Отпустить прошлое, которого больше нет...

Прошлое, которого больше нет...

Раньше я очень стеснялась своего прошлого. А потом поняла, что нельзя бояться того, чего нет.

Мануэль внезапно сжимает мою руку. Мы стоим возле дороги и ждем зеленого светофора. Холодно, сухо, но я в теплых ботинках. Не совсем понимаю, что происходит. «Видишь тот дом возле столба? Там я последний раз видел свою мать», — он не смотрит мне в глаза. «Она…» — пытаюсь спросить. «Она просто ушла». Мануэль еще крепче сжимает мою руку, и вдруг я вспоминаю.





***

Март плавал снеговой грязью по городу. Окурки, на бетонных стенах размытые объявления, написанные от руки. Темнеет. Мы с Леськой, в куртках на три размера больше, идем по улице. На углу кто-то лежит и хрипло кашляет. Леська сжимает мою ладонь. Я всматриваюсь. «Это твой отец», — говорю ей. «Пожалуйста, просто давай пройдем мимо». Я слышу, как он кашляет и сплевывает. Грязь вокруг. Смотрю на Леську, глаза у нее стеклянные стали. Она не смотрит на меня, говорит: «Пожалуйста, просто давай пройдем мимо». Нам по тринадцать лет, март сквозит, я крепко сжимаю Леськину худую ладонь с потрескавшейся, шершавой кожей, клянусь никогда не отпускать ее, мы просто проходим мимо.

Мы спускаемся в канализационный люк по железной лестнице. Внизу воняет сыростью, но тепло. Овальная комнатка с кучей старых одеял. «Да ладно, не дрейфь, Синяк», — Тыква хватает меня за талию крепкими руками и помогает спуститься. У него голова большая и умная — поэтому он Тыква, а у меня руки постоянно синие, даже летом — кличка прижилась моментально. Я сажусь на одеяла. Пьем по кругу пиво. На вкус ужасно, но я стесняюсь признаться. От выпитого мы не пьяные, но какие-то странные сидим. «Ты чего обчекрыжилась? Нормальные длинные волосы были», — говорит Карась. Лера улыбается: «Мама сказала, что я с длинными волосами, как ведьма. Сказала, чтобы я подстриглась, я и подстриглась». — «Твоя мать сама, как ведьма». «Заткнись. Сам что ли лучше? Закончишь в тюряге». — «Кто тебе это сказал?» — Карась напрягается. — «Все говорят. Все учителя говорят. И… и моя мама тоже говорит».

Карась швыряет пластиковую бутылку в стену и за секунду вылетает на улицу. Все знают: ему нравится Лера. Все знают и про Леркину маму. Все вообще все знают. Но молчат.

***

Я захожу в комнату. Снимаю сапоги и тут же кладу их на батарею вместе с носками. Пальцы на ногах пекут так, словно их натирают раскаленными углями. Хочется плакать. Замерзла до смерти, отрезать их сразу, что ли? Леська говорит: «Оля, сыграй «Лунную сонату». Оля садится за пианино и начинает играть. У Леськи фиолетовый синяк на щеке. Она садится рядом и крепко сжимает мою ладонь.

***

Зеленый свет. Мы с Мануэлем переходим дорогу.

Мы не несем ответственности за чужие слова и поступки. Мы не выбираем свое детство, мы не выбираем предательств и гадости людей, которые рядом с нами. Они сами решают, что говорить нам. Мы не можем выбрать, какие именно это будут слова. Это их ответственность. Это их выбор.

Наш выбор — не нести их выбор с собой всю жизнь.





Я заказываю латте. У меня самые теплые сапоги в мире. Мне больше не нужно прятаться с друзьями в подвалах и проходить мимо. Дом — не там, где ты родился, а там, где тебя любят. Мы рождаемся в разных условиях и, вырастая, должны построить свой собственный дом.

Дома не рождаются — свой дом можно только создать. Дом, в который мы не станем пускать кого попало.

Но на старом, прогнившем фундаменте, невозможно построить крепких опор.

Чтобы построить свой дом (внутри и снаружи) нужно сначала отпустить свое прошлое. Тогда можно будет построить дом в любой точке мира.  Пока. Прощай. 

Мануэль отпустил мою руку, посмотрел на меня и улыбнулся. опубликовано 

 

Автор: Тамрико Шоли

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое потребление — мы вместе изменяем мир! ©

Источник: splash.project-splash.com/posts/proshlogo-bolshe-net/13313374da1