Феликс Комаров



Меджуд во сне увидел облик Лейлы
И потерял покой и сон.
Пустыни ветер прах его развеял,
Унес мечты… Лишь эхом боли стон.

Он каждый день искал ее в прохожих,
Он как безумный по пескам бродил,
Ее дыханье чувствовал он кожей
И, напрягая каждую из жил,
Он к ней тянулся на разрыв аорты…
Но не нашел, не встретил, не узнал.
Лишь волк пустыни скорбные аккорды
Провыл, проплакал, промолчал.

Так мы не ведаем начала
ни нашей боли, ни мечте.
И почему нам мира мало
И тянет сердце к высоте?

В каком из снов любовью заболели?
Где проглотили этот сладкий яд?
И почему все стало ярко- белым
И нестерпимым во сто крат?

Теперь искать неведомую Лейлу.
Не находить или, найдя, терять.
И быть безумным, яростным и смелым
И осторожным, как Багдадский тать.

Все для того, чтобы склонив колени,
Ее увидеть в зеркале ручья…
Но обернувшись, видишь только тени

И эхом крик: «Не я, не я, не я…»

Лия Алтухова



Сотое, последнее, ему.

Мама, ты не спрашивай, болею.
Крепким кофе душу отогрею,
Больше чтоб не верить никому.

За окном внезапно и февраль,
Где его не знаю и не встречу.
Ты набросишь мне платок на плечи,
Слов не надо. Правда, мне не жаль.

Мне не больно, я же тот боец,
Что бесстрашно и на баррикады.
Ты пойми, ему оно не надо,
Просто с нами поиграл творец.

Я сама не знаю почему
Я ему писала.
Я летала.
Не конец, еще одно начало…
Сотое.
Последнее.
Ему.

Феликс Комаров



Нет смерти, есть лишь воскресенье.
Но не вместить сей смысл в уме,
Ведь свет не исчезает с тенью
И не сгорает он в огне.

Сам ум — лишь контур этой тени,
Он разделяет тьму и свет.
Но не постичь сих откровений,
Вопросом не родить ответ.

Мир черно-белый, код двоичный,
Как перекрестие креста.
И не поможет говор птичий,
Когда за небом пустота.

На ней висишь без сожалений,
Ни победив, ни проиграв.
И в полдень исчезают тени,
Меня, как тень, с собой забрав.

1829



Если вы думаете, шо загрядотряды НКВД — типа ноу-хау советского строя, то я вас таки слегка разочарую. У России как-то исторически сложилось, шо в плен, не дай Боже, попасть — потом не отмоешься. Проще сдохнуть на месте. Шо правда, с пулеметов по отступающим не лупили, но в плане наглядной агитации, шо происходит у таких случаях с «отступниками», был полный ажур.
От вам история из 1829 года. На Черном море на тот момент Россия продолжала выпихивать Турцию с обжитых многими веками мест, с чем турки не соглашались категорически и рубились как могли. Случилось так, шо фрегат «Рафаил» попал под раздачу турецкой эскадры (как уж там приключилось, шо турок в это время и в этом месте оказалось намного больше — вопрос другой). Капитан фрегату Семен Стройников прикинул, шо рубиться дальше — положить всех и сдался. Тем более, шо исход войны ясен — туркам ловить нечего. Не, ну а че — пленными стороны таки менялись. Все ж шанс для морячков.
Николай I, када за это узнал, сильно расстроился и повелел, буде фрегат вернется, сжечь к чертям собачьим, поскольку считал его «впредь недостойным носить флаг России». А шо за людей? Пленных по мирному договору таки вернули.
По горячке офицеров и командира сначала хотели пустить в расход. Потом непонятно с каких соображений передумали, но офицеров сделали матросами, командиру сказали, шо награды и звания теперь не считаются и жениться ему теперь — ни в коем разе «дабы не иметь в России потомства труса и изменника». Ну и на матросиков вернувшихся ярлык понятно какой прилепили.
А теперь продолжение. Через какое-то время в аналогичную ситуацию попадает бриг «Меркурий». Которым — бывают совпадения — до перевода на «Рафаил» командовал охаянный выше Стройников. Шо делать командиру? Сдаваться? Ага, сейчас. Видели, примеры знаем. На месте не порешат, но мало не покажется никому. Капитан-лейтенант Казарский и команда, понимая, шо их ждет при сдаче, рубятся до упора. И я их таки по-человечески понимаю: терять абсолютно нечего. Тут убьют — там сгноят. А в таком состоянии все по колено. Турки тихо выпадают в осадок от такого героизму и бригу удается таки свалить в Севастополь. Шоб оценить масштаб рубилова и вероятность благополучного исходу, трошки статистики: судно получило 22 пробоины и 297 повреждений парусов, рангоуту, такелажу.
Понятно, наградили всех, от матросов до самого брига, командира взяли в свиту Николая.
Кстати:
Общий вывод военного историка А.И.Абросимова: победа «Меркурия» не была каким-то выдающимся событием. Основная же причина превращения этого случая в ангажированную пропаганду была в необходимости снизить горечь поражения другого корабля – «Рафаил».

Личное мнение военного историка А.И. Абросимова:
… настаиваю на пересмотре дела и посмертной реабилитации С.М. Стройникова и всей осуждённой команды с официальным признанием приговора несправедливым и с соответствующим увековечением их памяти и даже возможным присвоением имени «Рафаил» одному из новопостроенных кораблей.
Шо еще интересно: эти два морячка на суше за одну даму виды имели. И выбрала она того, шо сдался. С ней тоже нехорошо вышло — после всего в монастырь уйти пришлось. Типа грехи жениха замаливать. Хотя — разве ж сердцу прикажешь?..
Та и разве грех — иметь желание людей спасти?..
А у Стройникова до того случая уже двое пацанов было. Контр-адмиралами потом стали…

Сергей Анчуткин



Проснулся от странного чувства. Проверил первое, второе, третье… Четвертого и пятого чувств не оказалось. Но по утрам у меня всегда так. Зато с шестым все нормально. Молчит.
Чувство долга сказало, что оно мне ничего не должно и ушло, прихватив с собой патриотизм. Всегда подозревал, что они шпионы ФСБ…
И тут наступил ответственный момент. Прямо мне на ногу. От боли я закричал: «Аааакс эффект для настоящих мужчин!» — и понял. Меня преследовала реклама.
Чувство преследования, значит. Вот оно что.
Реклама была повсюду. Она преданно заглядывала мне в глаза и всячески прятала кнопочку «пропустить..». При попытке нажать на паузу в меня летели упаковки Твикса и всплывали из ковра окна. В окнах, правда, виднелись альпийские луга и пасущиеся на них фиолетовые коровы. Но запах навоза начинал раздражать. Да и незачем мне столько окон — в моих-то трех стенах.
На кухне гремела посудой тетя Ася. В туалете задыхалась от тоски какая-то старая утка.
Решил было было спрятаться в ванной — но пока закрывал дверь на щеколду, какой-то бородатый мужик сделал мои волосы настолько блестящими и шелковистыми, что пришлось выходить и делать селфи.
Я попробовал закрыть глаза — скорее ради эксперимента, чем от усталости. На обратной стороне век большими буквами было нацарапано «Dream Town».
Черт. В следующий раз надо поплотнее закрывать сны.
Мне срочно нужно выйти из дома. Или собственный саунд-трек. А уж если я выйду из дома под собственный саунд-трек — жизнь, считай, удалась.
Но считать не хочется. В душе я всегда был гуманитарием.
На улице было много. Не спрашивайте, чего. Если я отвечу — вы будете ругаться и обзывать меня нетолерантным. Поэтому, пока что просто- много.
Повсюду ходили люди: они аккуратно выгуливали свои любимые лейблы. Найк, Адидас, Эппл ( да да, Господи, это отсылка к Саду Твоему), много красивых букв и яблок… К некоторым из них была приклеена одежда или дорогостоящая электроника для инстаграмма. А некоторые были просто — как данность.
На остановке, улыбаясь, стоял глубоко несчастный гражданин с табличкой.
«Майкл Стасофф. Сертифицированный кулинар-терапевт, совладелец двух сапог(мужских), член азиатской ассоциации стриптезеров, выпускник кружка вязания и судопроизводства. Профессиональный хороший мальчик.» — неплохой список. Сразу видно человека, нацеленного на саморазвитие. Хотя прицел, конечно, сбит.
-Чего бы вам хотелось?
-Чтоб меня погладили… Ну или надраться до полужизни.
Оптимист. У меня получалось максимум до четверти.
— Помочь Вам со вторым пунктом?
— Что вы! Я веган. Нам такое запрещено.
— Зря вы не написали этого на своей табличке…
-Борде.
— Конечно, простите, на борде… Это повысило бы ваши шансы.
-Шансы на что?
-Не знаю. На что-нибудь точно повысило бы.
Перед каждым из нас лежит множество возможностей: возможность выиграть в русскую рулетку у лучшего друга, возможность досчитать до миллиона, не используя пальцы рук, возможность быть ветераном-инвалидом в Америке 60-тых годов. Шанс верить в деда мороза в 42 года. Шанс стать Дедом морозом к шестидесяти(отличный, кстати, способ, поверить в себя). Шанс на возможность. Возможность шанса.
У меня был шанс дойти сегодня до ручки. Но я решил им не пользоваться.
За окном с грохотом проехала фура. Я вздрогнул. Откуда посреди улицы окно? Пришлось свернуть.
Окно сворачиваться не захотело. Поэтому я свернул направо. Право оказалось на свободное вероисповедание. Отличная штука, всем советую. Вот как встречу кого на улице -так и говорю:
— Слыхали про свободное вероисповедание? Попробуйте, очень весело.
Но большинство почему-то выбирают верить в одно и тоже. Да еще и придуманное не ими. Никакой вариативности. Что уж говорить о свободе ОТ СВОЕГО вероисповедания…
Через пару сотен метров (кварталов? Градусов? Лет?) наткнулся на ручку.
Эх. Дошел все таки.
Беру. Поворачиваю. Что-то во мне открывается. Вынимаю оттуда чистый лист. Пишу.
«Господи, если Ты читаешь это, оцени, пожалуйста, креативность моего продакт-плейсмента...»

Мэри Тушинская



Не станешь мясным, удобным,
не сваришь, не сваришься в текстах.
Сама на себя подобна
из собственного теста.
Не вянут ни розы ни уши
частями в частичных протестах.
«Хоть все обнажайтесь, клуши!
Я тут лишь одна невеста!»

Патри



ты пришёл. я думала, что этого не произойдёт никогда. не потому, что я нетерпелива. именно потому что наоборот. я стала терпелива в своей устоявшейся мысли, что ты никогда не придёшь.
ты пришёл. и я не знаю совсем, что с этим делать. абсолютно. ведь в моих мечтах и фантазиях всё было по-одному, а теперь надо как-то это с реальностью связать. это всегда сложно. страстный поцелуй в моих мечтах превращается в нелепый. пляж превращается в гору. море – в обрывок лужи на моём холсте.
я сняла с себя всё и танцевала. ты выпил вина, закурил и сказал, что красиво. я была счастлива. некоторые живут за деньги, я живу за «красиво». мы расплатились в этом социальном тревожном мире.
когда ты ушёл – я решила больше не брать трубку. я ушла на общий балкон и пила вино, смешивая с сигаретами и с мыслями, что мне так хорошо быть не твоей первой и последней. и что, возможно, ты думаешь так же. хотя, я вообще ума не приложу, о чём думаешь ты. мы такие разные. и для чего мы встречались – расскажет лишь время.
но ты пришёл почему-то. значит так было надо. я фаталистка в этом плане. романтик без излишней романтики. розовый цвет люблю – но только когда он уместен: в белье постельном и на некоторых картинах.

1975



Конечно, вполне допускаю, шо если поспрашивать не тех, кто мультфильмы делает, а тех, кто их таки смотрит, то результат может сильно отличаться. Даже скажу больше — за «Ёжика в тумане» мальчики и девочки в той же Америке или, совсем наоборот, в Японии, могут не догадываться в принципе. Ну, так на всякое голосование свои косяки. Вон, Лео Ди Каприо может за это чуть-чуть рассказать. Хотя я за кино Юры Норштейна свой голос таки отдал бы.
Но то — я. А если вполне серьезные специалисты у 2003 годе из 150 лент выбирают конкретно «Ёжика...», это таки шото да значит. Кстати, шоб сомнений не осталось совершенно, то номером два у списке называют другое кино Норштейна. «Сказку сказок». Кто-то, опять-таки допускаю, подумал за заговор. Масонов. Сильно уж все одно к одному. А я так думаю, шо Юра Норштейн просто шото знает. И умеет из этого «шото» сделать конфетку. Хотя сам говорит за свое кино неприлично скромно: «Там нет никакой интриги в действии, там нет никакой динамики действия. Вполне вероятно, что в «Ёжик в тумане» произошёл счастливый случай совпадения всех элементов.»
Может, и так. Мастеру, понятно, видней. Но второе место у том конкурсе как-то не очень вписывается у такую концепцию.
Я так откровенно думаю, шо сильно недооценили маэстро. А сегодня как раз не совсем круглая, но дата. Выхода того самого «Ёжика». Хто не в курсе (хотя — вряд ли) пообщаться с памятником Ежику можно у Георгиевском переулке. Там еще Рейтарская с Золотоворотской примыкают.
Пойду сегодня звезды протру. А то потускнеют…

Лия Алтухова



Не уходи. Внезапно закончится лето.
Мы вдруг разминемся, пустые оставив страницы.
И не объяснить… не найти мне сегодня ответа
что именно держит, и как с этим всем расплатиться?

Что мне за тебя отдавать? От чего отказаться?
Какие счета мне предъявит Господь перед раем?
А он все смеется, и мне начинает казаться,
раз так тяжело — он наверное что-то да знает.

И есть у него для нас схема дорог и объятий,
И чтоб мы не делали, будет финал с хэппи-эндом.
Он точно услышит мое наболевшее «хватит»
и каждый провал наш подкрепит красивой легендой.

Но он усмехается, левым плечом пожимая:
«Солнце, решай. Ты же очень хотела быть сильной.
Лето — всего лишь период от края до края.»

Господи, как же опасно отращивать крылья…

Лия Алтухова



Он брал себе черный чай, я-латте…
нас скрывали парки, мы путались в часах и датах,
он не отпускал мою руку даже переключая передачи,
нам счастье выпало на сдачу…
мы заслужили друг друга,
мы стоили друг друга…
мы бегали по замкнутому кругу,
мы правда не боялись неудачи…

Меняли каждый день свои локации,
теряли сон, реальность, репутацию…
Мосты светились, Днепр, руки, губы…
мы правда стоили друг друга…
он стал внезапно лучшим другом…
мы просто не могли расстаться…

Он слушал хаус, я любила джаз,
нас заводила скорость летних трасс,
он гладил мои волосы, я когтями ему спину,
мы были одного целого половины,
и не могла порваться эта связь…

Читали по глазам, к чему слова?,
мы породнились, встретившись едва…
мы смело шагнули в пропасть,
сцепившись на крайних подмостках…
за счастье взыскали с нас плату…
Он брал себе черный чай…
Я — латте…
Таких людей судьба дает лишь раз…