322
0,1
2016-11-28
Память — всего лишь версия
Когда мне было шесть лет, я потерял ключ от дома. Это случилось первого сентября. В первый школьный день. Папа сказал: «Иди, ищи». Я пошёл.
Часа два или три подряд я исследовал маршрут дом-школа, школа-дом, пытаясь восстановить события: вот тут я плёлся, тут бежал вприпрыжку, тут останавливался, тут погладил кошку (наклонился, ключ выпал), тут размахивал найденной веткой, поражая невидимых врагов (и ключ выпал), тут говорил с соседом, демонстрировал ему пенал, учебники и тетрадки (открыл портфель, ключ выпал), тут залез на дерево, чтобы дотянуться до плодов шелковицы, которые росли слишком высоко, чтобы сорвать их, стоя на земле (и ключ выпал)...
Я ничего не нашёл.
Вернуться с пустыми руками не мог, и продолжал, обречённо подвывая, ходить взад-вперёд: дом-школа, школа-дом.
Стемнело. Я уже не заглядывал под кусты и под камни, перестал смотреть под ноги: было ясно, что ключ потерян окончательно.
Нарезая десятый или сотый круг персонального ада, я повстречал своего дедушку. Он сделал вид, что встреча наша случайна, хотя было ясно: он тут потому, что наша сердобольная бабушка отправила искать запропавшего горемыку-первоклассника. Я знал это почти наверняка, но полной уверенности не было: я не заслуживал того, чтобы быть найденным. Ведь я ПОТЕРЯЛ КЛЮЧ!
— Хочешь, вместе поищем?
Ещё бы! Пока я искал чёртов ключ самостоятельно, было муторно и мерзко: я был ВИНОВАТ. Меня НАКАЗАЛИ. Искать ключ с дедушкой — совсем другое дело: всё равно, что в индейцев играть.
Мы нашли его почти сразу. Ключ лежал на лавочке.
Я сидел на этой лавочке, когда показывал соседу пенал, учебники и тетрадки. Ключ был в маленьком кармашке портфеля, и когда я доставал пенал, он выпал.
Но почему-то до встречи с дедушкой, пока я десятки, сотни, тысячи раз проигрывал эту сцену в уме, я был абсолютно, железно уверен, что разговаривал с соседом стоя, а не сидя. И не на лавочке, а в аллее, под деревьями.
И только когда ключ нашёлся, я вспомнил как обстояли дела НА САМОМ ДЕЛЕ.
Откуда дедушка узнал как всё случилось? Почему я, непосредственный участник событий, пусть и шести лет от роду, не мог этого вспомнить, а дедушка, стоило мне рассказать, что по дороге из школы я повстречал Иван Матвеича, что Иван Матвеич спросил как прошёл первый школьный день, что я похвастался первой оценкой и первым остро заточенным карандашом, что я показал ему тетрадки… дедушка, которого там не было, который обо всём этом узнал с моих слов, сразу догадался где искать ключ?
Ответ проще пареной репы. Дедушка не был ВИНОВАТ. Он просто искал ключ. Я был ВИНОВАТ, и не ключ я искал, а отбывал НАКАЗАНИЕ. В этом вся разница.
Детская психика очень подвижна. Убедить ребёнка в том, что он что-то сделал (или чего-то не сделал), зарядив это «что-то» чувством вины — легче лёгкого.
Особенно если так поступать принято. Если все так поступают. Если с тобой самим тоже так поступали. И с отцом твоим, и с отцом твоего отца…
Будь мужиком! Не смотри по сторонам! Не считай ворон! Будь таким как я! Будь мной!
— Папа просто хочет, чтобы ты был самым лучшим, — объяснила мне мама.
Я в это не поверил. И теперь не верю.
Недавно мы говорили об этом с отцом, и он сказал, что больше всего на свете ему жаль вспоминать о том, как неоправданно строго он обращался с детьми. Я не виню его.
Он виноват не больше и не меньше первоклассника, потерявшего ключ в свой первый школьный день.
Тем не менее, я не хочу повторить траекторию его судьбы, и делаю всё возможное, чтобы со мной и моими детьми ничего подобного не произошло.
И всё же: что произошло НА САМОМ ДЕЛЕ?
Нет никакого «самого дела». И в этом всё «дело».
Это не значит, что ничего никогда не происходит. Это значит, что наша память не способна в точности воспроизвести ни одно событие даже недавнего прошлого, не говоря о прошлом сколь-нибудь отдалённом.
Даже западная наука, до недавнего времени откровенно слепая в отношении сознания и его выкрутасов, сегодня хорошо знает, что памяти доверять не стоит.
Опять же, чтобы не быть голословным, предлагаю всем заинтересованным лицам обратиться к современным исследованиям в области нейрофизиологии (например, см. «The Emerging Mind» Вилейанура Рамачандрана, одного из ведущих специалистов в этой области, президента Американской академии неврологии).
НА САМОМ ДЕЛЕ мы знаем только то, что ум легко способен подыграть внешним обстоятельствам: назвали тебя свиньёй, будешь хрюкать до посинения, пока продолжаешь верить в собственное свинство.
Я думаю, что НЕ ХОТЕЛ найти ключ, пока вина моя не была окончательно избыта. Пока был ВИНОВАТ, я искал его не там, где нужно. Моя память соорудила свою версию происшедшего таким образом, чтобы ключ найден не был. Если вам это покажется странным, поговорите с хорошим профессиональным психологом. Подобные вещи происходят сплошь и рядом (на самом деле — каждый день, с каждым из нас).
Дедушка ХОТЕЛ найти ключ, и умел абстрагироваться от эмоциональных факторов, окружавших эти поиски. Представив себе нашу с Иван Матвеичем встречу, он сразу сообразил, что престарелый Иван Матвеич первым делом должен был опуститься на лавку, а уж потом похвалить дебютанта за школьные успехи и насладиться видом моих учебников, тетрадок и пенала.
Дедушка сразу смекнул, что дело — в пенале: как только я сообщил, что ключ был в том же кармашке, что и пенал. Не нужно быть Ш.Холмсом, чтобы понять, что посеять ключ я мог, только расстегнув кармашек портфеля, а расстёгивал я его по пути из школы домой всего однажды — чтобы показать Иван Матвеичу новенький деревянный пенал с синими уточками на выдвижной крышечке (25 копеек в магазине канцтоваров).
Вот что было НА САМОМ ДЕЛЕ.
А может и нет.
Вспоминая об этом теперь, я скорее всего привираю, чтобы придать своему рассказу убедительности. Я не делаю этого нарочно. Вернее — я не знаю, делаю ли я это нарочно.
Нарочно или не нарочно? — сложный вопрос. Нам кажется, что мы точно знаем что сделали СПЕЦИАЛЬНО, нарочно, а что вышло само по себе, НЕЧАЯННО.
Но мы этого не знаем.
Я действительно потерял ключ первого сентября, шести лет от роду. Отец действительно заставил меня искать его. Дедушка действительно помог мне его найти. Ключ действительно был на лавке.
Об этом я могу говорить с большей или меньшей уверенностью — потому, что помимо меня это помнят другие. Пока дедушка был жив, мы с ним не раз поминали эту историю. С мамой говорили об этом недавно. Она помнила, что я искал ключ, но не помнила когда именно это произошло. Отец помнит эти события лучше меня самого.
Стало быть, есть вероятность, что дело было именно так.
Но это — всего лишь вероятность. Мы никогда не узнаем правды.
Даже если бы мы записали это на видео прямо по ходу действия, что-нибудь непременно осталось бы за кадром.
Наша версия развития событий — всего лишь версия, а не то, что произошло НА САМОМ ДЕЛЕ.
Это утверждение кажется банальным, даже недостойным обсуждения — пока мы не убеждаемся, что действуем прямо противоположно его смыслу. Как будто не знаем об этом...
Мы поступаем так намеренно или нечаянно?.. опубликовано
Автор: Дмитрий Дейч
Также интересно: Долгий стресс стирает память
Игры разума или плацкартные размышления
Источник: booknik.ru/library/all/pamyat/
Часа два или три подряд я исследовал маршрут дом-школа, школа-дом, пытаясь восстановить события: вот тут я плёлся, тут бежал вприпрыжку, тут останавливался, тут погладил кошку (наклонился, ключ выпал), тут размахивал найденной веткой, поражая невидимых врагов (и ключ выпал), тут говорил с соседом, демонстрировал ему пенал, учебники и тетрадки (открыл портфель, ключ выпал), тут залез на дерево, чтобы дотянуться до плодов шелковицы, которые росли слишком высоко, чтобы сорвать их, стоя на земле (и ключ выпал)...
Я ничего не нашёл.
Вернуться с пустыми руками не мог, и продолжал, обречённо подвывая, ходить взад-вперёд: дом-школа, школа-дом.
Стемнело. Я уже не заглядывал под кусты и под камни, перестал смотреть под ноги: было ясно, что ключ потерян окончательно.
Нарезая десятый или сотый круг персонального ада, я повстречал своего дедушку. Он сделал вид, что встреча наша случайна, хотя было ясно: он тут потому, что наша сердобольная бабушка отправила искать запропавшего горемыку-первоклассника. Я знал это почти наверняка, но полной уверенности не было: я не заслуживал того, чтобы быть найденным. Ведь я ПОТЕРЯЛ КЛЮЧ!
— Хочешь, вместе поищем?
Ещё бы! Пока я искал чёртов ключ самостоятельно, было муторно и мерзко: я был ВИНОВАТ. Меня НАКАЗАЛИ. Искать ключ с дедушкой — совсем другое дело: всё равно, что в индейцев играть.
Мы нашли его почти сразу. Ключ лежал на лавочке.
Я сидел на этой лавочке, когда показывал соседу пенал, учебники и тетрадки. Ключ был в маленьком кармашке портфеля, и когда я доставал пенал, он выпал.
Но почему-то до встречи с дедушкой, пока я десятки, сотни, тысячи раз проигрывал эту сцену в уме, я был абсолютно, железно уверен, что разговаривал с соседом стоя, а не сидя. И не на лавочке, а в аллее, под деревьями.
И только когда ключ нашёлся, я вспомнил как обстояли дела НА САМОМ ДЕЛЕ.
Откуда дедушка узнал как всё случилось? Почему я, непосредственный участник событий, пусть и шести лет от роду, не мог этого вспомнить, а дедушка, стоило мне рассказать, что по дороге из школы я повстречал Иван Матвеича, что Иван Матвеич спросил как прошёл первый школьный день, что я похвастался первой оценкой и первым остро заточенным карандашом, что я показал ему тетрадки… дедушка, которого там не было, который обо всём этом узнал с моих слов, сразу догадался где искать ключ?
Ответ проще пареной репы. Дедушка не был ВИНОВАТ. Он просто искал ключ. Я был ВИНОВАТ, и не ключ я искал, а отбывал НАКАЗАНИЕ. В этом вся разница.
Детская психика очень подвижна. Убедить ребёнка в том, что он что-то сделал (или чего-то не сделал), зарядив это «что-то» чувством вины — легче лёгкого.
Особенно если так поступать принято. Если все так поступают. Если с тобой самим тоже так поступали. И с отцом твоим, и с отцом твоего отца…
Будь мужиком! Не смотри по сторонам! Не считай ворон! Будь таким как я! Будь мной!
— Папа просто хочет, чтобы ты был самым лучшим, — объяснила мне мама.
Я в это не поверил. И теперь не верю.
Недавно мы говорили об этом с отцом, и он сказал, что больше всего на свете ему жаль вспоминать о том, как неоправданно строго он обращался с детьми. Я не виню его.
Он виноват не больше и не меньше первоклассника, потерявшего ключ в свой первый школьный день.
Тем не менее, я не хочу повторить траекторию его судьбы, и делаю всё возможное, чтобы со мной и моими детьми ничего подобного не произошло.
И всё же: что произошло НА САМОМ ДЕЛЕ?
Нет никакого «самого дела». И в этом всё «дело».
Это не значит, что ничего никогда не происходит. Это значит, что наша память не способна в точности воспроизвести ни одно событие даже недавнего прошлого, не говоря о прошлом сколь-нибудь отдалённом.
Даже западная наука, до недавнего времени откровенно слепая в отношении сознания и его выкрутасов, сегодня хорошо знает, что памяти доверять не стоит.
Опять же, чтобы не быть голословным, предлагаю всем заинтересованным лицам обратиться к современным исследованиям в области нейрофизиологии (например, см. «The Emerging Mind» Вилейанура Рамачандрана, одного из ведущих специалистов в этой области, президента Американской академии неврологии).
НА САМОМ ДЕЛЕ мы знаем только то, что ум легко способен подыграть внешним обстоятельствам: назвали тебя свиньёй, будешь хрюкать до посинения, пока продолжаешь верить в собственное свинство.
Я думаю, что НЕ ХОТЕЛ найти ключ, пока вина моя не была окончательно избыта. Пока был ВИНОВАТ, я искал его не там, где нужно. Моя память соорудила свою версию происшедшего таким образом, чтобы ключ найден не был. Если вам это покажется странным, поговорите с хорошим профессиональным психологом. Подобные вещи происходят сплошь и рядом (на самом деле — каждый день, с каждым из нас).
Дедушка ХОТЕЛ найти ключ, и умел абстрагироваться от эмоциональных факторов, окружавших эти поиски. Представив себе нашу с Иван Матвеичем встречу, он сразу сообразил, что престарелый Иван Матвеич первым делом должен был опуститься на лавку, а уж потом похвалить дебютанта за школьные успехи и насладиться видом моих учебников, тетрадок и пенала.
Дедушка сразу смекнул, что дело — в пенале: как только я сообщил, что ключ был в том же кармашке, что и пенал. Не нужно быть Ш.Холмсом, чтобы понять, что посеять ключ я мог, только расстегнув кармашек портфеля, а расстёгивал я его по пути из школы домой всего однажды — чтобы показать Иван Матвеичу новенький деревянный пенал с синими уточками на выдвижной крышечке (25 копеек в магазине канцтоваров).
Вот что было НА САМОМ ДЕЛЕ.
А может и нет.
Вспоминая об этом теперь, я скорее всего привираю, чтобы придать своему рассказу убедительности. Я не делаю этого нарочно. Вернее — я не знаю, делаю ли я это нарочно.
Нарочно или не нарочно? — сложный вопрос. Нам кажется, что мы точно знаем что сделали СПЕЦИАЛЬНО, нарочно, а что вышло само по себе, НЕЧАЯННО.
Но мы этого не знаем.
Я действительно потерял ключ первого сентября, шести лет от роду. Отец действительно заставил меня искать его. Дедушка действительно помог мне его найти. Ключ действительно был на лавке.
Об этом я могу говорить с большей или меньшей уверенностью — потому, что помимо меня это помнят другие. Пока дедушка был жив, мы с ним не раз поминали эту историю. С мамой говорили об этом недавно. Она помнила, что я искал ключ, но не помнила когда именно это произошло. Отец помнит эти события лучше меня самого.
Стало быть, есть вероятность, что дело было именно так.
Но это — всего лишь вероятность. Мы никогда не узнаем правды.
Даже если бы мы записали это на видео прямо по ходу действия, что-нибудь непременно осталось бы за кадром.
Наша версия развития событий — всего лишь версия, а не то, что произошло НА САМОМ ДЕЛЕ.
Это утверждение кажется банальным, даже недостойным обсуждения — пока мы не убеждаемся, что действуем прямо противоположно его смыслу. Как будто не знаем об этом...
Мы поступаем так намеренно или нечаянно?.. опубликовано
Автор: Дмитрий Дейч
Также интересно: Долгий стресс стирает память
Игры разума или плацкартные размышления
Источник: booknik.ru/library/all/pamyat/
