+10702.74
Рейтинг
29237.12
Сила

Anatoliy

Когда-то ты вспомнишь что была я

Азайя



Когда-то ты вспомнишь что была я!
Та, которая просто любила,
Стеснялась спросить, попросить и ждала…
И сама всегда приходила.
Когда-то ты будешь ремембер один
Цветные флешбеки пьяными днями.
И не разбираясь что? Почему?
О ней вспоминать часами.
Сквозь тебя прошли сотни тел
Веселье, свобода и без обязательств
Так просто сказать ей-все, уходи…
Тебя на сейчас мне хватит.
Она умирала несколько зим…
Спала, читала, терпела
Стала собой-красивой и злой
Со стройным Апполоновским телом,
Ловила самцов, жертв отпускала
Сжигала ночи и фреш выжимала.
Снимала кино и молча мотала.
Когда-то он вспомнит, что был не один
И сделает паузу в жизни
Только наевшись тел с витрин,
Доползет к нему смысл книжный.

Где-то

Ингурен



Нам сегодня не спится.
В разных точках планеты,
из параллельных жизней,
мы глядим сквозь оконные бреши
прямо в сердце ночного неба.
И скользя по клише человеческих смыслов,
видим яркий луны уголок и звезды-монеты — невзначай упуская черную глубину его.

Как хотелось бы видеть меньше.
Не хочу ничего усложнять — я вообще не любитель сложностей.
Я люблю хоть на «Вы», но по имени и без отчества.
Я люблю в благодарном своем мирке помолчать
при любой возможности — в удаленном кругу таких же счастливо больных одиночеством.

Где-то там…
«Будешь чай?» — окликает Геннадия
хлопотливо супруга Наденька.
У нее все поглажено и закатано,
ей нет дела до видов с закатами.
Он кивает, скрывая вздохи — что ж, давай, про «них» и «все плохо».
«Валик женится. Даша двойню родила, но от любовника.
А ее мужу, Сереге, дали полковника».
… Он надеется, что однажды
не дождется конца ее новостей,
и ей будет потом чем развлечь женского рода гостей,
упоенно рассказывая,
как он штукатурку снес, когда, уходя, дверью хлопнул.
Но и тут он — не герой ее романа,
не ударит, не крикнет, не топнет.
Ушел бы с одним чемоданом
или вообще без него, но она же себя загрызет — вы же знаете как с нами, гениями самокритики.
И уж лучше мебель делить, пилить, юлить, подавать на развод,
чтобы мысли ей облегчить — пусть считает его виновным.
А пока она ему про большие квартплаты,
его взгляд тянется вдаль куда-то,
мимо звезд, в черноту одиночества.
Привет тебе, через Антарес шлю, Гена без отчества.

Без отчества — это как без отечества.
Это всадник кочевой пыльных таврийских степей,
не имевший — и потому не терявший корней.
Ему домом — запах травы и конского пота.
Ему небо — Папая обитель.
Имя ему — Сколот, гордый Воитель.
Об этом не ведает его горемычный потомок — алкаш бесприютный Витя.
Не мог предвидеть и Прометей, как суждено будет правнукам
карму гордых скифских царей в наши дни отрабатывать.
Не понять Витеньке, из-за каких-таких хитросплетений генетических
не прельщают его особняки и тыщи,
и почему в современном социуме,
такие как он — не люди вольницы, а бесславно нищие.
Он собирает дары богов по мусоркам в неведении,
а если бы правду знал — то наверное б проклинал
за то, что вообще породили наследников,
те, чьи души застыли на каменных могилах курганом,
те, кого ставили в пример злые всадники Тамерлана.
Так ширится, пожирая прежде созданное,
столь дорогая сердцу моему энтропия.
Привет тебе, Виктор — не победитель,
через оконца космоса.

Сложнее всего отыскать простоту — что под носом, не за версту.
Неприятней всего осознать — ты обычный, каких миллиарды.
Гена с Витей играют на лавочке в парке в нарды,
Гена с Витей сегодня весь чемодан пропьют.
Надя плачет, глядя в трещину на стене,
Надя плачет, вспоминая его и ее отсутствие.
Он себя удивил — хлопнув дверью ей напослед,
а она — перестав вдруг нуждаться в чьем-то третьем присутствии.
Счет оплачен, свободны, больно еще слегка, — но зачем было думать, что можно знать что-то наверняка?

Где-то там…
за черным-пречерным лесом, на лунной опушке,
ты не спишь, рисуя фантазий своих узоры.
Удачное стечение географических обстоятельств:
нас разделяют не океаны и горы,
нас разделяют лишь пять секунд на подушке — мы во сне еженощно встречаемся.
Мы молчим с тобой так, что не нужно слов,
что не названо — того нет,
чего нет — то забвенье и бег минут не убьют.
Сквозь эфир, что вмещает пылинки звезд и осколки снов,
через неба бездонную тишину, — шлю свой теплый, тебе, привет.

Поджигай

Анна Танцюра



Поджигай искрами все свои недоставленные, все мои неотправленные, все мои истерические, с ошибками грамматическими сообщения и звонки.
Мне давно уже нечего делать внутри. Понять. Принять. Признать. У меня повышенный болевой порог. Мне не нужно, чтоб кто-то меня берег
На моих координатах высечен поиск. Современные технологии не помогают. Я дышу тяжело и сложно. Я усталый робот, мой друг, мне многое можно, но меня ничего не вставляет.
Я страшно ищу, но устала. Мне б встать и уйти без прощаний. Менять города и вокзалы, но вот ведь найдут, откачают.
Больно. Ровно через час небо замелькает датами. Мне уже не воспринять, что за берега там и не проснуться, не уснуть, не найти пристанища. За спиной моею смерть начинает кланяться. Я простила, но уйду. Титры беспробельные. За меня в своём аду помолись, наверное.

Страдание возможность усомнится...

Феликс Комаров



Страдание — возможность усомнится
В страдающем, как в том, кто был рожден.
Под маской смерти радостные лица,
Омытые проказником дождем.
Смывает вечность все, что было мною.
Стекают краски радостей и бед…
И обжигает ясной пустотою,
Незримый материнский свет.
И никогда я с ним не расставался,
Гулял по дому зайчик световой
И именем недолго назывался,
Мечтал о возвращении домой.
Страдал о том, что он не видит света,
Всегда один и только тьма вокруг…
Так снеговик живет мечтой о лете
И видит в снах залитый солнцем луг.
И вот свершилось, тень и тьма пропали.
Исчез и свет ведь как его найти…
И то, о чем так долго мы мечтали,
Уже не встретит нас в конце пути.
Лишь россыпь слов — кривые швы на вечном…
Создали мир, разрезали его…
А светозайчик бегает беспечно
И больше ничего.

Порой умирают Боги

Анна Танцюра



Порой умирают Боги… Поиск новых замен может длиться вечно… Для каждого Бог-своя определённая сущность… Для кого-то духовное измерение, для кого-то реальный человек…

Порой умирают Боги,
Скрывая забытую нежность,
Порой уплывают дороги
И тени, ведущие в вечность.
Порой мы отчаянно верим
В кипящего чая тепло
Порой закрываем мы двери
В сознаньи, что нам всё-равно…
Порой мы уходим в вечность,
Пытаемся всё вернуть,
Порой так нахлынет беспечность,
Что хочеться срочно уснуть…
Порой умираю Боги,
Мы ищем другие замены,
Порой мы бываем строги
В колёсах жизненной смены,
Порой мы играем в шашки,
Зараннее зная кто первый,
Порой на крытые замашки
Решаемся, чтобы проверить…
Порой мы со смертью играем,
У края хотим улыбаться,
Порой ради поисков рая
Мы в яму готовы смещаться…
Порой умирают Боги,
Нам некуда больше верить,
Порой заметает дороги
И негде минуты сверить,
Порой появляеться идол,
Что хочет ввязаться в идею,
Порой мы хорошие свиду,
А глубже-мы в глубже не верим…
Порой мы уходим быстро
Без слёз, без любви откровений,
Порой мы просто артисты
И ищем частицы забвений…
Порой умирают Боги,
Их смерть нам дана на радость,
Порой мы совсем одиноки
И ищем в друг друге сладость…
Порой умирают Боги
И жизни текут по-другому…
А смерть-это лишь недотрога
В попытках излить истому…

28.02



Что интересного у нас сегодня? Да не так уж мало

1066 — Пущено в эксплуатацию Вестминстерское аббатство. Такая себе церковь в готическом стиле на закат солнца от одноименного дворца. Что в ней такого? По традиции здесь короновали, а по истечении жизненного пути, хоронили английских монархов. Но делали исключения и для прост достойных людей. Здесь покоятся основоположник современной английской литературы Джеффри Чосер, Теннисон, Диккенс и другие известные литераторы. Кстати, построен он был Эдуардом Исповедником.Старый уже был, в Рим к папе ехать на этом основании отказался, взамен пообещал отгрохать церковь святого Петра. Вот ее с 1052 по 1065 и строили. Она и является основой аббатства. Хотя, за это время можно было пяток раз кабанчиком в Рим метнуться и обратно приехать…

1854 — основание партии Слоника, то бишь, Республиканской, в США.Кстати-кстати. Основывалась она супротив рабства, выражала интересы промышленников Севера. Кто об этом сейчас помнит… Ну, отношение к этому вопросу было у слонов своеобразное, к тому же земли на Западе, пригодные к освоению, раздавались ими как свободные, хотя фактически они принадлежали индейцам. Ну, да кого такие мелочи интересовали...
Нынче отрицают идеи глобального потеплениядескать, это все происки республиканцев

1913 — Нильс Бор предлагает новую модель атома, в которой электроны вращаются вокруг ядра по стационарным круговым орбитам, но законам классической физики не подчиняются. Получил Нобелевскую. Что сейчас? Как сказать… переосмыслили теорию. Нынче в почете квантовая. Она получше объясняет многие вещи. Что будет дальше — поглядим

1935 — изобретен нейлон. Между прочим, первое синтетическое волокно. Подсуетился американец Уоллес Хьюм Каротерс из центральной лаборатории фирмы «Дюпон де Немур». Что-то у него в жизни не складывалось, и год спустя он сиганул из окна лаборатории да и помер. Первые чулочки появились в 1939, а через каких-то полгода во время одной из распродаж в Нью-Йорке за день было продано пять млн пар…

Она молча чистила содой посуду

Патри



Она молча чистила содой посуду,

Открывая всё настежь, чтобы легче дышалось,

Она больше не симулировала… простуду,

Она просто призналась себе, что всё поддостало.

Он читал — очень много — живя, играясь,

Слушал звезды, додумывая, противоречил,

Строил внутренний мир, всё другим занимаясь,

Если надо – в оздоровительных целях калечил.

Она двигалась дальше, задрав подбородок,

Ночью, выкинув хлам, постирав всё,

Она думала: может она самородок?

Ну а он – просто вздорный, упрямый мальчишка?

Он не думал о ней, ему просто того не хотелось,

Слишком много вещей, чтобы значащими казаться…

А она – домывала полы, проявляя зрелость,

Чтобы мало кто мог о её пустоте догадаться.

Смеле

Анна Танцюра



Чёрт, этот город въедается сотами в памяти склоны, во все болевые швы. Мы в этом городе всего-то-навсего сотканы, но он проделал сквозь нас неимоверные рвы.
Этот город хранитель прошлого, он – фиксатор всех наших дем и всё то, что было в нём прожито – нашей молодости удел.
Здесь мы пили впервые литрами, подешевле да посмелей. Здесь бегущими килобитами находили своих людей.
Здесь истошно искали правду мы, познавали любовь и смерть. Здесь мы были счастливыми. Но всё, точка. Пора трезветь.
Мы разъехались, разъелозились, каждый строит себе формат. В этой тёплой последней осени наши рукописи горят.
Этот город, как джаз – немыслимо в нём остаться навеки, да. Он нас вырастил, он нас выносил и он – наша живая вода

Сколько ж будет ещё мне слёз

Анна Танцюра



Сколько ж будет ещё мне слёз, сколько будет дрянных истерик, сколько выть и стонать, что вот: тишина, вот разбитый телек, зеркала и осколки надежд в навсегда не распахнутых стенах. Сколько ж мне ещё дней не спать и когда ж наконец я сдохну?!
Я не знаю, как выбить тоску из моей головы за тобою. За тобой не иду, не бегу, только тихо в стороночке вою. Безысходно, опасно, ничто… Тишина, что крениться всё гуще. Ты – кретин. Ну за что я люблю? И люблю всё сильнее и пуще…
Пустота. Пустота. Пустота. Я жива и мертва в одночасье, меня рвешь ты сильнее огня, оставляя на память лишь части. Я дрожу и дышу темнотой, сквозь которую бьётся пожаром моё сердце. Ты – аэродром, что разрушил меня безжально.
Я как сломанный сон, как мим, что трагедией жизни пропитан и в моменты твоих пантомим был ты мной до остатка испытан.
Только ты. Только ты. Только ты… Ты осколок исчадия ада. И февральско – весенний мотив – лишь пустая отрада…