38
2016-09-20
(Не)красивые самооправдательные истории
Человек – это существо, непрерывно рассказывающее себе и другим истории. Истории обо всем на свете, и эти истории призваны связывать наш опыт в какую-то осмысленную картину.
Наши собственные поступки нуждаются в том, чтобы их объяснили, то есть включили в общую логику нашей жизни. Человек, поступающий нелогично для себя или других, и неспособный объяснить эту нелогичность, воспринимается как сумасшедший, и у этого мнения есть свои основания.
Когда человеческий опыт не связан в какую-то цельную историю («что предшествовало этому – почему/зачем я сделал это – как я сделал это – к каким последствиям это привело»), то можно говорить о полной утрате «Я», рассыпавшемся на отдельные фрагменты, которые связать друг с другом не получается…
Думаю, что практически все мы видели – а многие сами помнят – как родители отчаянно спрашивают у своего еще совсем маленького ребенка «ты зачем это сделал?» — а ребенок не в состоянии это объяснить, потому что слишком мал, его язык беден, да и осознания собственных мотивов совсем мало. Но ребенок повзрослеет, и научится сочинять истории в ответ на вопросы «зачем и почему ты это сделал». О, эти истории могут быть иногда очень изощренными, преследующими одну цель: сохранить уже сложившийся образ себя в глазах родителей, других людей, и в своих собственных.
Нужны такие истории, которые оберегают наше «Я» от стыда, и сохраняют базовое ощущение того, что «я хороший, и другие считают меня хорошим».
Из всех историй, которые люди придумывают для осмысления своей жизни, своих поступков, чувств и жизненных событий, самыми изощренными являются те истории, которые посвящены конфликтам, причинившим их участникам много реальной боли. В этих самооправдательных легендах мы объясняем себе и другим, кто был инициатором зла и несправедливости, а кто оказался жертвой этого зла (разумеется, что это мы).
С древнейших времен люди писали историю своих народов так, чтобы показать: «мы хорошие, другие – плохие», и неважно, что нередко именно те, кто считал себя «обиженным», захватывали чужие земли и порабощали целые народы. Наиболее любопытным примером этого «исторического оправдания» для меня является попытка Л.Гумилева изобразить Чингисхана и монголов как людей, чуть ли не вынужденных завоевать половину известного тогда мира из-за того, что их непрерывно кто-то обижал. А не обижали бы – так и сидели бы в своих степях. Практически никто не скажет: «мы жаждали власти, денег, и нам нравились чужие женщины – поэтому мы пришли и забрали их по полному произволу и беспределу, как последние подонки».
Признание собственных ошибок или собственных «темных сторон» так сложно по двум причинам.
Во-первых, это признание часто бьет по нашему позитивному отношению к самим себе, которое базируется на фундаментально ошибочной идее, что «хорошие люди не делают плохих вещей». И если ты признаешься в чем-то, что резко расходится с тем, что «хорошо», ты уже не имеешь права воспринимать себя как существо, достойное жизни – остается только утопить себя в отравляющем стыде («плохо, что я такой») – или на самом деле лишить себя жизни, чтобы избавить мир от такого чудовища. Поэтому лучше для нашей же личности (при условии, что мы верим в это «хорошие не делают плохого») – всеми силами избегать признания чего-то точно и однозначно плохого… И в реальности получается так, что практически все люди совершают множество гадостей по отношению к себе и к другим людям как раз потому, что хотят выглядеть хорошими, потому что другой вариант чреват токсическим, отравляющим стыдом, с которым справиться крайне сложно. На этом построен практически весь «газлайтинг».
Во-вторых, мы – существа социальные, и стыд рождается тогда, когда нас отвергают, когда в ответ на наши действия/ошибки/проступки от нас отворачиваются и не желают иметь с нами дела люди, в которых мы нуждаемся. Ужасно, когда ты признаешься другим людям в чем-то неприглядном (а это уже очень сложно, потому что для начала нужно признаться в этом самому себе), а в ответ слышишь рев толпы «распни его!», «ты нам больше не сын/дочь!», злорадное «я же говорил, что так и будет!» и другие слова, говорящие о том, что твою боль и раскаяние не чувствуют, что на этой боли сейчас попляшут вовсю, ее обесценят и не заметят. Не заметят потому, что когда кто-то другой ломает ногу – это ерунда, а когда ты ломаешь ноготь – это катастрофа. Поэтому – лги, сочиняй истории о том, что ничего такого не было, что это вовсе не ты, и что это пустяк…
В ситуациях конфликтов, когда два и более человека причиняют друг другу боль, самооправдывающие истории концентрируются вокруг двух ключевых вопросов: кто обидчик/жертва и почему вообще произошло событие, причинившее боль.
Самая «плохая» роль – это роль обидчика, того, кто первым причинил боль, поэтому стороны рассказывают истории о том, как другой «первый начал» (помните это детсадовское «а что это он, он первый начал!»?). И если мы всё же можем иногда разделить эти роли, то с ответом на вопрос «почему это вообще произошло» сложности возникают еще более сильные. Даже те, кто формально признают, что стали «обидчиками», находят для этого свои оправдания.
Но и обиженные не отстают – переживание «праведного гнева» является одним из самых сладостных для человека чувств, потому что оно бальзамом смазывает раны и укрепляет чувство «хорошести». Для лучшего болеутоления нужно, чтобы обидчик постоянно страдал и чувствовал свою собственную боль – именно она, чужая боль, и является главным способом утоления собственного страдания (на этом базируется месть). Так и получается, что обидчики стремятся уменьшить свою моральную ответственность (смягчая стыд), а их жертвы – будут стараться довести до максимума свою моральную безупречность (смягчая боль).
Человек может быть одновременно, но в разное время, и обидчиком, и жертвой, но если мы находится в одной роли, то переживания человека во второй становятся почти полностью недоступны — как будто между ними непроницаемый барьер. Удивительно наблюдать, что, как только одна роль сменяется на другую, моментально меняется и история, рассказываемая одним и тем же человеком.
Каким образом «обидчики» (т.е. те, кто признает, что первыми причинили боль другим) уменьшают внутренний диссонанс между «я хороший/хочу быть хорошим» и «я сделал что-то плохое»? Есть четыре основных истории-сюжета.
1) Можно утверждать, что все было сделано правильно.
Что бы я ни делал – это оправданно. Классика родительского оправдания: «Я это делал ради твоего же блага!». Или «я обманывал ее шесть лет ради ее же спокойствия», «я не стал советоваться с тобой, чтобы ты ничего не испортила» и т.п. «Ей это нравится, по глазам вижу». Вариант этой истории: «все так делают». Например, в ответ «ты соврал мне!» — «все врут в такой ситуации». А когда Джорджу Бушу доказали, что США используют пытки в своих тюрьмах, он заявил: «Мы не пытаем. Мы применяем альтернативные методы».
2) Можно признать свой поступок неправильным, но найти для него оправдание или снизить его значимость.
Наиболее популярным является «у меня не было выбора».
Очень часто обидчики указывают на смягчающие внешние обстоятельства: «В детстве меня самого обижали», «у меня в последнее время был сильный стресс», «я ничего не мог с собой поделать, на меня что-то нашло».
Еще имеется объяснение своего поведения особенностями того, кому причинили боль. Здесь включается классический «виктимблейминг» — «сам/а виноват/а в том, что мы с тобой плохо обошлись».
Наконец, можно указать на то, что другие еще хуже, чем ты, и на фоне остальных ты еще ничего. Это и классическое «а у вас негров линчуют!» в ответ на указание недостатков, и «ну да, бьет, зато не курит, не пьет и не изменяет!».
3) Если нет возможности отрицать или преуменьшить ответственность за произошедшее, можно все признать и постараться поскорее забыть о произошедшем, замять его.
«Это всего лишь эпизод», «сколько можно об этом говорить – все уже прошло», «да ладно, я изменил только один раз, все уже позади, зачем об этом вспоминать?»
4) Отрицание того, что что-либо имело место, и сомнения в адекватности жертвы («газлайтинг»).
В общем, все усилия бросаются на то, чтобы убрать расхождение между «я хороший — делаю плохие вещи», причем «я хороший» под сомнение не ставится.
Жертвы тоже составляют истории, пытаясь осмыслить то, что произошло с ними. Человеку, которому причинили боль, важно услышать от обидчика (речь не идет об уголовных преступлениях!) четыре вещи:
а) признание факта причинения боли;
б) раскаяние в этом факте;
в) объяснение мотива причинения боли, причем без попыток смягчить собственную ответственность;
г) предложений по возмещению нанесенного ущерба, если это возможно.
Этого ждут пациенты, пострадавшие от ошибок врачей; невиновные, которые были осуждены в суде; супруги, которым изменяли и врали день ото дня; жители стран, пострадавших от внешней агрессии — и еще многие-многие другие….
Исследования в американских больницах показали, что вероятность подачи пациентами судебных исков ниже, если врачи признаются в своих ошибках и извиняются за них, и еще осуществляют меры по предотвращению их в будущем. Но, как правило, пострадавшие они не дожидаются ничего, даже пункта а). Как сказал один американский судья, которому доказали, что он осудил на 25 лет тюрьмы невиновного: «Ну, значит, он все равно в чем-то должен быть виноват». Абсурд? Да. Но он сплошь и рядом. Под ним почти любой российский судья подпишется.
Сталкиваясь с такой полной глухотой к их боли, жертвы остаются один на один со своими переживаниями и вопросами «как такое могло произойти», «о чем он думал» и, одновременно, с другим ключевым вопросом: «как такое могло произойти с таким хорошим человеком, как я?». И если жертва не впадает в самообвинение, то рождаетсяЕ гнев, который быстро приобретает угрожающие черты «праведного», т. е. убеждающего переживающего боль человека, что страдание возносит его над другими, дает неоспоримую моральную чистоту, которая дает право… самим стать обидчиками. Все истории мести и превращения жертв в озлобленных обидчиков — отсюда. И тогда чужое свинство становится оправданием собственного свинства, и тогда «он первый начал убивать невинных!» дает разрешение на «я тоже буду убивать!» — как нетрудно догадаться, страдают тут в первую очередь те, кто не может защитить себя от «праведного гнева». И, например, сын может получить по полной от матери, ненавидящей его отца за насилие. Получит только за то, что он мальчик, и чем-то похож на отца…
Ловушка праведного гнева в том, что он нуждается в постоянной подпитке, т. к. самоуважение жертвы держится только на нем. Многие, пострадавшие от несправедливостей и невнимания со стороны близких, которые несравнимы с реальным насилием, тем не менее постоянно бередят свои раны, коллекционируют обиды и накручивают себя, потому что отказ от гнева и мести равносилен в такой ситуации отказу от моральной правоты. В историях пострадавших их обидчики — ужасные чудовища, которые причиняют боль не в силу своих заблуждений или ошибок, а в силу изначально испорченной природы («он психопат, маньяк!» — такими эпитетами гораздо чаще награждают не настоящих маньяков-психопатов…).
Причиненное зло видится беспричинным. Все хорошее, что помнилось про обидчика, в буквальном смысле вымарывается из памяти, остается только логичный, цельный и безупречный черный сатанинский образ, столь же лживый, как и самооправдательный ангельский образ себя у обидчиков. А собственные проступки и собственные «достижения» в роли обидчиков — стираются, потому что жертва точно так же нуждается в самооправдании, как и обидчик. Почему? Потому что кроме ошибочной идеи о том, что хорошие люди не делают плохих вещей и не причиняют боли близким, есть еще одна ошибочная идея о том, что признание каких-либо собственных ошибок и недостатков равносильно оправданию причиненного нам зла. Это не так, но за эту идею с радостью цепляются уже обидчики, чтобы снизить накал собственных переживаний и сказать «ну вот видишь, ты тоже виноват/а в том, что я тебе боль причинил!». Так и замирают в клинче: и причинивший боль, и переживающий ее боятся унижения и плясок на костях, если они признают друг за другом право делать ошибки.
Споры о том, кто первый начал и кто больше виноват — путь к расщеплению на праведников и грешников, и ни к чему хорошему не приводит, если обе стороны по каким-либо причинам еще будут друг с другом взаимодействовать.
Как выйти из клинча? Есть три пути, и все неприятные.
1. Обидчик отказывается от претензии на хорошесть, и обращает внимание на то, что за гневом и яростью жертвы прячется большая боль, и чем больше ярости — тем больше боли. Быть готовым к попыткам унизить, пляске на костях, попыткам поставить на колени — и несмотря на это извиниться.
2. Пострадавший отказывается от постоянной подкачки своего праведного гнева, вспоминает ситуации, когда он уже сам был обидчиком и использовал все те же самые защиты, которые сейчас использует обидчик. И говорит о своей боли — напрямую.
Если в обоих случаях важность сохранения своего святого образа для сторон важнее отношений — на этом отношения прекратятся.
3. Самый сложный, но и самый продуктивный путь: обе стороны отказываются от самооправданий, оставляют вопрос о том, кто первый начал и кто виноват, и договариваются о том, какие шаги они могут предпринять, чтобы уладить ситуацию.
«Если вы хотите заключить мир с вашим врагом, вы должны работать над этим вместе с вашим врагом. И тогда он становится вашим партнером». Н.Мандела.
Один мужчина путешествовал много миль, чтобы посоветоваться с мудрецом. Когда он его нашел, то спросил гуру: «В чем секрет счастливой жизни?»
— Хорошие решения, — ответил мудрец.
— Но что мне поможет научиться принимать хорошие решения?
— Плохие решения.
Так что — без плохих решений никуда…опубликовано
Автор: Илья Латыпов
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое потребление — мы вместе изменяем мир! ©
Присоединяйтесь к нам в Facebook , ВКонтакте, Одноклассниках
Источник: tumbalele.livejournal.com/
Наши собственные поступки нуждаются в том, чтобы их объяснили, то есть включили в общую логику нашей жизни. Человек, поступающий нелогично для себя или других, и неспособный объяснить эту нелогичность, воспринимается как сумасшедший, и у этого мнения есть свои основания.
Когда человеческий опыт не связан в какую-то цельную историю («что предшествовало этому – почему/зачем я сделал это – как я сделал это – к каким последствиям это привело»), то можно говорить о полной утрате «Я», рассыпавшемся на отдельные фрагменты, которые связать друг с другом не получается…
Думаю, что практически все мы видели – а многие сами помнят – как родители отчаянно спрашивают у своего еще совсем маленького ребенка «ты зачем это сделал?» — а ребенок не в состоянии это объяснить, потому что слишком мал, его язык беден, да и осознания собственных мотивов совсем мало. Но ребенок повзрослеет, и научится сочинять истории в ответ на вопросы «зачем и почему ты это сделал». О, эти истории могут быть иногда очень изощренными, преследующими одну цель: сохранить уже сложившийся образ себя в глазах родителей, других людей, и в своих собственных.
Нужны такие истории, которые оберегают наше «Я» от стыда, и сохраняют базовое ощущение того, что «я хороший, и другие считают меня хорошим».
Из всех историй, которые люди придумывают для осмысления своей жизни, своих поступков, чувств и жизненных событий, самыми изощренными являются те истории, которые посвящены конфликтам, причинившим их участникам много реальной боли. В этих самооправдательных легендах мы объясняем себе и другим, кто был инициатором зла и несправедливости, а кто оказался жертвой этого зла (разумеется, что это мы).
С древнейших времен люди писали историю своих народов так, чтобы показать: «мы хорошие, другие – плохие», и неважно, что нередко именно те, кто считал себя «обиженным», захватывали чужие земли и порабощали целые народы. Наиболее любопытным примером этого «исторического оправдания» для меня является попытка Л.Гумилева изобразить Чингисхана и монголов как людей, чуть ли не вынужденных завоевать половину известного тогда мира из-за того, что их непрерывно кто-то обижал. А не обижали бы – так и сидели бы в своих степях. Практически никто не скажет: «мы жаждали власти, денег, и нам нравились чужие женщины – поэтому мы пришли и забрали их по полному произволу и беспределу, как последние подонки».
Признание собственных ошибок или собственных «темных сторон» так сложно по двум причинам.
Во-первых, это признание часто бьет по нашему позитивному отношению к самим себе, которое базируется на фундаментально ошибочной идее, что «хорошие люди не делают плохих вещей». И если ты признаешься в чем-то, что резко расходится с тем, что «хорошо», ты уже не имеешь права воспринимать себя как существо, достойное жизни – остается только утопить себя в отравляющем стыде («плохо, что я такой») – или на самом деле лишить себя жизни, чтобы избавить мир от такого чудовища. Поэтому лучше для нашей же личности (при условии, что мы верим в это «хорошие не делают плохого») – всеми силами избегать признания чего-то точно и однозначно плохого… И в реальности получается так, что практически все люди совершают множество гадостей по отношению к себе и к другим людям как раз потому, что хотят выглядеть хорошими, потому что другой вариант чреват токсическим, отравляющим стыдом, с которым справиться крайне сложно. На этом построен практически весь «газлайтинг».
Во-вторых, мы – существа социальные, и стыд рождается тогда, когда нас отвергают, когда в ответ на наши действия/ошибки/проступки от нас отворачиваются и не желают иметь с нами дела люди, в которых мы нуждаемся. Ужасно, когда ты признаешься другим людям в чем-то неприглядном (а это уже очень сложно, потому что для начала нужно признаться в этом самому себе), а в ответ слышишь рев толпы «распни его!», «ты нам больше не сын/дочь!», злорадное «я же говорил, что так и будет!» и другие слова, говорящие о том, что твою боль и раскаяние не чувствуют, что на этой боли сейчас попляшут вовсю, ее обесценят и не заметят. Не заметят потому, что когда кто-то другой ломает ногу – это ерунда, а когда ты ломаешь ноготь – это катастрофа. Поэтому – лги, сочиняй истории о том, что ничего такого не было, что это вовсе не ты, и что это пустяк…
В ситуациях конфликтов, когда два и более человека причиняют друг другу боль, самооправдывающие истории концентрируются вокруг двух ключевых вопросов: кто обидчик/жертва и почему вообще произошло событие, причинившее боль.
Самая «плохая» роль – это роль обидчика, того, кто первым причинил боль, поэтому стороны рассказывают истории о том, как другой «первый начал» (помните это детсадовское «а что это он, он первый начал!»?). И если мы всё же можем иногда разделить эти роли, то с ответом на вопрос «почему это вообще произошло» сложности возникают еще более сильные. Даже те, кто формально признают, что стали «обидчиками», находят для этого свои оправдания.
Но и обиженные не отстают – переживание «праведного гнева» является одним из самых сладостных для человека чувств, потому что оно бальзамом смазывает раны и укрепляет чувство «хорошести». Для лучшего болеутоления нужно, чтобы обидчик постоянно страдал и чувствовал свою собственную боль – именно она, чужая боль, и является главным способом утоления собственного страдания (на этом базируется месть). Так и получается, что обидчики стремятся уменьшить свою моральную ответственность (смягчая стыд), а их жертвы – будут стараться довести до максимума свою моральную безупречность (смягчая боль).
Человек может быть одновременно, но в разное время, и обидчиком, и жертвой, но если мы находится в одной роли, то переживания человека во второй становятся почти полностью недоступны — как будто между ними непроницаемый барьер. Удивительно наблюдать, что, как только одна роль сменяется на другую, моментально меняется и история, рассказываемая одним и тем же человеком.
Каким образом «обидчики» (т.е. те, кто признает, что первыми причинили боль другим) уменьшают внутренний диссонанс между «я хороший/хочу быть хорошим» и «я сделал что-то плохое»? Есть четыре основных истории-сюжета.
1) Можно утверждать, что все было сделано правильно.
Что бы я ни делал – это оправданно. Классика родительского оправдания: «Я это делал ради твоего же блага!». Или «я обманывал ее шесть лет ради ее же спокойствия», «я не стал советоваться с тобой, чтобы ты ничего не испортила» и т.п. «Ей это нравится, по глазам вижу». Вариант этой истории: «все так делают». Например, в ответ «ты соврал мне!» — «все врут в такой ситуации». А когда Джорджу Бушу доказали, что США используют пытки в своих тюрьмах, он заявил: «Мы не пытаем. Мы применяем альтернативные методы».
2) Можно признать свой поступок неправильным, но найти для него оправдание или снизить его значимость.
Наиболее популярным является «у меня не было выбора».
Очень часто обидчики указывают на смягчающие внешние обстоятельства: «В детстве меня самого обижали», «у меня в последнее время был сильный стресс», «я ничего не мог с собой поделать, на меня что-то нашло».
Еще имеется объяснение своего поведения особенностями того, кому причинили боль. Здесь включается классический «виктимблейминг» — «сам/а виноват/а в том, что мы с тобой плохо обошлись».
Наконец, можно указать на то, что другие еще хуже, чем ты, и на фоне остальных ты еще ничего. Это и классическое «а у вас негров линчуют!» в ответ на указание недостатков, и «ну да, бьет, зато не курит, не пьет и не изменяет!».
3) Если нет возможности отрицать или преуменьшить ответственность за произошедшее, можно все признать и постараться поскорее забыть о произошедшем, замять его.
«Это всего лишь эпизод», «сколько можно об этом говорить – все уже прошло», «да ладно, я изменил только один раз, все уже позади, зачем об этом вспоминать?»
4) Отрицание того, что что-либо имело место, и сомнения в адекватности жертвы («газлайтинг»).
В общем, все усилия бросаются на то, чтобы убрать расхождение между «я хороший — делаю плохие вещи», причем «я хороший» под сомнение не ставится.
Жертвы тоже составляют истории, пытаясь осмыслить то, что произошло с ними. Человеку, которому причинили боль, важно услышать от обидчика (речь не идет об уголовных преступлениях!) четыре вещи:
а) признание факта причинения боли;
б) раскаяние в этом факте;
в) объяснение мотива причинения боли, причем без попыток смягчить собственную ответственность;
г) предложений по возмещению нанесенного ущерба, если это возможно.
Этого ждут пациенты, пострадавшие от ошибок врачей; невиновные, которые были осуждены в суде; супруги, которым изменяли и врали день ото дня; жители стран, пострадавших от внешней агрессии — и еще многие-многие другие….
Исследования в американских больницах показали, что вероятность подачи пациентами судебных исков ниже, если врачи признаются в своих ошибках и извиняются за них, и еще осуществляют меры по предотвращению их в будущем. Но, как правило, пострадавшие они не дожидаются ничего, даже пункта а). Как сказал один американский судья, которому доказали, что он осудил на 25 лет тюрьмы невиновного: «Ну, значит, он все равно в чем-то должен быть виноват». Абсурд? Да. Но он сплошь и рядом. Под ним почти любой российский судья подпишется.
Сталкиваясь с такой полной глухотой к их боли, жертвы остаются один на один со своими переживаниями и вопросами «как такое могло произойти», «о чем он думал» и, одновременно, с другим ключевым вопросом: «как такое могло произойти с таким хорошим человеком, как я?». И если жертва не впадает в самообвинение, то рождаетсяЕ гнев, который быстро приобретает угрожающие черты «праведного», т. е. убеждающего переживающего боль человека, что страдание возносит его над другими, дает неоспоримую моральную чистоту, которая дает право… самим стать обидчиками. Все истории мести и превращения жертв в озлобленных обидчиков — отсюда. И тогда чужое свинство становится оправданием собственного свинства, и тогда «он первый начал убивать невинных!» дает разрешение на «я тоже буду убивать!» — как нетрудно догадаться, страдают тут в первую очередь те, кто не может защитить себя от «праведного гнева». И, например, сын может получить по полной от матери, ненавидящей его отца за насилие. Получит только за то, что он мальчик, и чем-то похож на отца…
Ловушка праведного гнева в том, что он нуждается в постоянной подпитке, т. к. самоуважение жертвы держится только на нем. Многие, пострадавшие от несправедливостей и невнимания со стороны близких, которые несравнимы с реальным насилием, тем не менее постоянно бередят свои раны, коллекционируют обиды и накручивают себя, потому что отказ от гнева и мести равносилен в такой ситуации отказу от моральной правоты. В историях пострадавших их обидчики — ужасные чудовища, которые причиняют боль не в силу своих заблуждений или ошибок, а в силу изначально испорченной природы («он психопат, маньяк!» — такими эпитетами гораздо чаще награждают не настоящих маньяков-психопатов…).
Причиненное зло видится беспричинным. Все хорошее, что помнилось про обидчика, в буквальном смысле вымарывается из памяти, остается только логичный, цельный и безупречный черный сатанинский образ, столь же лживый, как и самооправдательный ангельский образ себя у обидчиков. А собственные проступки и собственные «достижения» в роли обидчиков — стираются, потому что жертва точно так же нуждается в самооправдании, как и обидчик. Почему? Потому что кроме ошибочной идеи о том, что хорошие люди не делают плохих вещей и не причиняют боли близким, есть еще одна ошибочная идея о том, что признание каких-либо собственных ошибок и недостатков равносильно оправданию причиненного нам зла. Это не так, но за эту идею с радостью цепляются уже обидчики, чтобы снизить накал собственных переживаний и сказать «ну вот видишь, ты тоже виноват/а в том, что я тебе боль причинил!». Так и замирают в клинче: и причинивший боль, и переживающий ее боятся унижения и плясок на костях, если они признают друг за другом право делать ошибки.
Споры о том, кто первый начал и кто больше виноват — путь к расщеплению на праведников и грешников, и ни к чему хорошему не приводит, если обе стороны по каким-либо причинам еще будут друг с другом взаимодействовать.
Как выйти из клинча? Есть три пути, и все неприятные.
1. Обидчик отказывается от претензии на хорошесть, и обращает внимание на то, что за гневом и яростью жертвы прячется большая боль, и чем больше ярости — тем больше боли. Быть готовым к попыткам унизить, пляске на костях, попыткам поставить на колени — и несмотря на это извиниться.
2. Пострадавший отказывается от постоянной подкачки своего праведного гнева, вспоминает ситуации, когда он уже сам был обидчиком и использовал все те же самые защиты, которые сейчас использует обидчик. И говорит о своей боли — напрямую.
Если в обоих случаях важность сохранения своего святого образа для сторон важнее отношений — на этом отношения прекратятся.
3. Самый сложный, но и самый продуктивный путь: обе стороны отказываются от самооправданий, оставляют вопрос о том, кто первый начал и кто виноват, и договариваются о том, какие шаги они могут предпринять, чтобы уладить ситуацию.
«Если вы хотите заключить мир с вашим врагом, вы должны работать над этим вместе с вашим врагом. И тогда он становится вашим партнером». Н.Мандела.
Один мужчина путешествовал много миль, чтобы посоветоваться с мудрецом. Когда он его нашел, то спросил гуру: «В чем секрет счастливой жизни?»
— Хорошие решения, — ответил мудрец.
— Но что мне поможет научиться принимать хорошие решения?
— Плохие решения.
Так что — без плохих решений никуда…опубликовано
Автор: Илья Латыпов
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое потребление — мы вместе изменяем мир! ©
Присоединяйтесь к нам в Facebook , ВКонтакте, Одноклассниках
Источник: tumbalele.livejournal.com/
