Ира Берсет
Украина
Он стоял у кухонного окна и разглядывал хмурое осеннее утро, будто своё отражение в зеркале. Не успевшее проснуться, но уже усталое, оно смотрело на него редкими бликами окон поникших многоэтажек. Туман, словно копна седых волос, нависал на лицах домов и, казалось, мешал им дышать полной грудью. Несмелые попытки ржавого солнца пробиться сквозь густую шевелюру тумана были столь же безнадёжны, как и Его взгляд. Последний луч надежды погас полгода назад, когда судьба в лице лечащего врача решила не церемониться: «Это навсегда». Странное слово – навсегда. Он его никогда не понимал. Некая вечность, которая почему-то предполагает конец и может прекратиться в любой момент: через год, месяц, неделю, минуту… Он открыл окно, впустив в дом пропитанный пылью воздух. Поёжился от его холодного прикосновения. Закурил. Порция дыма тут же повисла в пространстве маленьким белым облаком. Чайник на плите начал подавать признаки жизни… «Скоро закипит. Будет свистеть и плеваться. Но я подожду, пока ты глухо окликнешь меня из глубины комнаты. Для тебя это – участие в нашем оскудевшем быте, для меня – твоё присутствие … Заварю мятный чай и нарежу твой любимый сдобный хлеб. Масло, клубничное варенье, – всё, как ты любишь… Нужно купить новый поднос, этот какой-то маленький, неудобный: стеклянная вазочка всегда звонко стучит о дымящуюся чашку… Открою дверь, она неприятно скрипнет… Вспомню, что снова не смазал петли… Ты уже зажгла настольную лампу. Она освещает твоё печальное восковое лицо… В твоём мире витает запах остановившегося времени: микстур, спирта, ванили, угасающего тела и чего-то ещё… Кошка, как всегда, лежит у тебя в ногах. Она не покинет тебя до тех пор, пока я не появлюсь с завтраком. Увидев меня, Марта тихо мяукнет, потянется и лениво поплетётся на кухню. Ты улыбнёшься (улыбка твоя будет на миллиметр меньше, чем вчера) и спросишь, не забыл ли я положить сахар… Я приподниму тебя и подложу под спину подушку. Спрошу, как спалось. Ты не ответишь. Вернее, ответишь, но вопросом, какая сегодня погода… Я в подробностях, не упуская ни одной мелочи, возьмусь рассказывать о том, что ещё год назад не имело для нас никакого значения. Ты станешь запивать чаем кучу разных цветных таблеток и внимательно слушать. Я буду говорить долго и пространно, стараясь не смотреть в твои глаза, сделавшиеся вдруг влажными. Потом наступит звенящая неуютная пауза. Она всегда возникает после моего монолога, и как от неё избавиться, я не знаю… Я просто буду сидеть и ждать, когда твои мысли вернутся в реальность… Вдруг ты вздрогнешь и, соскользнув вниз, прикроешь веки. Под тонкой кожей на щеках вздуются скулы от внутреннего напряжения – пора выносить «утку». Ты так и не смогла смириться с обстоятельствами и преодолеть стеснение. Настоящая женщина остаётся ею даже в своей беспомощности. А ты именно такая. Самая настоящая. Самая. Принимаешь мою заботу как некий крест, наказание Господне… Ты всегда много читала, потому и мысли твои выше моих, вычурней. Для меня же всё просто: ты – моя… Назови крестом, судьбой, наказанием или подарком судьбы, не имеет значения… Главное, что ты здесь, рядом… Сказать тебе об этом? Нет, всё равно не поверишь. Потом я включу телевизор, твой любимый двадцать первый канал, и предупрежу, что иду в магазин. Хотя ты это и сама знаешь. На мой вопрос, купить ли что-нибудь особенное, улыбнёшься второй раз и отрицательно покачаешь головой… Я шагну за порог и окажусь в другом мире, где пахнет сыростью, выхлопными газами, консервацией и хлопотами. Проходя мимо лавочек, услышу, как за мной вслед тянется привычное «а ведь мужик ещё в силе, ему бы жить нормально…» До самого
магазина буду думать о жизни: той, на которую намекали у подъезда, и той, что случилась с нами. Мысленно выберу последнюю. Странно, что кто-то думает иначе… Молоко, хлеб, лук, болгарский перец… Ты любишь болгарский перец, особенно жёлтый. Что ещё? Масло и зелень. Потом куплю что-то особенное, чтобы заслужить третью улыбку. Ты сказала, что ничего не хочешь. Но я ведь знаю, что ждёшь… За год это стало нашей игрой, молчаливой договорённостью. Пока я ни разу не проиграл, мне удавалось угадывать… Халва, цветы, орешки, пахлава, книги, батончики, вишни, поделки из дерева… Как мне вообще приходит в голову подобная дребедень?.. Ещё год назад я бы долго смеялся… Теперь, правда, смешного мало… Потом буду готовить суп. Скорее всего, рисовый. Ты начнёшь читать, и уголки твоих губ станут подёргиваться в такт эмоциям. Ты будешь смотреть в книгу, а я – на твоё лицо, такое подвижное и живое…По-настоящему живое…Живее всех лиц других людей, кого я знаю… Ты уснёшь примерно через пятьдесят страниц. Я тихо заберу фолиант из расслабленной руки и на цыпочках выйду из комнаты… Во дворе за столиком, кое-как сколоченным из досок, Петрович, как обычно, будет попивать пиво и скучно зевать. Он уже отоспался после ночного дежурства на гаражах и готов схлестнуться в партии домино. Поддержу человека. Он расплывётся в щербатой улыбке и попросит «цигарку». Подойдут Степан Валерьянович и Андрюха из соседнего дома. Тоже с пивом. Предложат. Я откажусь, ссылаясь на здоровье. Совру, конечно, но получится очень убедительно. Правду всё равно не поняли бы: ты никогда не любила запаха пива … Через полтора часа я уже дома. Суп. Ты будешь кисло вылавливать в юшке картошку. Как обычно, нет аппетита. Я буду настаивать, кормить тебя из ложки, а ты – нервничать и отказываться. Через несколько минут ты начнёшь плакать, а я извиняться. Нет, сначала сердиться, но потом всё же извиняться. Потом я буду курить на балконе, чтобы тоже не расплакаться. В принципе, я и не умею плакать. А ты умеешь. Всегда умела. Ты всегда плакала очень красиво, как-то тихо, робко, как ребёнок, который заблудился и ему страшно… Я в который раз вспомню, как впервые увидел тебя плачущей. Ты стояла под деревом совсем промокшая, и от этого казалась ещё меньше. Собака, которую ты выгуливала, вырвалась и убежала. На расспросы случайного прохожего, то есть меня, ты отвечала сбивчиво и с придыханием. Я слушал и смотрел на покрасневший кончик носа, влажные припухшие губы, полные горя глаза и думал, что бесконечно благодарен этой прекрасной собаке. Она потом нашлась – прибежала к подъезду, правда, через два месяца и, как оказалось, с приплодом… Вздрогну – пепел снова обожжёт мне пальцы… Выругаюсь… Звонок в дверь резанёт по ушам. Ты тревожным голосом позовёшь, чтобы открыл. Сосед пришёл попросить десятку – нужно опохмелиться, с зарплаты отдаст. Дам, он пока не подводил с возвратами … Потом ты, пряча глаза, будешь сбивчиво шептать о том, что подумала – принесли пенсию, старательно пряча от меня глупые надежды увидеть детей и внуков. Тебе хочется, чтобы они приходили не только по субботам раз в месяц, но и просто так. Просто потому, что мы есть. Но ведь мы есть друг у друга, неужели тебе этого мало? Ты думаешь, я жестокий? Нет, родная, просто я до сих пор тебя ревную. Если бы сказал об этом, ты бы смеялась, а потом дулась, считая меня плохим отцом. Потому и не скажу. Буду молча делать вид, что не замечаю твоего материнского разочарования… Ты с каждым днём всё легче. Хрупкое, прозрачное тело с голубыми реками вен будет снова чуточку дрожать даже под тёплой водой. Я буду стараться очень бережно мыть тебя: мраморная кожа стала настолько тонкой, что боязно нечаянно повредить её. Ты безжизненно повиснешь на моих руках, как беспомощный ребёнок, и еле слышно станешь посапывать. Я услышу, как бьётся твоё сердце, и порадуюсь его голосу. Оно волнуется и борется. Оно
хочет жить… А ты?… Я вижу, как с каждым новым днём в твоих глазах становится всё больше страха и смятения… «Не бойся, всё будет хорошо», – скажу я тебе, и ты мне почти поверишь. Успокоишься под тёплым одеялом. Закроешь глаза, и через время твои ресницы начнут читать сны, еле заметно подёргиваясь…
Чайник неистово свистел. Он вздрогнул и недоуменно посмотрел по сторонам, на рассерженную утварь, на кошку… Марта сидела на подоконнике и, не отрываясь, смотрела в туманное пространство. «Марта! Почему ты здесь?» –сердце на несколько секунд больно сжалось, перекрыв дыхание. Пальцы рук с силой впились в подоконник, сделавшись белыми. В глазах защипало, запекло так невыносимо, что Он, запрокинув голову, глухо застонал. В этот же момент горячая вода прорвалась наружу и обожгла морщинистое лицо. Он плакал и впервые не останавливал себя – теперь было можно. Мысли путались, склеиваясь в ненужные, чуждые ему образы. Новая реальность, поглотив привычный день сурка, смотрела на Него в упор и отступать не собиралась. Чайник по-прежнему свистел, но из комнаты не позвали.
Всё…………………………………………………………………………………
«Навсегда кончилось сегодня», – безжалостно молчало «никогда» из глубины комнаты…
