Будущие руины, Ричард Кастелли — о роли времени в архитектуре

Оценивая красоту архитектурного пространства, мы часто забываем о «четвертом измерении». Главный куратор «Архстояния-2014» Ричард Кастелли рассказал T&P, как использовать время в качестве средства художественной выразительности, как не потерять очарование эпохи при реставрации и почему архитектору полезно представлять, как будут выглядеть развалины проектируемого здания.

Недооцененность времени в архитектуре — большое упущение. На мой взгляд, тут должна быть своего рода драматургия. Вначале мы открываем для себя здание. Возможно, мы сможем увидеть его издалека — если не находимся в плотно застроенном районе. Затем мы приближаемся к архитектурному пространству, входим внутрь, оцениваем его. Зданию требуется время, чтобы полностью раскрыться: в течение дня меняется атмосфера, погода и освещение, а с годами в его облике происходят и более заметные изменения. Личный архитектор Гитлера Альберт Шпеер строил свои здания, задумываясь о том, как будут выглядеть их развалины в будущем. Он показывал фюреру сразу две модели здания: рядом с настоящей моделью располагалась его гипотетическая модель в руинах. В то время предполагалось, что эпоха Третьего рейха продлится тысячу лет.



Проекты Альберта Шпеера

  Этот кейс достаточно радикален. Другой пример — это спроектированное им же здание канцелярии, очень длинное здание, где прямо над входом располагался офис Гитлера. Все посетители должны были проходить по коридору во всю длину здания, а затем подниматься по монументальной лестнице и снова идти по долгому коридору, чтобы попасть в его кабинет. Этот долгий путь был задуман для того, чтобы у посетителей возникло ощущение важности этого посещения — в соответствии с временем, затраченным на то, чтобы увидеть рейхсканцлера. Эти идеи были намного более интересны, чем сама архитектура здания — она была, честно говоря, довольно банальной.

«Мне очень жаль, что в России большинство работ Мельникова и конструктивистов пришли в упадок или уже уничтожены»

Для архитектора важно думать о том, как по зданию будут перемещаться посетители, как будет выглядеть освещение в разное время года и при разной погоде — в общем, обо всех потенциальных взаимодействиях, которые сделают объект живым. Нет ничего плохого в том, чтобы здание соответствовало классическим критериям: было прочным, полезным и красивым. Но современность добавляет новый параметр для оценки — пластичность и способность меняться в зависимости от контекста. Сегодня здание может выполнять разные функции — как в течение одного дня, так и в течение всего срока существования.



Американский павильон на Монреальской выставке, архитектор — Бакминстер Фуллер

Есть множество архитектурных объектов, которые я хотел бы сохранить во времени. Один из них — это американский павильон на Экспо-67 в Монреале, построенный Бакминстером Фуллером. У меня был шанс увидеть его поздно ночью. Это было уже после того, как он сгорел, но еще до того, как началась его спорная реновация и превращение в Музей биосферы. Это был невероятный, просто космический опыт. Музей был намного лучше без этой постыдной реконструкции. Бельгия совершила ту же ошибку со своим Атомиумом, попытавшись слишком небрежно обновить его, и это очень досадно.

Когда я посещал круговую кинопанораму в Москве, мне рассказали, что во внутреннем пространстве тоже будет проходить реконструкция. При этом пространство напоминало мне своеобразную машину времени, и это ощущение разделяли посетители. Я бы предложил построить еще одну панораму рядом — со всеми новыми возможностями, которые дают современные технологии. Эта новая кинопанорама могла бы пластично адаптироваться к запросам времени, а старую я бы оставил как воплощение чистой поэзии. Такое решение обошлось бы гораздо дешевле, чем попытка обновить старое здание.



Круговая кинопанорама в Москве

Мне нравится идея японских храмов, которые перестраиваются каждые 20 лет в городе Иса и каждые 30 и 60 лет в Идзумо. Новые храмы строятся рядом с предыдущими, которые постепенно разрушаются — и предоставляют пространство для следующих храмов, которые сменят их через десятилетия. Парадоксальным образом это помогает сохранять старое ремесло: трудно поддерживать древнее здание в хорошем состоянии, если ты не владеешь ремеслом той эпохи, когда это здание было построено. Часто в этом случае нужно сочетать археологию и ремесло. Во время строительства японских храмов старое и новое поколение мастеров могут общаться и передавать знание друг к другу.

Мне очень жаль, что в России большинство работ Мельникова и конструктивистов пришли в упадок или уже уничтожены. Циклы любви и ненависти к наследию предшествующей эпохи довольно типичны в истории искусства, архитектуры и мебели. Важно только, чтобы лучшие произведения выжили. Как бы то ни было, сама идея сохранения возникла не так давно — большая часть исчезнувших шедевров Римской империи и Средневековья была разобрана на камни людьми, которым нужно было строить себе новые дома.

Чтобы говорить о национальной культуре, нужно определить, что же мы понимаем под нацией — особенно в случае с Российской Федерацией, которая претерпела много изменений как в прошлом веке, так и совсем недавно. Я не могу поверить, что люди, живущие в Москве и рядом с границей Казахстана или Монголии, разделяют единую и универсальную культуру Российской Федерации. В этом случае я, конечно же, не говорю о русской диаспоре. Культура больше не следует за географией, и сегодня человек из Японии может иметь больше общих культурных идей с европейцем, чем с другим жителем своего района или даже своей семьи. На эту тему я бы посоветовал прочитать очень простую и точную книгу от нобелевского лауреата по экономике Амартии Сен — «Идентичность и жестокость».

Источник: theoryandpractice.ru