Феликс Комаров



Из Махабхараты: Как то Парвати в шутку закрыла глаза Шивы, и мир погрузился во тьму, из этой тьмы родился демон. Никто не мог его одолеть кроме тех, кто его породил.

Закрой глаза и этот мир исчезнет,
Из тьмы родится демон черных снов,
Откроет глаз, багровый и железный,
Ему ответит злобный волчий зов.

Теперь на мир, ты смотришь этим глазом…
Он режет плоть живую на куски,
Он отравляет каждый запах газом,
И в душу забивает гвоздь тоски.
Он распинает, строит баррикады,
Сжигает шины, а потом детей,
Он управляет смертью на парадах,
И прославляет правду палачей…

Мгновенье Шивы и игра Парвати,
Смешной каприз танцующих богов,
В нем демон только тень на белом платье,
Смешной бесенок, из рассветный снов.

Тим Скоренко



Как всё уютно: мир, тишина, покой,
Сидишь и смотришь на реку, и цедишь «бэйлис»,
И всё, что нужно, есть под твоей рукой,
И все, кто нужен, вроде бы не приелись.

Работа, дом, перспективы, семейный быт:
Планктон спокоен даже под звон ружейный.
И нет ни «завтра», ни «нужно», ни «если бы»,
Ни прочих бесполезных телодвижений.

И ты сидишь, океан у тебя внутри
Едва шевелится, тихий, неспешный, робкий.

Но сердце бьётся так, что, набрав «ноль три»,
На всякий случай держишь палец на кнопке.

Your text to link...

Инна Яровая



Примите раннеутренность и птичий тонкий щебет,
Отбросьте одеяло, а с ним – и сны, и небыли.
Хлебнув глоточек счастья с кофейным откровеньем,
Займитесь лепкой, краской и мира сотвореньем.
День катится по кочкам, по ровненькой дорожке –
Мелькнёт то кинолентой, то ласковою кошкой
У ваших ног свернётся, теплом отогревая.
Сквозь суматоху терний – до вечера, до рая…
Чай с нежным ароматом мелиссы того лета,
И золотом заката, и счастьем… тем, что где-то.
Тепло улыбок, книга… неспешность разговоров…
И яркость снов, и томность, и утро так нескоро –
Вот то, что мудренее, вот то, что животворно,
Вот то, где мы, конечно, от плевел будем зёрна…

Уляна Задарма



— Готуйся! Сьогодні у тебе двобій з Равликом! — сказав нарешті Корольі… провалився крізь землю.
Двоє великих білих грибів одягнули на Женіну голову шолом, зроблений з шишок, на грудях та спині у неї
були лати з твердих дубових листків.
— Пам«ятай: основна твоя зброя — ЗАКЛЯТТЯ! — сказав Мухомор, усе ж простягаючи Жені тонку і довгу палицю з
гострим кінцем.
— Я не знаю жодних заклять! — захвилювалася Женя.
— Знаєш, так написано у літописі — відповів Мухомор уже звідкілясь із темряви під деревами на краю галявини.

Над лісом зійшов тоненький, мов скибочка, місяць.Женя дрімала, сидячи на великому старому пні, спершись на
паличку… Адже усі її спроби втекти з галявини виявилися марними — щойно вона наближалася до
краєчку, перед нею виростав гігантський гриб…
Ніч котилася небом — темна і тиха. Вітер десь міцно спав у дуплі старого дуба.
Аж раптом у тиші хруснула гілка і зашурхотіла трава. Хвиля туману повільно накочувалася на галявину… Женя
розплющила очі і розгледіла… обриси великого Равлика. Вн справді був велетенським. Велика мушля
світилася примарним фіолетовим світлом, а напівпрозоре тіло зблискувало у світлі місяця жовтими іскорками.
Равлик неквапливо почав оглядати галявину.
Равлик був уже зовсім близько… Женя міцніше вхопила свою паличку обома руками, хоча битися з Равликом їй
зовсім не хотілося — він був такий красивий!
» Основна твоя зброя — закляття!..."- пригадала вона слова Мухомора, але нічого навіть близько схожого на
закляття в Женіній голові під шоломом з шишок не спостерігалося. Равлик зупинився просто перед Женьою…
Витягнув свої довгі тонкі ріжки-ниточки… І раптом Женя сама не помітила, як почала наспівувати дитячу
пісеньку, яку вони нещодавно вивчили з мамою, знайшовши її — пісеньку- в одній з новеньких Женіних книжок.

Равлику- Равелику,
дам тобі киселику,
пиріжечка трішки,
стрічечку на ріжки…

Спочатку вона співала тихенько, тремтячим голоском… А коли помітила, що Равлик почав погойдуватися в такт,
все голосніше…
А що діялося з Равликом! Він вихилявся у всі боки, ріжки його гойдалися вліво-вправо, закручувалися
спіральками… Мушля мерехтіла іскрами усіх кольорів веселки. Коли Женя вшосте почала спочатку співати
пісеньку, то почула, що хтось їй тихенько підспівує тонесеньким, як ниточка, голосочком. То співав
Равлик, намагаючись якомога ширше відкривати беззубу щілинку свого рота…
Це виглядало так кумедно, що Женя зайшлася від сміху! Вона відкинула гостру палицю вбік і дзвінко
хихотіла, аж луна котилася галявиною. Разом з нею тонесенько сміявся і Равлик.
— Я ще ніколи не чув такої Чудової Пісні! — сказав Равлик, коли вони з Женьою нарешті перестали сміятися.
— Назви мені своє ім«я, о чудовий співаючий грибочок!
— Я не грибочок, я Женя.
— Гм… Женя… Чи ти, бува, не родичка отієї лихої Хаби Яби, що живе за сорок вісім сосон та вісімдесят сім дубів
звідсіля у маленькій хатинці з надписом „Каса“?
— Ні-ні! Равлику, що ти! Я родичка своїх тата і мами, дідуся та бабусі… І я втекла від них… по гриби… Як вони
там без мене тепер?..
— Не журись! Давй ми будемо друзями і Ти навчиш мене співати свою пісеньку? Співатимемо разом — почують
твої ...і знайдуться!
— Давай!
— ну… Тоді нам треба підкріпитися. Знаєш, набридли мені оті гриб»ячі шапки, хочеться чогось такого… такого…
І Равлик хитро підморгнув Жені одним оком.
— Якого?
— Ну якого-якого! Ти ж сама щойно обіцяла — пиріжечка… Киселику…
— А їх тут немає, усе це там… — зітхнула Женя.
— Де?
— Там… В дідуся, в наплічнику залишились — і киселик,і пиріжок… і навіть три цукерки " Корівка-а-а-ааа..." — несподівано для самої себе зарюмсала Женя.
— Ну-ну… Годі… Женя, де він — твій дідусь?
— Я не знаю… Я — по гриби… Один, другий… А третій… І — ось… — ридьма ридала
дівчинка.
— Знаєш що? Залазь мені на спину, я повезу тебе лісом… Може нам якраз і вдасться знайти твого
дідуся, наплічник, киселик, пиріжечок і три цукерки «Корівка»
Женя вилізла зверху на Равликову мушлю. Мушля була ледь тепла і гладенька. Равлик поволі поповз до
краю галявини. Женю легенько і приємно гойдало… Очі її злипалися.
Над лісом несміливо сірів осінній світанок і туман скочувався хмарками у яри та ями. Між дерев по густому
килиму жовтого листу, голок та пожовклої трави повз великий Равлик, а на його фіолетовій мушлі, як на даху
автобуса, міцно спала- скрутившись калачиком- заплакана дівчинка.

— Ось… Ось!.. Ось вона! Ну нарешті!!! Дитино моя, де ж ти була? Люба, йди сюди! Я знайшов Женю! Це ж
треба! Так нас налякати! Ми вже цілісіньку годину шукаємо тебе! — строгим голосом, проте радісно мругаючи
очима, вигукував тато.
— Доню, ми ж домовлялися, що ти не підеш далеко і гукатимеш «Агов! »…
-Мамо! Тато! — радісно зіскочила з широкого старого пня Женя і перевернула ногою порожнього кошика. Лише
один грибок лежав на денці його… Зате на коричневому капелюшку сидів крихітний равлик з фіолетовою
мушлею…
— Погляньте! Моя онука таки знайшла гриба! Вся в мене вдалася! — гордо посміхнувся дідусь до бабусі, яка все
ще трималася за серце.
— Ну що ж… Гриби в кошиках, Женя знайшлася!.. Пора на станцію, бо прогавимо потяг! — стурбовано промовив
тато, глянувши на годинника.
— Стривайте! — вигукнула Женя, — Дайте -но мені киселику і пиріжечка!
— Ой, лишенько! Зголодніла дитина — шепотіла бабуся, дістаючи з наплічника наїдки… Та може краще
«правильний» бутерброд спочатку?
Але Женя вже відламала шматок пиріжка, поклала його на пеньок. Тоді поряд налила невеличку калюжку з
киселика. Потім — обережно-обережно — зняла з гриб«ячого капелюшка маленького равлика і посадила на
пеньок також… Тоді подумала і… намірилася відкусити шматок цукерки » Корівка", але за хвильку передумала і
поклала поряд з равликом — цілу…

Потяг рушив. Вагон рівномірно погойдувався. Женя дивилася у вікно і думала:
— А мені сподобалося збирати гриби… :)

Anshe



Солнце зреет как манго, и льется соком на простыню,
пять минут до восьми по субботам ей пахнет кофе.
Он чарует над зернами за дверьми,
перекрикнув на радио Элвиса: ”Ты вздремни…’’
Он идет к ней… ”О нет, утоми меня, утоми…”
“Ты уронишь …” Он ставит на пол, смеется: “не уроню,”
нависает над ней… “Подожди, ну минуточку, позвоню…”
И рука к телефону… Он целует ей бровь, и
ей становится ни до звонков, ни до кофе, ей пофиг…
И его тихий смех пробивает ее броню…

Телефон там, где кофе дымится- у их обнаженных ног,
где небрежно обвит каблук камуфляжной змеей из майки,
комом шарф, спиралью блестит поясок от брюк.
У нее не закрыт фейсбук, дребезжит сообщеньями ноутбук,
но она уже стала нугою под натиском юных рук…
На полу сигареты, остывший кофе, беспарный его носок.
Он так молод, и сочен, чуть дерзок и невысок.
Он сидит, она обнимает спину, в фейсбуке мелькают лайки.
Она тянется к сигарете, мурлыча с улыбкой, мол, угадай-ка
а чего я сейчас хочу, издавая игривый “чмок”,

нежный стон с вопросительной интонацией можно-нет?
Бюст не мал и упруг, и налит- отмечает он на ходу…
И она чтоб не прятать лик покупает кремы- из дорогих,
с коллагеном. Глотает комки, глядя на девочек молодых,
понимая, что он даже больше, чем просто стих,
ей с него и роман, и серию книг … И рукой прикрывает свет,
а второй прикрывает рот, чтобы крик свой свести на нет….
Он целует между бровей, нежно шепчет: ”Ну все пойду…”
…И к двери прислоняется лбом, шаг стих… И садится в своем аду
на паркет нагая, шепча “больше нет таких…” И течет сюжет…

Феликс Комаров



Прекрасны переливы света на тонких слюдяных крыльях,
Прекрасны хрустальные перезвоны прозрачных струй,
Прекрасны ароматы свежескошенной травы, с легкой ноткою гари,
Прекрасны упругость бархатной кожи и холод первого снега,
Прекрасны вкусы старинного вина и сочного плода манго…

Пять врат познания и блаженства, пять врат омрачения и страдания.
Зрение, слух, вкус, обоняние и осязание формируют иллюзию существования,
Их бесконечные переплетения одномоментно порождают меня и мир.
Симфонии и военные марши, картины и свастики на заборах, поэтические элегии и расстрельные списки, подвиги любви и преступления ненависти, объятия матери и последнюю милость палача…

Нет мира без меня и нет меня без мира.
Как чудно это волшебство появления и исчезновения всех и всего.
Кто рождается и кто умирает,
Кто задает вопросы и ждет ответа, кто страдает и ищет выход из страданий,
Мечтает найти Бога и страшится предстать перед ним….
Бесконечный калейдоскоп пяти чувств, созидающих бесчисленные узоры имени меня.

Как волны без воды, как ветра без воздуха, как солнца без света…
Нет зрения, без видящего, слуха, без слышавшего, осязания, без осязающего, обоняния, без обоняющего, вкуса, без вкушающего.
И даже в полной тьме и тишине, в отсутствии и запаха и вкуса, без осязания и знаний о месте и времени…
Их эхо продолжает плести сеть иллюзий, наполняя память воспоминанием обо мне.

Снег белый, а небо голубое, речка холодная, а огонь обжигает, дождь стучит по крыше, а сахар тает на языке… в бардо жизни и смерти, сна и рождения, продолжается вечный праздник бытия.

Виктор Шендрик



А можно и в приживалках,
Не всем же лакать «клико».
Теряешь перчатку – жалко,
Теряешь любовь – легко.

Надрай потускневший глянец,
Запри на засовы дверь.
Трезвонил шальной рязанец:
Их много, смешных потерь.

Никто и не мнил о плаче.
Чадят за спиной мосты.
И нет впереди удачи,
Дуэли и наркоты.

На многих нашлась управа.
Не всем же скакать в ландо.
Пятак потерял – раззява.
Любовь потерял – никто.

Мамай



Настоящая радость, Райли, может быть только в Дельте.
Помнишь? Пусть гитара проста и штаны холщовы,
догорает закат за оградой твоей трущобы,
ты играешь «Блюз Миссисипи», аншлаг, еще бы,
на лужайке все белозубы, все веселы, как дети,
золотистая туча в лучах тяжела, космата,
воскресенье кончается, в поле идти с рассветом,
ничего еще не получится этим летом,
ни Чикаго, ни Мемфиса, но разве дело в этом?
Нет, у дома тебя давно поджидает Марта,
ночь короткая вспыхнет яростней фейерверка,
поцелуем останется на неподъемных веках,
ты не знаешь, что быть тебе саундтреком века,
весь твой мир — гитара, Марта, гремящий трактор,
ни пластинки не снятся, ни радио, ни контракты,
ни одышки нет, ни диабета, ни катаракты…
Блюз взлетает над полем, берите, мол, все, владейте!
Настоящая радость, Райли, останется только в Дельте.

Тим Скоренко



Если ночью отправиться в город, подбитый тьмой, как бывает осенняя куртка подбита мехом, и ловить звездопад, и шептать «этот город — мой», и жалеть, что отсюда в студенчестве не уехал в мир, где климат прекрасен и плещется океан о бетонные стопы какой-то из вечных статуй, где становятся близкими пальмы далёких стран и где Анды намного доступнее, чем Карпаты, то мечты о свободе становятся вдруг тюрьмой для тебя, безнадёжно влюблённого Арлекина; ты стоишь со штыком, как японский городовой в декабре у ворот обескровленного Нанкина. Вроде он для тебя, он раздвинул своё нутро, предоставив тебе и запасы свои, и женщин, и свою паутину грохочущего метро, и остатки от праздников, мимо тебя прошедших, мол, бери, мой хороший, хватай, коли хватит сил, обгрызай мои звёзды, царапай мои фасады; только город тебя, как и водится, не спросил, что тебе самому в его каменных джунглях надо.

Так и смотришь на небо; взлетающий самолёт незаметно сигналит: смотри, я бегу отсюда. И ты думаешь: может быть, всё-таки упадёт, оправдав этой смертью надежду твою на чудо и твою правоту, потому как остаться здесь невозможно, не веря в достойность ходьбы на месте, но ты знаешь, мой маленький, в этой стране чудес не бывает без связей, рубля, шантажа и лести. Если город не давит, то это ты так привык, что совсем незаметной становится тяжесть слова, он кладёт на тебя белокаменный свой язык, и всё время чуть-чуть добавляет, опять и снова вынуждая искать оправдание тем делам, что когда-то вполне можно было означить ленью, а теперь — ни за что, и ты делишься пополам для того, чтоб успеть стать и снайпером, и мишенью.

То есть ты — это я. Про себя во втором лице говорить много легче, поскольку давать советы нынче каждый горазд, каждый знает один рецепт, как попасть на балет или в оперу без билета, как решить все проблемы за десять лихих минут, как найти и работу, и дом, и жену с зарплатой; только эти же люди, как щепку, тебя сомнут и не спросят: «Дружок, что по сердцу тебе здесь надо?»

Я стою наверху. На зубце крепостной строки. На кремлёвской звезде. Подо мною кипит Гоморра.
Я — японский солдат. Я готовлюсь войти в Нанкин. Генерал обещал, что подарит мне этот город.

Your text to link...

Anshe



Держи мизинцем тень нагого тела,
на тени кровоточащие раны
не так видны, а ноющие шрамы
и вовсе затерялись в темном фоне…
Пусть на стене немое отраженье
научит забывать про человечность,
морали и сомненья канут в вечность,
и запах страсти, будучи исконным,
с моею тенью в счастье входит смело…
А страсть, как едкий дым заходит в щели,
годами обжитого кем-то дома,
и льется на пол грешная истома
из окон незастывшей карамелью,
и этот дом уже пропитан нею…
Обои клеить смысла нет на стенах,
и прятать щель? развесив гобелены,
и рисовать пейзажи акварелью…
Его бы сжечь дотла. Построить новый,
да окропить священною водою…
Но тот же адрес, тот же номер дома
Ведь от себя не скрыться даже в пепле…
Ты слишком юн, чтоб тень держать мизинцем,
закрой на все замки врата и двери,
забудь о том, что люди просто звери,
которые от сладости ослепли…
Ступай своею чистою дорогой,
на чистом поле строй свое поместье…
И обходи таких как я- без чести,
без нравов, зараженных крепким словом…