Виктор Шендрик



Устаю, отстаю. По песку ли, по снегу,
По сырой колее, спотыкаясь, бреду
За ушедшей вперёд кривобокой телегой,
В ней коня погоняю не я, на беду.

В ней разбойно свистит ошалевшее время,
Я отстал, но спешу на стенанье колёс.
Неудобен нигде, будто частность в системе,
Но решился пуститься вдогонку всерьёз.

На плече скоморошья сума безобразий,
Чем вчера был богат, чем и ныне богат.
Или снова июль в очарованной фазе,
И слова под луною звучат невпопад?

Позабыл я курящих со мною в каптёрках,
Помахавших мне вслед, когда лязгнул вагон,
Позабыл заходящих за спину в разборках,
Накрывающих стол на одну из персон.

Кто ещё с разгулявшимся временем едет?
Кто забыл обо мне, ковыляющем вслед?
Две большие беды, да ещё полубеды,
И сиянье «блистательных» полупобед.

Так о чём горевать? Что там есть, у возницы?
Не «восьмёрка» ж колёс да грозящая плеть.
Или мне суждено до седин торопиться,
Или вымерить шаг и смириться, стерпеть?

Я плетусь в колее. Выбор сделан и Бог с ним!..
Буду я поминать рысаков, окосев…
Только чудится мне в дальнем скрипе колёсном
Неоконченной песни зовущий напев.

Лияч Алтухова



Август учит нас жить вкуснее,
Быть разборчивым в снах и связях,
Я рисую корявой вязью
От тоски летней панацею.
Город скучен, тих и безлюден,
Словно косточка от арбуза.
Зимний сон стал внезапно грузом,
Что саднит где-то там под грудью.
Оживаем немного ночью,
Пьем вино от сердечных колик.
Для двоих можно было б столик…

К барной стойке, — для одиночек.

Феликс Комаров



Хочу, боюсь упасть в Тебя.
В небытие в Твои объятья.
Не тело хрупкое губя,
Его мы сменим словно платье.

И не душа придёт на суд,
Кто нас осудит? — мы лишь сами.
Где нет веков, и нет минут,
Бушует ледяное пламя.

Дух над пустыней воспарит.
Мираж воды и волн исчезнет.
«Я» облачный, прозрачный кит,
Растаю в синеокой бездне.

Тим Скоренко



Я иду по траве, по земле, по бетону, по огромному городу, между машин, по иссохшей листве, отложениям донным, по-над пропастью в просе, пшенице и ржи, я сажусь на трамвай, забираюсь в автобус, вызываю такси, захожу в самолёт и смотрю на часы, на секстант и на компас в ненадёжной надежде, что компас не врёт; я опять в кинозале, к последнему ряду я привык и пытаюсь добраться туда, понимая, что снова иду по канату, и баланс мой нарушен, уже навсегда.

Мы встречаемся в местном метро ежегодно. Ты глядишь на меня из настенных реклам, ты одета эффектно, слегка старомодно, за тобою — костёр, под тобою — метла, ты похожа на фреску в гробнице этруска, на ханойскую башню, на дождь проливной, говоришь по-английски (-немецки, -французски), хотя, в общем-то, помнишь, какой твой родной; ты идешь подо мной, хотя ты меня выше, ты — чужая столица, чужая страна, и я чувствую (впрочем, и вижу, и слышу), как ты пальцами гладишь мой ровный канат.

Я сорвусь, упаду, обязательно — завтра, послезавтра, неважно, но я упаду, ну же, делайте ставки, побольше азарта, как гимнаст через площадь идёт на звезду, так и я — только глупо, бесцельно, бездарно, балансирую, лишь бы остаться стоять и стареть, и твердить: я не старый, не старый, и на палец накручивать белую прядь. Значит, стоит сорваться, покуда не поздно, и на улице — праздничный солнечный май, и отправиться дальше куда-нибудь к звёздам. Но сначала поймай меня. Просто поймай.

Your text to link...

Anshe



А раптом вночі він покличе на каву,
цікаво,
що я відповім йому в гостру хвилину,
як спину
охопить тремтіння, і гаряче стане,
вустами
навряд чи зумію промовити гідно:
“Не згідна…”
А раптом на вухо мені прошепоче:
“Я… очі
побачив твої, і с тих пір сплю погано,”
і стане
торкатися шиї, обличчя, і скроні,
долоні
залишать тепло з ароматом бажання…
Вагання
торкнуться землі впавши струмом знемоги
під ноги…
А раптом він схоче… і я- таки вип’ю з ним кави…

Уляна Задарма, Серго Сокольник



Как таинственен глас
Колокольного звона…
Это плачет о нас
В духе буквы закона
Предначертанность дней,
Предназначенность связей…
И от Рая ключей,
Даже падая наземь,
У Петра не спросить,
Книгу судеб листая.
Он не будет спешить
С презентацией Рая.
Нам еще визави
Созерцать катастрофы,
И писать на крови
Разведенные строфы…
Но- пустынен собор,
Не достроенный Светом…
И печаль, словно Вор,
Словно Ночь пред рассветом,
Заползает, сломав
Все замки и преграды…
За ненужностью слов — Обреченностью правды
В этот призрачный сад,
Напоенный дурманом…
В этот Раистый Ад
Со включенным экраном,
Где за миг до любви
И за шаг до Голгофы
Запоют на крови
Разведенные строфы.

Мамай



Это время так хрупко, что не терять секунд — непростое, но лучшее из решений.
Больше нет никаких дуэлей, ножей, цикут,
пишут все, даже те, что ни дьявола не секут — ни одна голова не катится с тонкой шеи.
Если жизнь когда-то текла рекой,
величаво, медленно и лениво,
если где-то, пусть иллюзорный, но был покой,
нынче утро наотмашь лупит снимком или строкой,
зарастают травою сорной поля и нивы,
а в усталой вечор обывательской голове
для последних известий уже не хватает полок,
и приходится класть на одну по две
ежедневных байки… Подобно немой плотве,
раскрываешь рот, мол, надо бы бить на сполох,
но никто не услышит… Да, все это есть в анналах,
и всему в истории есть аналог,
но до книжек ли тем, кто потерял края?..
Сладострастно сопят, во сне этот мир кроя,
Македонские родом из коммуналок.

Виктор Шендрик



Обнимая под хруст сухожилий,
Что есть сил, до порога, любя,
Ах, чего мне да ни говорили!
Береги, говорили, себя!

Проявить опасаясь отсталость,
Бился я над дилеммой дилемм:
Как сберечь мне теперь, что осталось,
Если даже неясно – зачем?

Может, было б резонным когда-то
Отказаться, не пить «на коня»?
Или взять не пойти во солдаты?
Мол, давайте вы там без меня.

А в мгновенье, когда заискрится
Пеньюар, опадающий с плеч,
Заявить: честь имею проститься,
Мне сказали, себя поберечь.

Возмужанье, жестокие драки,
Скальпель в лёгких и пропасть у ног,
И разлуки, и сплетни, и враки…
Как я только себя не берёг!

В пресловутые райские кущи
Не уверовал, сердце скрепя,
И живу я, себя берегущий,
На износ берегущий себя.

Тим Скоренко



Когда под гнётом зябких вод падёт небесный свод,
Наступит самый чёрный год, тяжёлый мрачный год,
Ты скажешь: ладно, пусть идёт, побудет и пройдёт,
А мне для счастья нужен кот, пушистый серый кот.

Но я скажу: конечно, нет, ни в коем разе нет,
Не нужен мне ни яркий свет, ни громкий звон монет,
Когда прервав теченье лет, наступит море бед,
Тогда мне будет нужен плед, обычный тёплый плед.

Мы так поссоримся, мой свет, что вздрогнет шар земной,
И будет кот с тобой, а плед останется со мной.
Ты будешь там себе с котом, я с пледом буду тут,
Мы всё оставим на потом, и наши дни пройдут.

Поверь мне, кот для счастья мал, как мал для счастья плед,
Пройдёт и осень, и зима, пройдёт и море бед,
За ними вслед тяжёлый год в далёкие края,
И будет плед, и будет кот, и будем ты и я.

Your text to link...

Мамай



Если любить… Разве только воскресное утро в Риме.
Официанты неторопливы, поскольку лето,
нерасторопность сравнима со скоростью интернета
в их заведениях, но золотой cornetto
все искупает, красуясь подобно приме
в подобострастно-почтительном рое кордебалета.
Что может быть восхитительней, чем городской пленэр? Вы
движетесь вместе с толпой проходимцев и ротозеев
мимо хвоста змеи, чья голова скрывается в Колизее,
окаменевшее время в ошметках форума Нервы
невиновато, неуловимо, непокаянно,
неотличимо от времени форумов Августа и Траяна…
Вы всякий раз удивляетесь здесь себе же.
Кто мог поверить в такое проворство глаза?
Вечный пейзаж спокоен и серо-бежев,
и с неожиданной цепкостью скалолаза
взгляд переходит с купола Пантеона
на невесомый портик и буквы на архитраве,
и не так уж и важно, кто здесь во время оно
пал, принесенный в жертву кинжалу, пѐтле или отраве,
ибо мысль о бессмертии следует неотступно,
тенью по виа дель Корсо, как по стремнине
бурной реки из смертных, впадая в ступор
вместе с толпой у каждого следующего Бернини…