504
0,1
2015-05-12
Бывший опер приютил у себя 270 беженцев
Цимлянск Ростовской области известен не только на всю Россию, но и далеко за ее пределами прежде всего своим игристым и лещами. Про такие города говорят «Лето зиму кормит». Начиная с весны, сюда стекаются туристы со всей страны: необыкновенная природа, рыбалка и свежий воздух. Оттого многие земляки вертят у виска, говоря про Дмитрия Юшковского.
Шутка ли — бывший опер уголовного розыска разместил на своей турбазе на восьми гектарах практически в центре города почти три сотни беженцев, кормит их, носится как с писаной торбой, нянчится и в обиду не дает. Кто-то живет здесь с апреля, а кто-то уезжает к родственникам и друзьям — в Мордовию, Мурманск, Краснодар, Ставрополь…
«Сколько потратил, не считаю и никогда этим не занимался»
Сам Цимлянск находится почти в четырех часах езды от Ростова. Едем по волгодонской трассе мимо города атомщиков. На пути встречаем табличку с названием населенного пункта «Новая жизнь». Символично, но для многих беженцев она начинается уже почти рядышком.
О своем прошлом 48-летний подполковник в отставке говорит неохотно. Мол, проработал 16 лет опером уголовного розыска в Иркутске. Жена умерла, с двумя сыновьями на руках перебрался к родителям в Белоруссию, оттуда в Ростовскую область. Встретил Юлю — влюбился как мальчишка, купил базу. Живут душа в душу — она родила ему пацана и девочку Прасковью. Младшие теперь вот с украинской ребятней играют. А чтобы нескучно было, Дмитрий им песочницу сделал, а игрушки местные жители принесли.
— Первые беженцы ко мне попросились еще в апреле, — вспоминает полноватый мужчина с ежиком на голове, в шортах и шлепках на босу ногу. — Я никого гнать не стал. Надо — живите. Потом начали знакомые их приезжать, родственники. Да на таких машинах — джипы, иномарки! Я подошел и говорю: «Ребята, без обид. Раз есть деньги на такие машины, значит, и чтоб комнату снять, найдутся». С тех пор разрешаю жить только женщинам с детьми. А мужчинам только тем, у кого по трое, а то и больше деток. Мой отец, который прошел Великую Отечественную войну и знает, что такое голод, до сих пор даже крошки со стола не выбрасывает. Вот это для меня показатель. Ребятня-то в чем виновата? Они должны с детства знать доброту, ласку. У них должно быть детство. А жестокость и война — не для них!
— И что, ничего не берете? Проживание-то в номерах у вас в сезон по 700 рублей с человека в сутки стоит…
— Не гневите Бога! У меня на турбазе народ с зимы номера заказывал. А когда здесь одновременно поселились 270 украинцев, перезвонил отдыхающим и отменил бронь. У людей же беда! А вы — деньги! Я еще и сам им, можно сказать, «приплачиваю». Нам многие помогают, и мы ни от чего не отказываемся. Жена в Интернете клич кинула, что мы принимаем помощь. И нам несут — кто курятину, кто крупы, кто макароны. Один мой знакомый, который сейчас в Москве работает, морозильную камеру оплатил и прислал. Но детям хочется и сладенького, и какао, и масла сливочного в кашку, и мороженого или сыра на бутерброд. Все это за свои покупаю.
— А деньги-то где берете?
— Да как где? Мечтали с Юленькой ремонт в квартире своей сделать. А потом решили: не можем в стороне от чужой беды остаться. Мы, как только все произошло, сюда переехали, сначала в люкс, а потом и его беженцам отдали. Сейчас впятером (жена, Дмитрий и трое детей, — прим. авт.) живем в моем рабочем кабинете. Сколько потратил, не считаю и никогда этим не занимался. Но я вам так скажу: должны быть всегда человеческие отношения. Хотя одному очень тяжело, конечно.
На кухне вовсю кипит работа
— Дмитрий Владимирович, тут огурцов свежих привезли, — звонит хозяину охранник. Пока мы шли, добрый визитер уехал.
— Вот смотрите — три ящика, — рассматривает провизию хозяин базы. — А человек мог бы не нам, а на рынок привезти и продать. Сейчас их помалосолим — неизвестно, сколько еще продлится-то все на Украине. Мы уже с девчатами варенья вишневого закатали, соленья там всякие — зима то длинная.
Оказалось, что, когда «Чайка» превратилась в дом отдыха для беженцев, повара практически все сбежали.
— Кашеварить за бесплатно осталась только одна — Ольга Усольцева, — продолжает Дмитрий. — Она к девяти приходит. А у меня день начинается с трех часов утра. — Шутка ли: надо на 217 человек (сейчас на базе живет столько беженцев, — прим. авт.) кашу сварить, а первый завтрак у нас в 6.00. Потом еще в магазин и на рынок успеть.
— На обед сегодня салат из свежей капусты, борщ, пшеничная каша и компот, — рассказывает помощница, помешивая содержимое кастрюль. — Честно признаться, шеф у нас золотой. Потому и уходить не хочу. Да и людям помочь надо, пока они еще не сориентировались. Помогать сами не спешат, но это они еще от шока отходят. Надо просто им в этом помочь.
В день для украинских гостей закупается почти 90 булок хлеба, варится 80 литров супа или борща, 50 литров второго и 30 литров подливы, а вот компота больше ста литров.
— Дети любят, да и мамочкам надо оставить по бутылочкам разлить, — пожимает плечами повар. — Деток-то у нас 80, а самому младшему два месяца.
«Не имей сто рублей...»
— Мы тут как на отдыхе, — говорит беженка из Луганска Алиса, держа на руках маленькую сестренку, пока мама хлопочет на кухне — помогает на столы накрывать и мыть посуду. — Вот два года в отпуске не были. Зато теперь здесь на пляж купаться ходим, во многих комнатах телевизор. К нам приезжают клоуны с детьми играть, на лошадках катают.
— Ну да, — скромничает Дмитрий. — Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Мне хочется, чтобы детишки как можно скорее забыли о том ужасе, который пережили. Они хоть по ночам плакать и вскрикивать перестали.
— Вы думаете, мы хотим так? — подошла ко мне Ирина, женщина лет 45. — Никто не хочет быть обузой. Там у нас и квартиры, и работа, и быт — все осталось, все разрушили. Думаете, нам самим так нравится? Было бы по-другому — в жизни бы не сбежали.
Многие судьбы и истории бегства похожи одна на другую. Пожалуй, здесь нет ни одного человека, чьи знакомые или родственники не погибли бы там, на Украине. Вот маленькая десятилетняя Даша. Ее бабушка пошла оформлять документы и не вернулась. Теперь она живет здесь вместе с мамой.
— А у меня сестра погибла во время артобстрела, — рассказала свою историю Анастасия из Луганска. — Мы с ней разговаривали буквально за пару часов до ее гибели о том, что бежать надо в Россию. Вот похоронила ее, а с дочкой к вам подалась.
Людмила Сафарова живет на «Чайке» с пятилетней Лизой. Они здесь, можно сказать, старожилы. Приехали четырьмя семьями пару месяцев назад. На родине остались старшие сыновья, мужья. По телефону она вчера узнала, что их дома больше нет. А из подвала выходить опасно.
— Когда сюда приехали, к нам многие пенсионеры приходили, — вспоминает она. — Кто тысячу, кто две даст. Ведь мы-то бежали с украинскими деньгами, а обменники уже были закрыты. Бабулечки приносят и говорят: «Мы не знаем, что вам надо. Самим до пенсии еще далеко, но у вас же детки. Возьмите — не откажите». В первые дни, если нас не было дома, под дверями продукты с записками оставляли. Здесь нас тепло встречают, по-доброму. На День России ходили в парк с детишками. Узнав, что мы беженцы, детвору бесплатно катали на каруселях. Кто-то говорил: это теперь и ваш день. А мы только за!
www.kp.ru/daily/26249.5/3132278/
Шутка ли — бывший опер уголовного розыска разместил на своей турбазе на восьми гектарах практически в центре города почти три сотни беженцев, кормит их, носится как с писаной торбой, нянчится и в обиду не дает. Кто-то живет здесь с апреля, а кто-то уезжает к родственникам и друзьям — в Мордовию, Мурманск, Краснодар, Ставрополь…
«Сколько потратил, не считаю и никогда этим не занимался»
Сам Цимлянск находится почти в четырех часах езды от Ростова. Едем по волгодонской трассе мимо города атомщиков. На пути встречаем табличку с названием населенного пункта «Новая жизнь». Символично, но для многих беженцев она начинается уже почти рядышком.
О своем прошлом 48-летний подполковник в отставке говорит неохотно. Мол, проработал 16 лет опером уголовного розыска в Иркутске. Жена умерла, с двумя сыновьями на руках перебрался к родителям в Белоруссию, оттуда в Ростовскую область. Встретил Юлю — влюбился как мальчишка, купил базу. Живут душа в душу — она родила ему пацана и девочку Прасковью. Младшие теперь вот с украинской ребятней играют. А чтобы нескучно было, Дмитрий им песочницу сделал, а игрушки местные жители принесли.
— Первые беженцы ко мне попросились еще в апреле, — вспоминает полноватый мужчина с ежиком на голове, в шортах и шлепках на босу ногу. — Я никого гнать не стал. Надо — живите. Потом начали знакомые их приезжать, родственники. Да на таких машинах — джипы, иномарки! Я подошел и говорю: «Ребята, без обид. Раз есть деньги на такие машины, значит, и чтоб комнату снять, найдутся». С тех пор разрешаю жить только женщинам с детьми. А мужчинам только тем, у кого по трое, а то и больше деток. Мой отец, который прошел Великую Отечественную войну и знает, что такое голод, до сих пор даже крошки со стола не выбрасывает. Вот это для меня показатель. Ребятня-то в чем виновата? Они должны с детства знать доброту, ласку. У них должно быть детство. А жестокость и война — не для них!
— И что, ничего не берете? Проживание-то в номерах у вас в сезон по 700 рублей с человека в сутки стоит…
— Не гневите Бога! У меня на турбазе народ с зимы номера заказывал. А когда здесь одновременно поселились 270 украинцев, перезвонил отдыхающим и отменил бронь. У людей же беда! А вы — деньги! Я еще и сам им, можно сказать, «приплачиваю». Нам многие помогают, и мы ни от чего не отказываемся. Жена в Интернете клич кинула, что мы принимаем помощь. И нам несут — кто курятину, кто крупы, кто макароны. Один мой знакомый, который сейчас в Москве работает, морозильную камеру оплатил и прислал. Но детям хочется и сладенького, и какао, и масла сливочного в кашку, и мороженого или сыра на бутерброд. Все это за свои покупаю.
— А деньги-то где берете?
— Да как где? Мечтали с Юленькой ремонт в квартире своей сделать. А потом решили: не можем в стороне от чужой беды остаться. Мы, как только все произошло, сюда переехали, сначала в люкс, а потом и его беженцам отдали. Сейчас впятером (жена, Дмитрий и трое детей, — прим. авт.) живем в моем рабочем кабинете. Сколько потратил, не считаю и никогда этим не занимался. Но я вам так скажу: должны быть всегда человеческие отношения. Хотя одному очень тяжело, конечно.
На кухне вовсю кипит работа
— Дмитрий Владимирович, тут огурцов свежих привезли, — звонит хозяину охранник. Пока мы шли, добрый визитер уехал.
— Вот смотрите — три ящика, — рассматривает провизию хозяин базы. — А человек мог бы не нам, а на рынок привезти и продать. Сейчас их помалосолим — неизвестно, сколько еще продлится-то все на Украине. Мы уже с девчатами варенья вишневого закатали, соленья там всякие — зима то длинная.
Оказалось, что, когда «Чайка» превратилась в дом отдыха для беженцев, повара практически все сбежали.
— Кашеварить за бесплатно осталась только одна — Ольга Усольцева, — продолжает Дмитрий. — Она к девяти приходит. А у меня день начинается с трех часов утра. — Шутка ли: надо на 217 человек (сейчас на базе живет столько беженцев, — прим. авт.) кашу сварить, а первый завтрак у нас в 6.00. Потом еще в магазин и на рынок успеть.
— На обед сегодня салат из свежей капусты, борщ, пшеничная каша и компот, — рассказывает помощница, помешивая содержимое кастрюль. — Честно признаться, шеф у нас золотой. Потому и уходить не хочу. Да и людям помочь надо, пока они еще не сориентировались. Помогать сами не спешат, но это они еще от шока отходят. Надо просто им в этом помочь.
В день для украинских гостей закупается почти 90 булок хлеба, варится 80 литров супа или борща, 50 литров второго и 30 литров подливы, а вот компота больше ста литров.
— Дети любят, да и мамочкам надо оставить по бутылочкам разлить, — пожимает плечами повар. — Деток-то у нас 80, а самому младшему два месяца.
«Не имей сто рублей...»
— Мы тут как на отдыхе, — говорит беженка из Луганска Алиса, держа на руках маленькую сестренку, пока мама хлопочет на кухне — помогает на столы накрывать и мыть посуду. — Вот два года в отпуске не были. Зато теперь здесь на пляж купаться ходим, во многих комнатах телевизор. К нам приезжают клоуны с детьми играть, на лошадках катают.
— Ну да, — скромничает Дмитрий. — Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Мне хочется, чтобы детишки как можно скорее забыли о том ужасе, который пережили. Они хоть по ночам плакать и вскрикивать перестали.
— Вы думаете, мы хотим так? — подошла ко мне Ирина, женщина лет 45. — Никто не хочет быть обузой. Там у нас и квартиры, и работа, и быт — все осталось, все разрушили. Думаете, нам самим так нравится? Было бы по-другому — в жизни бы не сбежали.
Многие судьбы и истории бегства похожи одна на другую. Пожалуй, здесь нет ни одного человека, чьи знакомые или родственники не погибли бы там, на Украине. Вот маленькая десятилетняя Даша. Ее бабушка пошла оформлять документы и не вернулась. Теперь она живет здесь вместе с мамой.
— А у меня сестра погибла во время артобстрела, — рассказала свою историю Анастасия из Луганска. — Мы с ней разговаривали буквально за пару часов до ее гибели о том, что бежать надо в Россию. Вот похоронила ее, а с дочкой к вам подалась.
Людмила Сафарова живет на «Чайке» с пятилетней Лизой. Они здесь, можно сказать, старожилы. Приехали четырьмя семьями пару месяцев назад. На родине остались старшие сыновья, мужья. По телефону она вчера узнала, что их дома больше нет. А из подвала выходить опасно.
— Когда сюда приехали, к нам многие пенсионеры приходили, — вспоминает она. — Кто тысячу, кто две даст. Ведь мы-то бежали с украинскими деньгами, а обменники уже были закрыты. Бабулечки приносят и говорят: «Мы не знаем, что вам надо. Самим до пенсии еще далеко, но у вас же детки. Возьмите — не откажите». В первые дни, если нас не было дома, под дверями продукты с записками оставляли. Здесь нас тепло встречают, по-доброму. На День России ходили в парк с детишками. Узнав, что мы беженцы, детвору бесплатно катали на каруселях. Кто-то говорил: это теперь и ваш день. А мы только за!
www.kp.ru/daily/26249.5/3132278/
