750
0,3
2016-09-12
Че
Мамай
Он старался не целовать Че Гевару на правом ее плече.
Тот смотрел на него с презрением — слишком робок.
Аргентинец Эрнесто, разбойник, министр, и просто Че
Был всего лишь одной из пяти ее любимых татуировок.
В изумрудной зелени глаз метался живой огонь,
желтоватый и беспокойный, как тигр в клетке.
Он любил ее двадцатитрехлетней, шальной, нагой,
с безупречно упругим телом недавней легкоатлетки.
И под утро, когда уставала натужно скрипеть кровать,
и гаванское радио что-то чеканило про надои,
он баюкал ее, инстинктивно пробуя прикрывать
самозванца совсем уж не пролетарской своей ладонью.
У нее было сердце. Как это водится у сердец,
там хватало места другим.
Очень многому свойственно умещаться
В этом славном возрасте, в этом втором из детств,
кроме страха, трезвости и мещанства…
… В исступлении ревности, в коме, в бессильном параличе
он всегда был уверен, что эти, другие, целуют Че.
Он старался не целовать Че Гевару на правом ее плече.
Тот смотрел на него с презрением — слишком робок.
Аргентинец Эрнесто, разбойник, министр, и просто Че
Был всего лишь одной из пяти ее любимых татуировок.
В изумрудной зелени глаз метался живой огонь,
желтоватый и беспокойный, как тигр в клетке.
Он любил ее двадцатитрехлетней, шальной, нагой,
с безупречно упругим телом недавней легкоатлетки.
И под утро, когда уставала натужно скрипеть кровать,
и гаванское радио что-то чеканило про надои,
он баюкал ее, инстинктивно пробуя прикрывать
самозванца совсем уж не пролетарской своей ладонью.
У нее было сердце. Как это водится у сердец,
там хватало места другим.
Очень многому свойственно умещаться
В этом славном возрасте, в этом втором из детств,
кроме страха, трезвости и мещанства…
… В исступлении ревности, в коме, в бессильном параличе
он всегда был уверен, что эти, другие, целуют Че.