И вопросов не остается вовсе...

Мамай



… И вопросов не остается вовсе,
кроме вечных — эти уже не в счет.
Машинально следишь за часами. Восемь.
В новостях говорят о Сирии и Давосе.
Открываешь книгу, собственно, на авось, и
ждешь… Но память границ не пересечет.
Вроде все как всегда, но в груди непривычно пусто,
так, что гулкое эхо гаснет, дергаясь на ножах,
словно вздох стадиона, глухо, тысячеусто…
И февральская полночь, и мягко горчит robusta
diablo, как утром назвал эту смесь бакалейщик Жак,
ухмыляясь в усы, мол, разбудит любую Барби,
даже, кажется, зная, как метко
ухмылка и слово ложатся в цель…
И привязанность к жизни, как и привязанность к бабе,
из разряда болезней скорее, нежели панацей.