Как мы учимся справедливости

Две коричневые обезьянки капуцин сидят в клетке. Время от времени им дают монетки, которые они могут обменять на еду. Все прекрасно знают, что капуцины предпочитают виноград огурцам. Так что будет, когда проявится несправедливость – когда в обмен на одинаковые монетки одна обезьянка получит огурец, а вторая – виноград?



Когда Сара Броснан и Франс де Вал проводили этот эксперимент в 2003 году, сосредоточившись, в основном, на самках капуцинов, они выяснили, что обезьяны ненавидят, когда ущемляют их права. В одиночестве обезьяна с радостью съест и виноград, и кусочек огурца.

Но если она видит, что ее партнер получил виноград, в то время как ей дали огурец, она разозлится – может, даже выбросит огурец из клетки. Некоторые приматы «не любят неравенство», как поясняют Броснан и де Вал. Они ненавидят получать меньшее. У психологов есть для этого свой термин – антипатия к невыгодному неравенству. Это инстинктивное отвращение к получению меньшего, чем другие, есть у шимпанзе, собак и, конечно же, людей.

Причем, у людей это чувство развивается с раннего возраста. Психологи Алессандра Герачи и Лука Суриан обнаружили, например, что дети в возрасте одного года предпочитают справедливых мультяшных героев несправедливым.

И все же для людей отвращение к получению меньшего – это всего лишь один аспект несправедливости. В отличие от животных, иногда мы стараемся помешать людям получить больше. То есть, мы испытываем антипатию к выгодному неравенству. В некоторых ситуациях мы даже отказываемся от чего-то хорошего, потому что это больше, чем есть у других. В такие моменты мы хотим, чтобы товары распределялись справедливо и равно. Мы не хотим получать меньше, но и получать больше тоже не хотим.

Похоже, наша антипатия к невыгодному положению врожденна, потому что мы разделяем ее с другими животными. Психологи задаются другим вопросом – является ли наша антипатия к получению выгоды от неравенства врожденной или же мы получили ее от какой-то формы социализации.

В декабре психологи Питер Блейк, Кэтрин МакОлиф, Феликс Варнекен и их коллеги опубликовали результаты экспериментов, направленных на решение этого вопроса. Их исследование охватило сразу несколько стран – Индию, Уганду, Перу, Сенегал, Мексику, Канаду и США. Они исследовали 900 детей в возрасте от 4 до 15 лет с целью понять, присутствует ли антипатия к выгодному неравенству во всех этих культурах, и если да, проявляется ли она везде одинаково или нет.

Метод был довольно прост. Они посадили двух детей за стол и перед каждым из них поставили пустую миску. Над каждой миской был поднос, на которые ученые клали конфетку. Очень часто ученые распределяли конфетки несправедливо: клали по 4 конфеты на один поднос и лишь одну – на второй. Потом ребенку предоставляли выбор. Если ребенок тянул за зеленый рычаг, это значило, что он принимает конфеты, и они падали в его миску; если же ребенок выбирал красный рычаг, значит, он отказывался от конфет, и они падали в третью миску, стоявшую в центре.

Ученые выяснили, что дети разной национальности чаще отказывались от конфет, если разделение было в пользу второго ребенка. (То есть, они отказывались от невыгодного неравенства). Также некоторые дети (постарше) отказывались от выгодного неравенства. Ничего удивительного.

Выгодное неравенство распространено среди взрослых; в одном исследовании экономиста Джорджа Левенштейна и его коллег 66% испытуемых не захотели получать больше, чем другие. Самое удивительное, что дети проявляли выгодное неравенство только в трех странах: Канада, США и Уганда. В других странах – Мексика, Индия, Сенегал и Перу – они наслаждались сладким вкусом неравенства.

Эти результаты порождают некоторые вопросы. Почему детей из определенных стран волновало несправедливое преимущество? И почему они отказывались от несправедливых предложений – потому что им важна справедливость или по каким-то другим причинам?

Наверное, стоит отойти от более сложного случая выгодного неравенства к более простому случаю невыгодного неравенства. Существует множество причин противиться невыгодному неравенству, и некоторые из них вполне очевидны. Невыгодное неравенство плохо, потому что ты получаешь меньше конфет.

Но это плохо еще и в социальном плане, потому что это говорит о смещении в социальном статусе. Когда дети отказываются от невыгодных предложений, они делают это, скорее, потому что волнуются о своем социальном положении или абстрактных идеях вроде неравенства, а не о конфете. Дело не в том, что хорошо, а что плохо. Дело во мне: как я выйду из этого положения?

Важность социальной иерархии в отказе от невыгодной несправедливости четко продемонстрированы в некоторых экспериментах. В одном из них психологи Марк Шескин, Пол Блум и Карен Винн заставили детей выбирать: получит одну монетку и отдать ее другому ребенку или получить две монетки и отдать три другому ребенку. «Можно подумать, что второй вариант лучше, потому что оба ребенка получают больше», — пишет Блум в своей книге «Просто дети». Но зачастую дети выбирают первый вариант – по одной монетке каждому, чтобы не получить меньше, чем кто-то еще.

В другой версии этого исследования Блум и его коллеги предложили детям выбор: две монетки или одну монетку одному и ни одной второму. Дети в возрасте 5 и 6 лет предпочли второй вариант: то есть, они отказались от награды в обмен на то, чтобы получить больше, чем их сверстники. «В нас есть естественная антипатия к получению меньшего – а не к неравенству», — говорит Блум. Поведение детей непринципиально, наоборот – Блум полагает, что его мотивирует нечто вроде злости. И послание довольно очевидно: я хочу быть наверху. Конечное число конфет не так важно, как мой социальный статус.

Если невыгодное неравенство имеет отношение к статусу, а не к справедливости, можно ли то же самое сказать о выгодном неравенстве? В конце концов, отказываясь от выгодного предложения, мы тоже подаем социальный сигнал. Если ты живешь в обществе, где идеи справедливости и равенства стоят на первом месте, значит, тебе важно показывать эти идеалы в действии, даже себе в убыток.

Окружающие могут подумать, что раз уж ты веришь в равенство, несмотря ни на что, значит, ты – ценный для общества, достойный уважения. С этой точки зрения и невыгодное, и выгодное неравенство имеют тот же результат: они направлены на поддержание своего статуса. Возможно, для взрослых детей, которые уже переходят в период юношества, статус не всегда означает получить больше. Возможно, для них статус – это желание стать примером для подражания.

Если невыгодным и выгодным неравенством действительно движет социальный статус, это могло бы объяснить одну из стран, участвовавшую в том исследовании: Мексику. В той стране очень мало детей проявляли выгодное неравенство; более того, невыгодное неравенство развивается в подобных обществах на более поздних стадиях взросления.

Другими словами, мексиканские дети были склонны принимать все предложения, какими бы неравными они ни были. Авторы исследования выделяют, что в этом конкретном случае большинство детей уже знали друг друга. Возможно, между ними уже была репутация, в результате которой итоги исследования нельзя переносить на реальную социальную иерархию. Они спокойно могли наслаждаться конфетами без социальных сигналов со стороны.





И все же, даже если выгодное и невыгодное неравенство имеет много общего (статус), исследование Блейка и его коллег предполагает, что они отличаются друг от друга, как минимум, в одном. Чувство невыгодного неравенства врожденное: во всем мире, даже в царстве зверей, получение меньшей доли считается оскорблением. С другой стороны, выгодное неравенство кажется продуктом социальной жизни или культуры.

По всему миру, по крайней мере, среди детей, этот вид неравенства распространен неравномерно. В Канаде, США и Уганде исследование показало, что более взрослые дети вероятнее отказываются от выгодного предложения. В Мексике, Перу, Индии и Сенегале, наоборот, они с радостью принимают большую долю. В прошлом исследования выгодного неравенства были посвящены так называемым обществам WEIRD – западным, образованным, индустриализированным, богатым и демократическим. В результате неравномерное распределение выгодного неравенства ушло с радара.

Чтобы объяснить неравномерное распределение, Блейк и его коллеги выделяют несколько потенциальных случаев. Самым ярким являются «Западные нормы». Они предполагают, что антипатия к выгодному неравенству больше присутствует в западных странах, потому что на западе равенство и абстрактное понятие «справедливость» расцениваются, как нечто хорошее; именно в этом контексте пожертвование собственными интересами во имя справедливости связано со статусом.

В недавнем исследовании МакОлиф, Блейк, Варнекен и их коллеги обнаружили, что невыгодное неравенство проявлялось только при отсутствии видимого партнера, а выгодное неравенство появлялось в социальных ситуациях. Возможно, это говорит о том, что для появления выгодного неравенства нужны определенные виды социальной среды.

Если в выгодном неравенстве виновата западная культура, тогда почему оно так распространено в Уганде? Блейк и его коллеги считают, что ответ лежит в разновидности угандского населения, которое они исследовали. Они набрали детей из школ, в которых преподавали западные учителя. Возможно, эта среда изменила чувство справедливости этих ребят.

Этот довод кажется довольно слабым: разве другие общества не подвержены воздействию западных норм, особенно сейчас, в век смартфонов и Интернета? «Возможно, дети в Уганде отказываются от выгоды по другим причинам, не связанным с западными нормами, — пишут авторы. – Если так, можно ожидать увидеть проявление выгодного неравенства у детей в других сообществах в Уганде с похожими культурными нормами, но другими организационными структурами».

Но за вопросом, насколько «западным» можно считать выгодное неравенство, лежит еще один, более широкий вопрос. Какие факторы общества могли создать норму, по которой важно показать себя другим, как кто-то, кто не хочет получать больше, чем другие? Джордж Левенштейн пытался понять, какие условия могли привести к появлению антипатии к выгодному неравенству в первую очередь. Он начал с того, что попросил испытуемых представить себя в определенной ситуации.

В первом случае испытуемые изобрели новый вид лыж совместно с другими учеными; в другом случае, они разделяли доход с земли со своим соседом; а в третьем, они ссорились с продавцом в магазине. В каждом из этих сценариев их предшествующие отношения со своими «партнерами» описывались, как положительные, негативные или нейтральные, а финансовые платежи были либо одинаковые, либо представляли собой невыгодное или выгодное неравенство.

Как и ожидалось, когда дело дошло до невыгодного неравенства, никто не захотел получить меньше, чем их партнер. А вот выгодное неравенство проявлялось неравномерно; в некоторых ситуациях его вообще не было. В ситуациях с изобретением и налогами оно появилось сразу же – если отношения были положительные или нейтральные; в ситуации с продавцом оно появлялось относительно нечасто; а если отношения были отрицательными, оно вообще не появлялось. (В этом случае люди предпочитали получить больше).

Основываясь на выборе испытуемых, Левенштейн поделил их на три группы: святые, лоялисты и безжалостные соперники. Святые предпочитали равенство в первую очередь; их интересовала справедливость и только. Лоялисты предпочитали равенство при положительных отношениях, но при отрицательных предпочитали выгодное неравенство – они подходили к отношениям с социальной точки зрения, пытаясь создать преданность, отказываясь от своих несправедливых преимуществ.

Безжалостные соперники всегда предпочитали получить больше. Относительный процент святых, лоялистов и соперников составил 24, 27 и 36, соответственно. (18% испытуемых не подлежали классификации). Потом Левенштейн пояснил предшествующие отношения, предоставив испытуемым несколько параграфов пояснений тому, почему эти отношения были положительными, отрицательными или нейтральными. При таком условии количество святых и безжалостных соперников упало, а процент лоялистов вырос аж до 52%.

Когда испытуемые получили больше контекста для изучения социальных сценариев и узнали больше об этих отношениях, они были готовы отдавать больше, лишь бы поддержать их. И это правильно. Результаты другого эксперимента показывают, что чем больше кто-то зарабатывает в контексте неравенства, тем враждебнее реакции со стороны других людей. Люди не любят тех, кто наверху.

Все эти исследования могут сказать нам, почему мы так ценим справедливость. Наши идеи о справедливости относительны, а не абсолютны. Во многом мы считаем справедливость формой социального сигнала. Чаще людей не заботит равенство, как абстрактный принцип; вместо этого они используют справедливость, чтобы занять свое место в социальной иерархии. И поэтому мы особенно готовы отказаться от несправедливых преимуществ, когда есть возможность укрепить будущие отношения.

 

 Счастлива семья из 13 человек

Что происходит с людьми в период от 20 до 30 лет

Могут ли эти общие принципы объяснить, почему выгодное неравенство проявляется раньше или больше в некоторых обществах? Возможно, но для получения четкого ответа на этот вопрос придется провести еще не одно исследование.

Одно мы знаем наверняка: культура играет важную роль. Но какая культура? Можно ли ей обучить? Может быть, если мы найдем ответ на этот вопрос, мы сможем построить мир, в котором будет больше святых и лоялистов и меньше безжалостных соперников. опубликовано 

 

Автор: Мария Конникова

 

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое потребление — мы вместе изменяем мир! ©

Источник: newyorker-ru.livejournal.com/62428.html