертые сутки практически не двигается с места, ест там же, где ходит в туалет, а спит в тесноте, положив ноги, когда те совсем затекают, на руль.
Впрочем, все эти немыслимые трудности Михаил Коваль вынужден испытывать только потому, что в отличие от 90 процентов российских инвалидов у него есть трехлитровый седан «Тойота Авалон», делающий подобные путешествия возможными в принципе. Остальные российские колясочники спят дома и едят там же — всю жизнь.
Я думаю об этом, когда, пересев на заднее сиденье, в зеркале заднего вида встречаюсь взглядом с Мишей. «Снова остается бесконечный простор за спи-и-ной», — поет в магнитоле Николай Фоменко времен бит-квартета «Секрет». Миша барабанит пальцами левой руки по рулю в такт музыке. На спидометре 140. В зеркале заднего вида я вижу то, ради чего стоит спать в машине четыре дня: счастливые глаза.
16
17
18
19
20
Источник: www.yaplakal.com/
Буквы + 20 фото via rusrep.ru
Три тысячи километров. Четыре дня пути. Один мотель с пандусом. Одно кафе, где согласились вынести еду, и еще одно, куда можно было бы заехать, если бы удалось самому достать из багажника коляску. Так выглядит трасса Москва — Новосибирск глазами водителя, который за пределами машины передвигается в инвалидной коляске. Собственно, его и интересовали только цифры и факты. Он поставил этот эксперимент над собой не для того, чтобы изменить мир, а чтобы поделиться опытом с такими же, как он сам – людьми с ограниченными, но все-таки возможностями.
«В жизни вообще возможно все», — написано у него в «аське» в разделе «О себе».
Москва — Саранск. «Вы – первые!»
Узнать еще что-нибудь из раздела «О себе» непросто. «Не надо про меня писать, я не герой, — как мантру повторяет наш водитель. — Вот человек, который проехал из Барнаула до Москвы на «Оке», чтобы принять участие в соревнованиях «колясочников» — он герой. А я что, посмотрите, какая у меня машина».
Михаил Коваль возглавляет Всероссийскую федерацию автовладельцев. Эта организация отпочковалась от знаменитой «Свободы выбора». Основная цель федерации — борьба за доступность автомобиля, что включает борьбу против пошлин на иномарки и поборов на дорогах, контроль за ценами на бензин и прочее. Для людей с ограниченными возможностями автомобиль – это пропуск в мир активных людей. Поэтому про автомобили и автомобилистов Михаилу разговаривать куда интереснее, чем про инвалидный быт.
— Я где-то прочитал, что лучшая машина для путешествий — это трехлитровый седан, — говорит он. — Седан — потому что все вещи в багажнике, салон остается чистым. А трехлитровый — потому что такую машину вести приятно.
Седан с объемом двигателя три литра — это, например, «Тойота Авалон», аналог «Камри» для американского рынка. В ней мы и едем. В багажнике — инвалидная коляска, а в салоне — костыли и продуктовый запас (вода и галеты), за рулем с правой стороны — Михаил. Управление у машины самое обычное, только на педали Миша жмет не ногами, а «удлинителем руки» — обыкновенной палкой. Левая рука крутит руль. Руки у него сильные.
Где-то за Коломной первая заправка — «ТНК Экспресс». Заправщик вставляет «пистолет» в бензобак. Миша протягивает ему тысячную купюру:
— Заплатите, пожалуйста. Я не могу выйти из машины.
Я спрашиваю Мишу, не заслужил ли он чаевых.
— Я чаевые никогда не даю — чтоб не развращать. Если завтра здесь поедет человек на «Оке», вряд ли у него будут лишние деньги на чаевые.
— Но ходить в кассу не входит в обязанности заправщика, он сделал вам одолжение.
— Мне совершенно все равно, входит это в его обязанности или нет. Кстати, можно уточнить.
Выясняется, что никакой инструкции на этот счет у заправщика нет и никогда не было. Если на заправке появляется клиент, который не может выйти из машины, этот человек должен руководствоваться исключительно своей совестью. Я спрашиваю, попадались ли ему раньше такие клиенты. «Вы первые!» — отвечает парень, желает нам счастливого пути и машет рукой на прощание.
Спрашиваю Мишу, оставляет ли он чаевые официантам. Он бормочет что-то невнятное и включает музыку.
На диске «Несчастный случай», «Секрет», Агузарова, Челентано. Миша делится впечатлениями про дорогу в Москву: «Если не смотреть на указатели, ни за что не поймешь, где находишься. Что Поволжье, что Урал, что Сибирь — пейзаж одинаковый, поля одинаковые и домики одинаковые. А где-то здесь скоро будет деревня Васино. Представляете, я когда увидел указатель, подумал — «Васино есть, а Петино нету», проезжаю еще пять километров, а там указатель — Петино».
Миша все время говорит: «Посмотрите налево — какое красивое озеро!», «Посмотрите направо — какие березы!», «вот ради этого и стоит ездить из Новосибирска в Москву!» Он обижается, когда мы вежливо отказываемся останавливаться, чтобы сфотографировать очередной пейзаж.
Каждые два-три часа мы на несколько минут выходим из машины и отворачиваемся. Миша, в отличие от нас, не может сходить в туалет под одной из красивых берез.
Ужинаем в кафе «Самсунг» в знаменитом Умете – это село на границе Рязанской области и Мордовии, где более сотни забегаловок вдоль трассы. Хозяйка, кореянка Луиза из Узбекистана, относит Мише в машину манты и плов.
— Какое волевое лицо у вашего водителя, — говорит она, возвращаясь. — Сильный человек.
За четыре дня дороги в Москву Миша съел пол-пачки галет и упаковку сырокопченой колбасы. Ночевал на заправках, а когда однажды с АЗС потребовали уехать — прямо на обочине.
Мы спим в мотеле «Юлдаш» под Саранском. Туда при желании можно заехать на коляске, но затраченные усилия вряд ли стоят результата. Туалетов в номерах нет, только на этаже, причем — на втором. Миша остается спать в машине на стоянке.
Саранск — Уфа. «Я не инвалид»
Тысяча километров за спиной не прошла даром: мы перешли на «ты» и продвинулись в заполнении раздела «О себе». Инвалидом Миша стал в годовалом возрасте — после неудачной операции на позвоночнике. До 10 лет ходил в школу — на уроки его носили родители, потом учился на дому. Хотел поступать на юрфак, но знакомая преподавательница из университета сказала: «Юристов на костылях не бывает». Тогда он закончил заочные курсы переводчиков. Подрабатывая репетитором, познакомился с будущей женой — она училась в педагогическом. Сейчас работает в собесе. Дочке 15 лет, хочет поступать в театральный. Поэтому Миша думает, как перебраться в Москву — чтобы у дочки была в столице «база». Он не называет ее ни «дочкой», ни по имени, а говорит — «ребенок».
Обедать решено в Ульяновске — всем вместе. Мы настраиваемся на долгие поиски подходящего места, но первое же приглянувшееся заведение, кафе-бар «Магнолия», оказывается почти идеальным: в нем крыльцо без ступенек, широкая входная дверь и достаточно пространства между столиками. Мы достаем коляску из багажника — вдвоем и с трудом, Миша — тоже с трудом — выбирается из машины и усаживается в ней. В пустом зале выбираем место у окна, но официантка предлагает VIP-зал — огороженную комнату с кожаными диванами и большим столом с фигурным вырезом, в который идеально вписывается коляска: «Вам там будет удобно».
По Мише этого не скажешь. Он потерянно улыбается, быстро закрывает меню и просит нас выбрать ему что-нибудь. Я начинаю читать меню вслух, он опять морщится: «Слишком большой выбор. Реши сама, ну пожалуйста». Этот взрослый уверенный в себе мужчина, борец за права автовладельцев, сейчас похож на застенчивого ребенка, который первый раз оказался в большой компании. Когда официантка, записав заказ, уходит, он вздыхает с явным облегчением.
Не дает он чаевых официантам, потому что не бывает ни в кафе, ни в ресторанах.
Перед уходом Миша попытался проникнуть в туалет, но коляске мешал холодильник с «Кока-колой». Мы передвинули его в другой угол. Официантки наблюдали за нами со спокойным интересом. Дверь в туалет, однако, оказалась все равно слишком узкой. Миша разворачивается и едет к выходу. За второй день пути это первый туалет, в который у человека был шанс попасть.
Отъезжая от кафе, Миша лихо разворачивается через сплошную линию.
— ПДД — это не догма, как и любые инструкции, — не поворачивая головы, отвечает он на мое хмыканье. — Жизнь богаче правил.
Философствование прорывается в нем неожиданно. Разговор об инструкциях превращается в почти что исповедь.
— Я раньше чуть ли не специально нарывался, нарушал правила. Но мне ни разу, ни разу ничего не было. Потому что я вредный. Я всегда найду зацепку, чтобы доказать, что прав я. И когда я понял, что могу нарушать сколько угодно, я стал гораздо аккуратнее. Это как пацаны гоняют на разбитых «шестерках», а потом покупают себе «мерседес» — и ездят на нем тихо-тихо. Потому что уже не надо никому ничего доказывать. И главное — себе.
— Ты себе уже все доказал?
Молчит.
— Если бы все доказал, ты бы сейчас со мной в Новосибирск не ехала.
— Зачем все-таки тебе это путешествие?
— Да просто нравится мне ездить. Это же круто — проехать полстраны человеку, который не выходит из квартиры. Я хотел проверить — можно или нет. Друзей подговаривал, тоже колясочников — один на протезном заводе работает, другой руководит организацией «Феникс», которая за права инвалидов борется. Но все оказались заняты, у всех дела… Вот и пришлось одному. Говорю же, я не герой.
— Просто тебе приходится преодолевать больше трудностей…
— Преодолевать трудности… Ну, приходится, да. Знаешь, какое выражение меня больше всего раздражает? «Мучительное преодоление трудностей». По-моему, трудности надо преодолевать или с китайским спокойствием, или не преодолевать вовсе.
— Ты достиг китайского спокойствия?
Опять молчит.
— Уже достиг, да. Мое физическое несовершенство занимало меня лет до 25. Потом я просто стал воспринимать это как данность. Ну, вот такая у меня форма существования. Есть кошки, есть собаки, есть люди на двух ногах, а есть люди в инвалидных колясках. Как-то так.
«Как-то так» — это его любимое выражение. Сбивает пафос.
Я уже без запинки выговариваю слово «инвалид», хотя поначалу каждый раз мучительно подбирала синонимы, опасаясь задеть Мишу. Английское disabled — плохая подмога: на русский оно переводится тяжелым словосочетанием «человек с ограниченными возможностями» и пахнет канцелярщиной.
Но в какой-то момент количество переходит в качество, и после очередного «инвалида» Миша почти взрывается:
— Знаешь, я — не инвалид. Инвалиды — это люди, которые могут только жаловаться на жизнь и ждать, что им помогут. И такие вызывают у меня сильное раздражение, и даже презрение. А я нормальный человек, просто у меня ограниченные возможности. А может и не ограниченные вовсе, а просто другие. Кто-то не умеет писать стихи, а кто-то не может ходить. Чувствуешь разницу?
Чувствую.
Уфа — Курган. Пульс 140 на 220
Миша опять ночует в машине, мы — в мотеле. В 7 утра выезжаем. Погода наладилась — можно устроить завтрак на траве. Фотограф призывает дорожных фей наколдовать «романтичное место, чтобы поле с двух сторон, одуванчики, наша машина, и никого». Миша поддерживает обращение: «И еще, пожалуйста, свежевыжатый сок и круассаны».
Но колдовство — не наш конек: на протяжении ста с лишним километров ни одуванчиков, ни сока. Зато пошел дождь. В результате мы завтракаем в городке с заманчивым названием Сим в отвратительном кафе «Каскад» со злобными официантками. Миша остается в машине, запивает чаем салат «Мужские грезы».
Дальше не лучше. Мы осматриваем дюжину мотелей, не считая тех нескольких десятков, мимо которых проезжаем сразу — с высоким крыльцом. Но и входная дверь вровень с дорогой, и даже наличие пандуса не гарантирует успеха. Где-то комнаты расположены на втором этаже. Где-то на втором этаже расположены удобства. Где-то между холлом и коридором с комнатами есть несколько непреодолимых ступенек. Где-то узкая дверь в туалет. Где-то узкая дверь в номер… Это вещи, на которые человек, передвигающийся на двух ногах, никогда не обращает внимания. Говоря конкретнее, хозяева дюжины и еще нескольких десятков мотелей не обращают никакого внимания на Мишу — его в их представлении просто не существует.
Наверное, он еще и поэтому поехал в это путешествие — чтобы рассказать хозяевам мотелей, гостиниц, кафе и заправок, что он все же существует.
— Если мы не будем шевелиться, ничего не изменится, — говорит он после очередной неудачной попытки стать постояльцем мотеля. — Потому что теоретически жизнь прекрасна. Но практически она такова, какой мы ее себе делаем. Если после меня тут проедут еще хотя бы пять инвалидов, люди начнут задумываться. Ведь сделать страну удобной для таких, как мы, — это же не стоит почти ничего. Сколько бетона надо на пандус? Всех дел — на десять тысяч рублей, не больше.
За Уралом заправить машину становится сложнее. АЗС с заправщиками встречаются все реже, а кассирам покидать рабочее место запрещают инструкции. Женщина на «лукойловской» заправке сначала объясняет это Мише, но потом все равно выходит и вставляет пистолет в бак, забирает деньги, приносит сдачу. Просит ни в коем случае ее не фотографировать: «Меня лишат премии!»
Обедаем в «Автоланче» километрах в тридцати от Челябинска. Этот рай колясочника Миша приметил еще по дороге в Москву. Вход вровень с дорогой, простор, широкие двери. По телевизору в новостях — сюжет про девушку-инвалида, которая научилась работать на бирже «Форекс» и теперь зарабатывает, не выходя из дома.
— Я тоже учился, — говорит Миша. – Но понял, что не мое это. Надо с утра до вечера следить за котировками, только проснулся — сразу к компьютеру. У меня не получилось.
— Какие еще есть у неходячего человека возможности заработать на более-менее пристойную жизнь?
— Да разные есть возможности. Даже юристом уже можно быть. Все-таки жизнь изменилась. 20 лет назад если ты инвалид, ты должен был сидеть дома. Теперь это уже не совсем так. Все происходит очень медленно, но все-таки происходит. Потому что среди нас находились люди, которые доказывали, что имеют такие же права, как и все. Как этот мой знакомый из организации «Феникс», который пробивал возможность инвалидам летать на самолетах… Я никому ничего специально не доказывал. Но и дома не сидел. Я даже таксистом одно время работал. И знаешь, что я сейчас думаю? Хорошо, что я не стал юристом. Сидел бы сейчас в кабинете с бумажками. А так — свобода!
Стрелка спидометра давно перевалила за разрешенные 90 км/ч и болтается где-то между 130 и 140.
— Пульс у водителя должен быть 220, — говорит Миша. — Иначе перестаешь чувствовать скорость.
Миша рассказывает про младшего брата, который много лет занимался перегоном машин.
— Это, — говорю, — у вас семейное — страсть к автомобилям?
— Это не страсть к автомобилям, — отвечает Миша. — К автомобилям как таковым я довольно равнодушен. Это любовь к свободе. И вот что я думаю: если завтра у каждого жителя России появится автомобиль, то это будет другая страна. Потому что автомобиль — это инструмент свободы.
Мы больше не проверяем ни мотели, ни заправки — картина и так понятна. Негде спать, некуда сходить в туалет и с трудом можно поесть. Но при этом есть ощущение, что исправить это довольно легко, потому что главное — отношение — видимо, действительно изменилось. Деятельное желание помочь мы встречали не в каждом мотеле или кафе, гораздо чаще Михаил становился всего лишь объектом умеренного любопытства. Но все-таки мы ни разу не услышали — и даже не прочитали в глазах — что «инвалидам надо сидеть дома».
Мы ночуем в Кургане в гостинице «Уютный дом» на проспекте Конституции, где к лифту ведут четыре крутые ступеньки. Миша опять остается в Машине — свободный человек в не совсем свободной стране, где за деревней Петино обязательно следует деревня Васино.
Курган — Новосибирск. Итого
В меню ресторана гостиницы «Уютный дом» есть и круасаны, и свежевыжатый сок. За завтраком мы просим налить сок с собой, официантка говорит, что нет тары, и объясняет про витамины, которые разрушаются через десять минут. Мы объясняем про человека в инвалидной коляске. Девушка уходит на кухню и через несколько минут возвращается с пластиковой бутылкой из под минеральной воды, в которую налит апельсиновый фреш: «Так годится?»
Легко быть феей, если у тебя есть две ноги.
Витамины, впрочем, никого не спасают. Быть четыре дня в дороге тяжело. Хочется уже только одного — доехать. Это нам, спавшим в гостиницах, принимавшим душ и ужинавшим в ресторане. Человек рядом с нами четвертые сутки практически не двигается с места, ест там же, где ходит в туалет, а спит в тесноте, положив ноги, когда те совсем затекают, на руль.
Впрочем, все эти немыслимые трудности Михаил Коваль вынужден испытывать только потому, что в отличие от 90 процентов российских инвалидов у него есть трехлитровый седан «Тойота Авалон», делающий подобные путешествия возможными в принципе. Остальные российские колясочники спят дома и едят там же — всю жизнь.
Я думаю об этом, когда, пересев на заднее сиденье, в зеркале заднего вида встречаюсь взглядом с Мишей. «Снова остается бесконечный простор за спи-и-ной», — поет в магнитоле Николай Фоменко времен бит-квартета «Секрет». Миша барабанит пальцами левой руки по рулю в такт музыке. На спидометре 140. В зеркале заднего вида я вижу то, ради чего стоит спать в машине четыре дня: счастливые глаза.
16
17
18
19
20
Источник: www.yaplakal.com/
