Цитаты Ван Дамма

Фильмы с участием Жан-Клода я смотрела не по собственному желанию, а по желанию моего наидобрейшего папы, но сегодня я готова сказать ему «спасибо» только за то, что он открыл мне такого прекрасного актёра. Пусть Жан-Клод Ван Дамм не гений на актёрском поприще, но его фильмы смотреть легко и приятно, несмотря на изобилие разнообразных боевых приёмов, которыми он, как известно, владеет в совершенстве (ногами работает особенно знатно). В прошлом Ван-Дамм был одним из лучших каратистов, культуристов и кикбоксеров, а сегодня он простой 51-летний актёр, которому не важно, сколько заплатят, а важен характер персонажа. По причине того, что Сильвестр Сталлоне не смог толком объяснить, кого должен будет сыграть Жан-Клод в первых «Неудержимых», тот отказался от роли, хотя ему обещали огромный гонорар.

Когда-то меня просто назначили звездой.




Но без ложки дёгтя в его истории не обошлось, ведь даже такой мужчина, как Ван Дамм не идеален, но вернулся в нормальную жизнь, пережив очередной развод, и вырастив троих детей. Кстати, внешность Жан-Клода обманчива и он не только качает мышцы. Актёр обожает классическую музыку, знает четыре языка и неравнодушен к балету, которым занимался в детстве.

Считается, что такие люди, как Слай (Сталлоне), Арнольд и я, не могут совершать ошибок. Но мы ошибаемся, а Голливуд нам все прощает.
Еще 10-15 лет назад всем нам приходилось качать мышцы, держать себя в форме и мучительно искать хорошие сценарии. Но сегодня тебе уже не нужно быть Мистером Бицепсом, чтобы стать героем боевика. Тебе даже не нужен хороший сценарий. Тебе просто нужен режиссер, умеющий работать с зеленым экраном и всем этим чертовым шулерством.
Мне кажется, что первым настоящим супергероем экрана был Чарли Чаплин.
Как же мне это надоело: три кувырка в воздухе, потом проламываешь кому-нибудь голову, а потом приземляешься на стол и говоришь: «Привет, я Жан-Клод Ван Дамм».


Я расскажу вам, что такое дешевое кино. Ты привык делать три, четыре, пять дублей, но тут тебе говорят: у тебя в запасе только два. Два дубля, и — плохо это или хорошо — идем дальше. Декорации, на фоне которых ты стоишь, изображают Америку, и ты пытаешься говорить, как американец, ведь ты, типа, в Майами, и все такое. Но вот в самый неподходящий момент мимо тебя проезжает «лада» — ну такая русская тачка из восточного блока.
Это бывает со всеми. В какой-то момент ты вдруг осознаешь, что это не ты следуешь за сценарием, а сценарий следует за тобой. И ты начинаешь просто жить внутри фильма. Де Ниро, мне кажется, в сценарии вообще не заглядывает.
Когда я только приехал в Америку, я занимался всякой ерундой — водил лимузин, работал в массажном салоне, доставлял пиццу и чистил ковры. А еще я был вышибалой. Однажды мой лимузин сняли две тетки. Им было под сорок, и они мне говорят: «Водитель, у вас есть что-нибудь пожевать?» — «Да, — говорю, — жвачка». — «Да нет, — говорят, — нам бы что-нибудь такое, чтобы во рту, ну ты понимаешь». В общем, они хотели меня снять. Мужья отправили их в Беверли-Хиллз к пластическим хирургам, а они хотели меня. Но ничего не произошло. Очень они были страшные.


Когда я вижу бездомную собаку, я понимаю, что должен забрать ее с улицы. В Таиланде я подобрал семь псов. Некоторые из них были парализованы. У одного вместо четырех лап было три. Еще один страшно хромал, и мне пришлось заказать для него специальное устройство с колесами. Но собак не так-то просто возить из одной страны в другую, так что я нанял частный самолет. Теперь дома у меня живут девять собак, и настоящее удовольствие я испытываю, когда гуляю с этой сворой по пляжу. Видели, наверное?
Нет во мне ничего необычного. С вами говорит человек, который родился в простой стране среди простых людей. Во мне нет ни глубокомыслия, ни ума, ни глупости — просто чувак, у которого есть собаки и дом, который любит тренироваться и который рад, что жив.
Я до сих пор спрашиваю себя: что я сделал за свою жизнь? Но у меня нет ответа.


Ни мать, ни отец никогда не называли меня брюссельской мышцей (прозвище Ван Дамма). Мать звала меня Сиска. Это такое бельгийское слово, которым называют что-то, что хочется потискать. А отец звал меня Жан-Клод, и в такие минуты я ненавидел его.
У меня нет врагов. Жизнь слишком коротка для этого.
Меня не интересует политика. Я бросил школу в 13, и вряд ли многое знаю — кроме того, что ничто в мире не стало за последнее время лучше. Поэтому вместо того, чтобы рассуждать о президентских выборах, давайте поговорим о планете и о том, что с ней будет через 20 лет. Победит Обама? Да мне плевать.


Я предпочитаю есть то, у чего нет глаз. Глаза — это душа, а то, в чем есть душа, вряд ли может быть полезно для тела.
Я не Фидель Кастро. Восьмичасовая речь — это не про меня. Но на шесть минут я способен.
Мое тело выглядит на тридцать, а лицо — на пятьдесят. Но не ходить же мне теперь по улицам голым, чтобы выглядеть моложе.


Если бог дал тебе прекрасное тело, оно становится твоим физическим храмом, и твоя обязанность — поддерживать в этом храме порядок.
Жизнь это… Ты просто открываешь ставни и видишь на улице собак. Смотришь налево, смотришь направо и закрываешь ставни. Сколько прошло времени? Секунда? Полторы? Вот это и есть жизнь.
Высшей точкой моей карьеры будет день накануне моей смерти.


Когда ты путешествуешь по миру, как по своей спальне. Ты уже останавливался во всех отелях, и теперь ты примадонна всех пентхаусов. Ты был везде, и вот тебе захотелось чего-то большего. И поэтому — а еще потому, что вокруг тебя куча женщин, — ты пробуешь что-то новое, и это новое начинает жрать тебя. Раз — и вот уже Ван Дамм, зверь, тигр в клетке и тот чувак из «Кровавого спорта», попался на крючок. Я стал мусором — физически и духовно. Но я нашел в себе силы уйти от этого. Далеко? Не знаю. Хотелось бы верить.
Я никогда не понимал значения слова «сдаться».
Самую мудрую вещь, которую я читал, сказал Кано Дзигоро (создатель дзюдо). Если ты упал семь раз, говорил он, встань восемь.


Снявшись в тридцать седьмом фильме, я сказал себе: я больше никогда не буду сниматься в кино, которое мне самому не нравится.
Карате — это чертовски скучно. Сначала ты просто постигаешь технику, а потом, вооруженный ею, идешь дальше, отдавая этому свое тело и разум.
Проблема большинства культуристов заключается в том, что они идут в качалку только для того, чтобы нарастить мышцы. Но все, что получается из таких тренировок, — это огромная машина с крошечным мотором.


Ответы иногда приходят тебе в голову раньше, чем вопросы.
Кто много дерется, знает, что такое ринг. Кто много жрет, знает, что такое еда. Я был женат пять раз, так что я знаю, что такое женщины.
Я никогда не чувствую усталости после того, когда закончу какое-то дело. Но я всегда чувствую усталость, когда дело еще не закончено.


Во всем должна быть структура и последовательность. Когда случится апокалипсис, идиот будет кричать: «У*бывайте из города!» А рассудительный человек скажет: «Проедете мимо школы, возьмете вправо, потом прямо, до церкви, за ней налево, и там увидите выезд из города».
Я давно так не расстраивался, как в тот день, когда не смог прийти на шоу Конана О’Брайана (американский телеведущий). В то утро я обнаружил на полу распластанное тело одного из моих псов — Скарфейса. Мы отвезли его в клинику, и оказалось, что это инфаркт. До этого дня я даже не знал, что у собак бывают инфаркты. Он умирал, и врачи прямо говорили об этом. Но каждый день мы с детьми приходили в клинику, и Скарфейс выкарабкался. Так что я про*рал шоу по уважительной причине.


Самое важное в жизни — это научиться принимать вещи, которые не можешь изменить.
Я действительно гей-икона, и поделать с этим нечего. Но у геев есть вкус, и если они любят меня, то точно не из-за моей задницы. Они любят меня, потому что я — это я.
Меня несложно узнать: прямые плечи, темные волосы и простой костюм — самый простой.
Глупо убивать людей. Они так прекрасны.