Шатуны обречены на голодную смерть зимой.

Пишет Игорь Шпиленок
Мы часто идеализируем дикую природу. В реальности в ней много жестокого, неприемлимого с точки зрения зрения человеческой морали. Но рационального для эволюции. Зимнее время в наших северных широтах особенно жестоко. Помню, когда был школьником, был поражен услышав, что девять из десяти синичек за зиму погибают…

Иногда так складывается, что в извечной драме хищник-жертва роль жертвы выпадает человеку. И хорошо, если есть возможность этому противостоять. У меня такой опыт появился в январе-феврале 2008 года, когда я зимовал на реке Тихая.

Сначала несколько слов об оружии. Когда я жил и работал в заповеднике «Брянский лес», то вообще обходился без оружия. Мне посчастливилось побывать почти в половине заповедников России, и повсюду был без оружия. Но в Кроноцком даже в наружный туалет я всегда хожу с ружьем. Приучен. В заповеднике обитает самая многочисленная в мире охраняемая популяция бурых медведей, среди которых, как и среди людей, иногда встречаются ненормальные. В среднем раз в год ружье меня выручает. В одном стволе я ношу сигнальную ракету, а во втором — пулю. Выстрел сигнальной ракетой (обычно целюсь в землю) хорошо отрезвляет зверя, не принося ему вреда. До пуль дело не доходило. Надо добавить, что носить оружие для меня — немалое бремя. Ружье двенадцатого калибра весит 3,5 кг. Сапоги болотные, моя основная обувь — 3 кг. Одежда — минимум 2 кг. Фотоаппарат и три объектива с фоторюкзаком и самым легким штативом весят 12 кг. То есть каждый день ношу на себе как минимум 20 кг. Сначала я «экономил» вес поклажи на оружии. Как только в начале января последние медведи укладывались в берлоги, начинал ходить без ружья, радуясь легкости на плечах. Пока не повстречался с настоящим шатуном. Вдруг кто не читал комментариев к предыдущему посту: шатун — это медведь, который не сумел запастись жиром для зимовки в берлоге. Такое бывает из-за бескормицы, болезни или раны. Шатуны обречены на голодную смерть зимой.
Буквы + 3 фото





Вообще-то, первый шатун, которого я увидел в своей жизни, был мертвым. В марте 2006 года мы приехали с коллегой на снегоходах в избушку в устье реки Лиственничная на Кроноцком озере, чтобы отсюда проводить зимний маршрутный учет. Но ночевать оказалось негде: окошко избушки было выломлено, нары и стол сломаны, разгрызены в щепки. На полу, среди разодранных матрасов лежал худющий мертвый медведь. Вытащить его промерзшее тело ни через дверь, ни через окно было невозможно. Пришлось нам учеты проводить из другой избушки, не такой удобной. Мерзлый зверь тогда меня особо не впечатлил, и зимой я продолжал работать без ружья за плечом. До конца января 2008, когда я увидел на насте следы от больших когтей. Я был без оружия в шести км от избушки и собирался идти еще дальше, но сразу изменил свои планы и пошел домой, внимательно оглядываясь. Понимал, что это голодный шатун, и шуток не будет. В полукилометра от избушки еще раз пересек совсем свежие медвежьи следы, и мне сделалось совсем неуютно. Но добрался благополучно, взял ружье и сделал круг радиусом в километр вокруг избушки, приглядываясь к следам. Нашел целую тропу у реки Тихая — оказывается, медведь жил рядом уже не мене суток… Зверь боролся за свою жизнь, усердно искал хоть какую-то еду, но ее не было в промерзшем лесу. Кроме меня…

Наша первая встреча состоялась на следующее утро. Еще в предрассветных сумерках я с ружьем за плечом и двумя бидонами в руках пошел за водой к реке, это метров 300 от жилья. Спустился с кручи; внизу, где снег был рыхлый, вступился в ожидавшие меня там охотничьи лыжи и пошел к светлеющей среди ольховых деревьев воде незамерзающей реки. Мороз был под двадцать, лыжи визжали по жесткой лыжне, но я был настороже, и услышал, как от того места, где зачерпываю воду, донесся скрип снега. Я остановился. Снег скрипнул еще, и я увидел на фоне парящей воды сгорбленный силуэт зверя. До него было метров сорок. Я схватился за ружье, брошенные бидоны загремели на снегу и зверь привстал на задние лапы, опершись одной передней лапой на ольху. Стоящий силуэт попал на мушку ружья и с этого момента страх улетучился, моя голова начала работать четко, просчитывая возможные варианты. Не спуская силуэт с мушки, я сошел с лыж, потоптал под собой снег, чтобы при возможных выстрелах оказаться в устойчивом положении. Можно предположить, что у медведя в голове в тот момент тоже просчитывались варианты и он принял один из них — опустился на все лапы, пригнул голову к самому снегу и, сильно сгорбившись, пошел ко мне прямо по моей старой лыжне, совсем не проваливаясь. Я прицелился в снег перед мордой, но прежде чем нажать спусковой крючок ствола, который был заряжен сигнальной ракетой, поставил ногу на одну из лыж и толкнул ее что было силы по лыжне в сторону шатуна. Лыжа с морозным шорохом-визгом понеслась под легкий уклон на медведя. Вот этого он не ожидал! Это его почему-то страшно перепугало! Он перепрыгнул подъехавшую под него лыжу и галопом понесся мимо меня в плохо замерзшее болото, с грохотом ломая тонкий лед, проваливаясь в грязь.



Оказывается, ночью медведь несколько раз обошел вокруг избушки, пытался подкопать мерзлую землю вокруг туалета, исследовал мои вчерашние следы. Днем я его увидел в окошко избушки: он непрерывно ходил вдоль реки, вглядываясь в воду: наверно, помнил про летнее обилие красной рыбы, но река была пустой… Потом он перешел через тундру к океану и долго бродил вдоль бушующих волн, но ничего не находил. Несчастный был настолько исхудавшим, что его держал тонкий наст, на котором я сразу проваливался без лыж.
Я перестал покидать избушку в темное время суток. Днем же я не раз встречался с ним на берегу океана. Шатун больше не пытался приближаться ко мне, но и не не убегал. Просто ложился на снег и смотрел, что я буду делать. Несколько раз я снимал его с расстояния метров в пятьдесят, ближе подойти не рисковал.
Как то уже в середине февраля глубокой ночью избушку встряхнуло, словно от землетрясения. Я проснулся и услышал шаги на крыше. Сразу догадался чьи… Домик был занесен снегом по самую крышу так, что я сам не раз перешагивал с сугроба на хлипкую кровлю, которая прогибалась даже под моим весом. За ту комнату, которая отапливалась и где я спал, я был спокоен: над ней хоть какой-то чердак. Но летняя, неотапливаемая часть домика была вовсе без чердака, лишь тонкие двухсантиметровые доски и два слоя рубероида. И было слышно, что шатун скребет крышу и рубероид рвется под звериными когтями. Я засунул в карман десяток патронов, включил налобный фонарик и вышел в сени, направив свет и ружье в потолок. Рыська с вздыбленным загривком тоже напряженно следила за лучом света. Медведь переступал с места на место и было видно, как прогибалась под ним крыша, как «играли» в досках покрытые инеем мерзлые гвозди. Я открыл форточку, высунул ствол и бабахнул рядом с ухом шатуна сигнальной ракетой в небо. Окрестности на несколько секунд осветились зеленым мерцающим светом. Зверь убежал. Больше к жилью он не подходил…
Через несколько дней я нашел его километрах в четырех от избушки на берегу океана. Бедняга лежал среди камней, силы уже покинули его: едва поднял голову, чтобы равнодушно взглянуть на меня… Я понял, что двигаться он уже не может.
На следующий день я отправился в давно запланированное дальнее патрулирование, которое долго откладывал из-за шатуна: боялся что в мое отсутствие он разгромит избушку. Вернулся только через неделю и сразу заметил скопление белоплечих орланов и воронов на том месте, где я последний раз видел умирающего шатуна. Он стал едой для таежных санитаров…



Источник: www.yaplakal.com/