+10702.74
Рейтинг
29237.12
Сила

Anatoliy

Натощак

Патри



Если бы мир был более справедлив –

было бы скучно жить натощак:

Мы клялись бы все о любви

каждый день, каждый миг, каждый час,

Восхищались гортензиями,

выбитыми чернилами белыми на плечах,

Мы бы строили острова из Парижей, Атлантик,

мест Силы, живых церквей,

Все ходили бы за руку, останавливаясь от звука, –

ведь там впереди муравей,

Мы бы громко кричали, молчали сильно,

дышали воздухом и в себя,

Все дожди были бы летними,

и мы босиком, все мосты, не спеша,

обошли бы вдоль радуги всех цветов и оттенков,

без смешивания, во истину…бормоча,

что зачем нам радуга эта?

Не смешать, не понять, да и долго тонами идти…

Ничего не видно: ни слёз, ни желаний

с печалью разочарования впереди,

Сплошь один туман, глупо всё,

всё исчезнет в минуту, и в чём тогда смысл?

Ни проститься с любовью, ни посуду нельзя побить,

ни простить, ни уйти…

Нудно как-то. Нельзя даже взять и сожрать себя целиком,

размышляя о «важных» вещах…

Скучно нам – так взять и прожить,

не захлёбываясь слюной, каждый день, натощак.

Так хочется, чтобы любили всегда

Феликс Комаров



Так хочется, что бы любили всегда, как некогда в околоплодных водах
В невесомости между не созданных звезд, в предчувствии исчезновения света
Не развертывая мир, пульсирующий между нежными, нет и да…
Бесконечность поет внутри, еще не родив вопроса, еще не забыв ответа.

Все забывается с появлением памяти и времени, стирается стуком другого сердца.
Это произошло разделение, одно превратилось в два, свет порождает тени.
И теперь тень будет вечно искать свет, раскладывая мир на сегменты и терции,
А это просто поиск любви под разными именами, покой присутствие… мы одни
Из всех тварей эдемского сада обречены, давать имена и быть безымянны сами.
И каждый раз, спрашивая кто Я, в ответ слышится – «нелюбимый» и это правда —
Двое не могут любить даже если один создатель, так свет распадается, пройдя грани
На радугу, а смешаешь вместе лишь грязь и это поиска неисцелимая жажда.

Но не вернуться назад, не выйти из времени и пространства даже придумав Бога
Любящего просто так, это все равно будет мало тому, кто сам появился после
Того как закончилась любовь, он жив питаясь ее отсутствием, превращая его в строчки блога
Рассказывающего о поиске бесконечной любви, перемежаемой селфи с перевернутой восемь.

Вот и мечешься диким зверем в клетке повторяющихся отражений
Разбивая грудь о бесстрастную плоскость зеркал…
И бежит по стеклянным венам
Месть того кто пал.
Обозначив своим рождением разделения гордый миф
Управляя еще не сбывшемся, распуская веер миров,
Он внушает себе истово то, что он, несомненно, жив
Подменяя истину ложью, выдавая ее за зов
И запрятав от твари божьей, что нет двух и во всем любовь.

Новый level

Лия Алтухова



Выдохнуть… Жаром, каплями по стеклу…
Воздух глотая, нервно глядеть во мглу…
Пальцы ломая, сталью звеня в висках,
Капля за каплей выжать животный страх.
Вызубрить «Всё! Ненавижу!» = люблю.

Это лишь новый уровень, новый тайм,
Level, в котором больше не будет тайн.
Вскрыты все карты, джокер в твоих руках.
Просто лететь на всех своих парусах,
Мимо других и серых дельфиньих стай.

Осень, конечно, вступит в свои права,
Но а пока ты словно едва жива.
Счетчик внутри отмерит отрезок до
Мига, когда не станет его шагов.
Пять,
четыре,
три,
два…

Ну, а пока вдыхай его, слушай пульс,
Руки сжимай, считай его… минус… плюс…
Правь его, изучай, обнажай струну,
Чтобы потом беспечные поутру
Вы напевали этот черничный блюз.

Не в свои сани

Татьяна Жилинская
Минск




«Не садись в эти сани, девочка, не твои» –
Убеждали врачи после теста на эстриол.
Это горе, поверь, не делится на двоих,
Да сегодня не страшно – всего лишь один укол.

А мужчины бегут, увы, от таких проблем.
Твой – не хуже, не лучше, нормален и без затей.
Глупо, ранние вы. Подумай, рискуешь всем!
Нарожаешь попозже здоровых для вас детей.

Улыбалась блаженно, хмурила резко бровь.
Восемнадцать всего, чем тут веру убьешь в любовь…

«Не мои были сани, Господи, ну зачем
На красивые сказочки юности поведясь…»
Начинается утро жестко, без лишних сцен.
Ведь за стенкой мычит двадцать лет человек дождя.

Это в фильмах он мил, спокоен, в болезни – крут.
И пешком – пол страны, и не надо ему коня.
А в реале – жесткий, бессильный, бессонный труд,
Чтобы завтра, возможно, он мамой назвал меня…

Размышляла устало. Просила себя – держись.
Тридцать восемь – не возраст, а мука длиною в жизнь.

Залезай в эти сани, деточка, и садись
Рядом с мамой. И пусть возмущенно потом галдят!
Небо звездами – в пояс, ветер, мятежность искр.
Мы поищем любовь, хорошо, человек дождя?

Да, сегодня не страшно – нужен один укол.
И весь мир – разноцветный, в нём мальчик умом берёт
На уроках! Позже – он будет гонять в футбол…
Залезай в эти сани, хороший мой, и – вперед…

Не поймут, осудят. Не надо, себе – не лги.
Хрупок лёд в полынье и круги по воде.
Круги…

18.04



1902 — Первое дактилоскопическое опознание. Произошло сие замечательное событие в Дании.
Служил себе в Индии полицейским чиновником Уильям Гершель, выдвинул он предположение, что рисунок папиллярных линий человеку дается раз и навсегда. А, стало быть, можно по ним идентифицировать личность преступника. Дабы подтвердить свое предположение, проводил масштабные исследования, благо материала хватало. Благодаря этим наработкам Френсис Гальтон сумел продавить решение о регистрации в Англии уголовных преступников. Случилось сие в 1895 году…
Однако как доказательство вины отпечатки с места преступления впервые были использованы в той же Англии только в сентябре 1902 года. Ну, а далее пошло по миру.
Хотя, если копнуть историю, то выяснится, что китайские торговцы уже в 17 веке при заключении сделок ставили отпечатки пальцев на документе договора. Развод между супругами также скреплялся отпечатком пальца мужа. Получается, знали в Поднебесной о подобных свойствах папиллярных линий.
Нынче базы пальчиков есть во всех странах. А в большинстве кроме базы криминальной существует еще общая «добровольная» база. Если доводилось проходить регистрацию, то такого человека вычислить элементарно. Тем более, что частенько для верификации личности используется именно отпечаток какого-то из пальчиков.
Хотя, и это уже не является стопроцентной гарантией от взлома
А верификация по радужке имеет намного больше степеней защиты…

Город закутался в негу тумана

Феликс Комаров



Город закутался в негу тумана
Каждое дерево светится сквозь,
Свет что пришел из других измерений…
Словно волшебник достал из кармана
Мир, что еще не случился как дождь
И пребывает в протяжном сомненье.

Люди не зная, что мир не случился
Быстро идут по ненужным делам.
Ну а деревья все знают, но молча
Жизнь их проходит… из дуба, из тиса
И из тумана построен был храм
Тот, что стоит перед Богом воочию…

Так и сейчас на границе миров,
Соединяя их веткой дрожащей,
И воплощая возможную быль,
Слышится зов —
«Тот, кто ищет обрящет,
Тот, кто ослеп, превращается в пыль!»

Так приходит бог

Ингурен



Однажды ты меня разденешь
сорвав покровы вязкой лжи долой
швырнешь нагую на холодный пол
и намертво раздавишь потолком
моих возможностей химерных
о бог мой.

я слепо предала тебя, собой.
и этим прахом на ветру
что источат мои уста,
мой разум, сердце и душа
я растворяюсь пред тобой
о боже мой.

ты не оставишь лжи.
ты свергнешь правду.
ты улыбнешься непосильной болью.
и святость растоптав -
сотрешь греховность в пыль
безжалостно убьешь меня любовью
и трепетно, любовью, воскресишь…

я буду здесь. неназванной, простой.
безликой и великой
ничтожной
ясной и пустой
я буду здесь. с тобою.
именем твоим. тобой…
мой бог
насколько нужно быть свободной
чтоб не стыдясь себя назвать рабой
чтобы утратив — не искать замены
чтобы от боли — не бежать в покой.

Кисточка...

Дмитрий Черашний
г. Киев



— Настя! Настя, ты навела порядок в комнате?!
Вопрос вылетел за пределы кухни, одолел коридор двухкомнатной квартиры, но филёнчатая дверь в детскую грудью встала на его пути и в очередной раз защитила адресата.
Если ребёнок не отвечает, возникают подозрения: либо он занят чем-то недозволенным, либо — неуважительно относится к родителям. Либо – спит.
— Твоё воспитание, — не оборачиваясь, шутливым тоном отреагировала Саша, — cходи, посмотри, чем она так занята…
Нож в сашиных руках, как скарпель* в руках скульптора, привычно отсекал лишнее, ненужное, превращая огромные, в наростах и трещинах, клубни картофеля в мячики для настольного тенниса. Реже – в бильярдные шары. Володя старался не отставать от жены, но его попытка приобщиться к искусству потерпела крах: гора угловатых, изуродованных клубней возвышалась в миске.
— Говорила тебе, предупреждала: не покупай картошку в овощном, сходи на рынок – там…
Но Саша не успела освежить в памяти мужа прописные житейские истины — урок оборвался на полуслове.
— Папа, дай мне кисточку…
На пороге кухни стояла Настя.
— Папа, мне нужна кисточка…
— А твоя где? — хором спросили родители.
Восьмилетняя Настя, потупив взгляд, тихо, почти неслышно, произнесла:
— Потеряла… Кажется, в школе…
Неуместная просьба ребёнка застала родителей врасплох: почему – кисточку? Да ещё сегодня?! Они ничего не понимали.

Настя рисовала лет с трёх. Ежегодно ей покупали в магазине «Канцтовары» недорогие краски и две-три кисточки. Но месяца два тому назад Володя приобрёл для дочки, в лавке Художественного фонда, две настоящие художественные беличьи кисти – часть подарка к первому сентября. Одну кисточку отложил про запас, а вторую, вместе с посылкой из Ленинграда — дед Лёня прислал большую коробку акварельных красок — вручили девочке утром, перед уходом в школу. Вчера, первого сентября…

Настя смотрела то на папу, то на маму. В уголках её карих глаз медленно собирались слёзы. Но вместо того, чтобы обнять дочку, успокоить, помочь, Володя, с какой-то странной ухмылкой на лице, выпалил:
— Нет у меня кисточки! Иди, ищи там, где потеряла!
Настя отступила на шаг, как будто уворачивалась от удара, присела, а затем пулей вылетела из кухни.
Саша удивлённо взглянула на Володю, покрутила пальцем у виска, объясняя мужу, кто он есть на самом деле, и вернулась к мойке. Володя хотел было ответить, но передумал. Обтёр кухонным полотенцем руки, взял из пачки сигарету и вышел на балкон – то ли покурить, то ли осмыслить случившееся…
Вода шипела от удовольствия, вырываясь из крана на свободу. Саша домыла картошку, мелко нарезала и, сложив в большую кастрюлю, поставила на плиту. Минутой позже в квартиру позвонили, затем – ещё раз. Саша посмотрела на часы, улыбнулась и поспешила в прихожую. Судя по времени — сын вернулся после тренировки.
— Олег, переоденешься, поможешь нарезать сыр и колбасу для бутербродов – скоро гости придут, — закрывая за сыном входную дверь, попросила Саша.
— И это в свой день рождения, — засмеялся Олег, — хорошо, через пять минут…

Стол сервировали в гостиной. Первые гости, близкие родственники, пришли ровно к шести часам вечера. За ними потянулись друзья Олега: по двое, по трое, почти без перерыва, ребята и девочки заходили в квартиру с цветами и подарками…
Через час Володя сходил к соседям — одолжил стол-книжку, две длинные доски и стулья: количество посадочных мест катастрофически сокращалось, а гости всё прибывали и прибывали.
Саша готова была расплакаться, укоряя сына за то, что не предупредил заранее:
— Олежек, а если на всех еды не хватит? Не жалеешь ты маму, хочешь опозорить перед людьми?
— Ма, я рассчитывал на пятнадцать-двадцать человек — многие отвечали неопределённо: ни да ни нет…

Настя, не в силах усидеть на одном месте, бродила по коридору, заглядывала то на кухню, то в гостиную, но услышав трель звонка, спешила к входной двери. В нарядном платье, с белым бантом на поясе, она встречала гостей, с каждым здоровалась, расспрашивала о том, что будут дарить имениннику, а на вопрос: что подаришь ты? — хитро улыбаясь, отвечала: тайна.
Девочку распирало от желания поделиться «тайной», но она терпеливо ждала, когда гости рассядутся за столом…

— Мама и папа поздравили Олега – черёд сестры именинника, — объявила крёстная.
Озорные огоньки вспыхнули в глазах девочки. Она встала из-за стола, взяла в руку стакан с морсом и…
— Мамочка моя, я забыла подарок… — выдохнула Настя.
Возникла непредвиденная пауза – гости с улыбками на лицах наблюдали, как девочка открыла платяной шкаф родителей и достала оттуда свёрнутый лист ватмана.
— Олежка, братик! — разворачивая ватман, сказала Настя, — желаю тебе верных друзей, здоровья. Когда ты женишься и у тебя появятся дети – люби их и выполняй детские просьбы. Никогда не отказывай маленьким…
Наконец, Настя справилась с большим листом бумаги:
— Смотрите!
Саша и Настя развешивали бельё на балконе. Внизу, во дворе, Олег с друзьями играл в футбол, а поодаль, возле детской площадки, четверо мужчин, положив кусок фанеры на деревянный ящик из-под яблок, «резались» в домино. У одного из них, очень похожего на Володю, из заднего кармана брюк выглядывала кисточка.
— Мир глазами ребёнка, — улыбаясь, резюмировала Саша. И добавила: в деталях…
— Доченька, а чем ты нарисовала эту картину, новыми красками? — спросил Володя, густо краснея.
— Да, папа. И новой кисточкой! Сейчас покажу! — гордо ответила Настя и принесла из детской… карандаш. На его торце бандаж из пластилина прочно удерживал щетину импровизированной кисточки. Гости ахнули.
— Волосики я у куклы отрезала, — воодушевлённая победой, объяснила Настя.
Володя встал, повернулся, открыл дверцу книжного шкафа, достал с верхней полки настоящую кисточку и через стол протянул Насте.
— Победителей не судят! Прости меня, доча… — в полной тишине произнёс он…

Предсказание

Мария Винокурова
г. Гатчина



— Славный, ручку позолоти — расскажу всё, как на духу:
То, что было — ушло в дожди, то, что будет — что гриб во мху,
Прорастёт в мешанине дней, расправляя, как споры — сны.
Хочешь правду узнать о ней — той, что встретится в дни весны?
Той, что станет тебе как явь, как пристанище и болезнь,
Для которой ты — светлый князь, долго ль ваша продлится песнь?

Золотой — на ладони рыж в предзакатных лучах зари…

— Ты ей бедность свою вручишь. И увидишь: огонь горит.
Тёплым сумраком ночь до дна выльет ковшик из ласк и нег.
После выплатишь всё сполна: ворог — яростный печенег
Или варвар иных кровей — он с войною придёт, как тать.
Ты же, думая лишь о ней, будешь смертушку выбирать.
Дай ещё золотой — узнай, как настанет последний миг…

— Прочь старуха, не надо тайн! Ты лгала мне — вот мой вердикт:
Встанет солнышко на ребро, но не выпадет золотой!

Улыбнулась она хитро и пропала в толпе густой.
Но с тех пор, сам не свой, бродя по проулкам и площадям,
Я пытаюсь найти медяк, чтоб безбедно кутилось нам.
А недавно пришла Она в мир моих воспалённых снов…
Пить ли чашу сию до дна, раз узнал, что прольётся кровь?
Может, лучше, как все, ползти по обыденности забот?
Вон другая — она, поди, и не сглазит и не убьёт.
Будем средненько, кое-как — вдруг, да сладится — дайте срок!
И лицом хороша, мила, и не связан с ней грозный рок.

Вечер. Прядь раздувает бриз — очертил белизну щеки:
Будь, что будет! Как взгляд искрист! Злому мороку вопреки

Камерный курорт

Мария Винокурова
г. Гатчина




Как грустный щен, февраль наделал лужу.
Но что с того? Забот невпроворот.
Ты выскочишь, расхристан и простужен,
Глаза от солнца жмуря, будто крот,
И пробежишь по серому проспекту,
В автобус торопливо заскочив,
В сознании удерживая вектор
Серьёзных планов — нынешний актив.
Тебя толкнут, не то чтоб слишком грубо:
Толпа, локтями щупая ребро,
Наушниками связана с ютубом,
Глазами сонно — в грязное стекло
Уставится, сожмёт на остановке,
И выплюнет, как фантик, на асфальт.
Зубами схватит нежно и неловко
За брючину играющий февраль,
И, глядя по-щенячьи милым взглядом,
Как будто ты — хозяин, без причин
Скуля в ветвях, завертит щуплым задом,
Хвостом забрызгав экстерьер машин.
Ты в голове мусолишь тот же вектор,
Зимы щенячьи слюни матеря,
Но за грудиной скрытый нежный некто,
Ждёт вечера: забросить якоря — Усталость от трудов — в мой мир, к причалу
Моей души пришвартовать свой борт.
И погрузиться в мирный, без начала,
И без конца — наш камерный курорт.