1028
0,3
2013-05-07
Государственная тайна
Размышление русского человека приехавшего из штатов погостить в РФ, далее текст от его лица:
С Президентом России за первые три для я сталкивался дважды. «Сталкивался» — неточный термин, скорее оказывался в пробке из-за перекрытых улиц. Первый раз, на второй день, мы с одноклассником выезжали на Кутузовский, когда милиционер с пузом, как у Санта Клауса, засуетился, перекрыл выезд, и стал отмахиваться от все еще едущих по проспекту машин, будто от комаров. «Примета у нас есть такая», грустно сказал одноклассник, «президента встретишь — опоздаешь». Минут через пятнадцать ожидания президент, наконец, лихо промчался, движение открыли…
На следующий день я шатался по Москве, по центру, шел себе по Никитскому бульвару к Арбату, и вдруг увидел картину, которую до того наблюдал только в Израиле, в день памяти, когда звучит сирена, движение останавливается, а люди выходят из машин и стоят рядом. Сирены не было, но машины стояли, люди тоже стояли, кондиционеры не у всех, а жара за тридцать. Сообразив, в чем дело, я ускорился и вышел к Арбатским Воротам, выглядевшим странно. Такими я их тоже видел, правда, давно, в 82-84 годах, в дни похорон Брежнева и компании, все было перекрыто. Я извлек камеру и сделал пару снимков, вычищенный Калининский с одной стороны и стену машин на Воздвиженке — с другой, в ожидании проезда Верховного. Довольно скоро появился кортеж, мерседесный лимузин в окружении трех гелендевагенов, или как они называются, очень эффектное зрелище. Я еще тогда подумал, не надо заставлять ментов нервничать, камера висела у меня на поясе, объектив — широкоугольнее не бывает, я просто пару раз нажал на кнопку, зная, что в кадр кортеж уж точно попадет.
Читатель ждет уж рифмы розы, пожалуйста — мне не дали сделать и одного шага. Как только все проехали, из-за спины раздалось, «молодой человек, предъявите документы и фотоаппарат». Обернулся, за спиной потеет топтун в темном шерстяном костюме. «Уполномоченный Специального Управления по делам Президента Х**ев», представился чекист. Точное название управления, а так же фамилию специального сотрудника, я, естественно, не запомнил. Он даже полупоказал удостоверение, заботливо прикрыв его от меня же рукой. Те пару секунд, пока он представлялся, я провел в раздумье, дать ли ему по яйцам сразу выпендриваться, или ну его нафиг. Решил, что сутки в обезьяннике мне не нужны, будем предельно вежливы. «А в чем, собственно дело?» — «Вы фотографировали Секретный Проезд (sic! — g60)». «Какой же он секретный, вы посмотрите, сколько народу. И что, фотографировать запрещено?» — «Да, разумеется. Документы предъявите» — «Нет проблем, пожалуйста». Сказать, что он был разочарован видом моих документов — не сказать ничего. «А регистрация ваша где» — «я прилетел в субботу, сегодня первый бизнес день. Обязан зарегистрироваться в течение трех дней».
«Ну тогда, покажите, пожалуйста, сделанные снимки» — «да с удовольствием». На двух был Новый Арбат от горизонта до горизонта и где-то в центре снимка крошечным пятном — президентский кортеж. Объектив 10-20, снимает с углом 102 градуса. «А вот это придется стереть». Ну, думаю, слава богу, идиот попался. Решил немного комедию поломать — «может, не надо, мне на память, я тут давно не был...» — «нет, не положено. Наказывать административно мы вас не будем, но снимок сотрите». «Ну ладно», со вздохом нажимаю на «delete». «До свидания, и всего хорошего». Да, думаю, попадись ты мне в других обстоятельствах, без четырех ментов в радиусе пяти метров. Отошел немного, достал из камеры флешку, вставил запасную. Видите ли, сержант, или какое у вас там звание, никогда не быть вам генералом, как и начальнику вашему. Иначе бы вы знали, сколько секунд занимает стертый снимок восстановить.
Не буду писать всякую пошлятину на тему «рукописи не горят», мне есть что сказать на главную тему. А именно — стертому снимку в камере предшествовал другой, без кортежа, в котором ни бдительный чекист, ни, по-видимому, его руководство, не усмотрели ничего криминального:
Снимок, которого, на мой взгляд, теперешнему президенту следовало бы страшиться куда более. Ибо, в глазах вменяемых людей, этот снимок — обвинение. В диктатуре. В запредельном холуйстве, никуда не девшемся с советских времен, собственных подчиненных. И не только президенту, в равной мере это относится ко всем гражданам, покорно готовым такое терпеть.
Я в Штатах живу в глухой провинции, куда залетает редкая птица из федерального правительства. Учитывая либерастный до костей мозгов настрой Калифорнии, республиканская администрация даже предвыборную кампанию тут не проводит — бесполезно. Тем не менее, мне довелось встретился с вице-президентом Чейни на одном перекрестке, я ехал навстречу кортежу, который был занят тем же, что и все — ждал светофора. Загорелся зеленый, все поехали. А если бы было по-другому, если бы какой чиновник всерьез решил, что народ — для правительства, а не наоборот, с ним бы быстро проделали то, что нелюбящие республиканцев калифорнийцы проделали со своим демократическим губернатором — отправили в отставку, заменив Шварцнеггером.
via g60
С Президентом России за первые три для я сталкивался дважды. «Сталкивался» — неточный термин, скорее оказывался в пробке из-за перекрытых улиц. Первый раз, на второй день, мы с одноклассником выезжали на Кутузовский, когда милиционер с пузом, как у Санта Клауса, засуетился, перекрыл выезд, и стал отмахиваться от все еще едущих по проспекту машин, будто от комаров. «Примета у нас есть такая», грустно сказал одноклассник, «президента встретишь — опоздаешь». Минут через пятнадцать ожидания президент, наконец, лихо промчался, движение открыли…
На следующий день я шатался по Москве, по центру, шел себе по Никитскому бульвару к Арбату, и вдруг увидел картину, которую до того наблюдал только в Израиле, в день памяти, когда звучит сирена, движение останавливается, а люди выходят из машин и стоят рядом. Сирены не было, но машины стояли, люди тоже стояли, кондиционеры не у всех, а жара за тридцать. Сообразив, в чем дело, я ускорился и вышел к Арбатским Воротам, выглядевшим странно. Такими я их тоже видел, правда, давно, в 82-84 годах, в дни похорон Брежнева и компании, все было перекрыто. Я извлек камеру и сделал пару снимков, вычищенный Калининский с одной стороны и стену машин на Воздвиженке — с другой, в ожидании проезда Верховного. Довольно скоро появился кортеж, мерседесный лимузин в окружении трех гелендевагенов, или как они называются, очень эффектное зрелище. Я еще тогда подумал, не надо заставлять ментов нервничать, камера висела у меня на поясе, объектив — широкоугольнее не бывает, я просто пару раз нажал на кнопку, зная, что в кадр кортеж уж точно попадет.
Читатель ждет уж рифмы розы, пожалуйста — мне не дали сделать и одного шага. Как только все проехали, из-за спины раздалось, «молодой человек, предъявите документы и фотоаппарат». Обернулся, за спиной потеет топтун в темном шерстяном костюме. «Уполномоченный Специального Управления по делам Президента Х**ев», представился чекист. Точное название управления, а так же фамилию специального сотрудника, я, естественно, не запомнил. Он даже полупоказал удостоверение, заботливо прикрыв его от меня же рукой. Те пару секунд, пока он представлялся, я провел в раздумье, дать ли ему по яйцам сразу выпендриваться, или ну его нафиг. Решил, что сутки в обезьяннике мне не нужны, будем предельно вежливы. «А в чем, собственно дело?» — «Вы фотографировали Секретный Проезд (sic! — g60)». «Какой же он секретный, вы посмотрите, сколько народу. И что, фотографировать запрещено?» — «Да, разумеется. Документы предъявите» — «Нет проблем, пожалуйста». Сказать, что он был разочарован видом моих документов — не сказать ничего. «А регистрация ваша где» — «я прилетел в субботу, сегодня первый бизнес день. Обязан зарегистрироваться в течение трех дней».
«Ну тогда, покажите, пожалуйста, сделанные снимки» — «да с удовольствием». На двух был Новый Арбат от горизонта до горизонта и где-то в центре снимка крошечным пятном — президентский кортеж. Объектив 10-20, снимает с углом 102 градуса. «А вот это придется стереть». Ну, думаю, слава богу, идиот попался. Решил немного комедию поломать — «может, не надо, мне на память, я тут давно не был...» — «нет, не положено. Наказывать административно мы вас не будем, но снимок сотрите». «Ну ладно», со вздохом нажимаю на «delete». «До свидания, и всего хорошего». Да, думаю, попадись ты мне в других обстоятельствах, без четырех ментов в радиусе пяти метров. Отошел немного, достал из камеры флешку, вставил запасную. Видите ли, сержант, или какое у вас там звание, никогда не быть вам генералом, как и начальнику вашему. Иначе бы вы знали, сколько секунд занимает стертый снимок восстановить.
Не буду писать всякую пошлятину на тему «рукописи не горят», мне есть что сказать на главную тему. А именно — стертому снимку в камере предшествовал другой, без кортежа, в котором ни бдительный чекист, ни, по-видимому, его руководство, не усмотрели ничего криминального:
Снимок, которого, на мой взгляд, теперешнему президенту следовало бы страшиться куда более. Ибо, в глазах вменяемых людей, этот снимок — обвинение. В диктатуре. В запредельном холуйстве, никуда не девшемся с советских времен, собственных подчиненных. И не только президенту, в равной мере это относится ко всем гражданам, покорно готовым такое терпеть.
Я в Штатах живу в глухой провинции, куда залетает редкая птица из федерального правительства. Учитывая либерастный до костей мозгов настрой Калифорнии, республиканская администрация даже предвыборную кампанию тут не проводит — бесполезно. Тем не менее, мне довелось встретился с вице-президентом Чейни на одном перекрестке, я ехал навстречу кортежу, который был занят тем же, что и все — ждал светофора. Загорелся зеленый, все поехали. А если бы было по-другому, если бы какой чиновник всерьез решил, что народ — для правительства, а не наоборот, с ним бы быстро проделали то, что нелюбящие республиканцев калифорнийцы проделали со своим демократическим губернатором — отправили в отставку, заменив Шварцнеггером.
via g60
