Феликс Комаров



В тибетском сне, оказавшись в бардо,
И вспомнив о прошлой жизни,
Ее разложишь, от и до,
Как белый луч из призмы.

Тело болью не отвлечет,
Желаний пуста коробка,
Страсти вытекли словно пот,
Теперь за себя неловко.

Жизнь прочитана как с листа,
На табуретки стоя,
Маленький мальчик считал до ста,
Быть он хотел героем.

Он космонавтом хотел взлетать,
Космос держать в ладошках…
Счет доходит до девяносто пять,
Стой, подожди немножко…

Пять мгновений и ты в бардо…
Свет ослепляет яркий…
В тумане крутят с тобой кино…
Господи как же жарко…

Душно и пыльно и гложет тоска,
Ночь словно нож у горла,
Сытым удавом жилка виска…
И не услышать хора,
Сфер что вращая сотни миров,
Песню плетут узором,
И посылают небесный зов,
Сердце знобя укором.

Вкус у ствола, словно крови лизнул,
В горло направив дуло,
Дернул курок… захлебнулся… сглотнул…
Боль навсегда уснула.

Но просыпаясь в тибетском сне,
Вдруг понимаешь поздно,
Боль остается и ты в огне,
И также далеки звезды.

Вновь рождаешься ад забыть,
Но путь из глубин не близкий,
И даже если хочется жить,
Не сразу внесут в списки.

Вновь табуреточка, вновь тоска,
Что то опять не вышло,
Жизнь пробивает тебя с носка,
Крутит судьбу как дышло.

Сколько успел ты вслепую пройти,
Сколько раз просыпался,
Сколько сердцу кричал, лети…!
Сколько раз разбивался…

Ночь… монитор… его белый экран,
Тусклый как свет рожденья.
От тишины и от боли пьян…
Господи дай смиренья!

Знаю, что сам я решил прийти,
Выбрал себя и место…
Тысячный раз прокричать лети…!
И проиграть все, честно.

1520



При всем при том, что господин Кортес убивцем был знатным, отдадим должное — смелости и умению рубиться до последнего ему было не занимать. А что до зверств… Да назовите хоть одно государстве, не на зверствах построенное. Сейчас вроде бают, что Карфаген, изначально поднявшийся на торговле, был таковым. Но — кто знает, сам там не был, может он и был исключение. А касаемо тех же ацтеков, которых испанцы в конце концов укатали — так те тоже красавцами были еще теми. Человеческие жертвоприношения по любому поводу и прочие радости их цивилизации откушали многие.
А финальная драка Кортеса с ацтеками при Отумбе — так вообще показатель того, как Испании на какое-то время удалось отхватить чуть не полмира. Шоб вы знали, к моменту драки пороха и пушек у господ конкистадоров не было. И лошадей осталось всего 23. Ко всему — практически все испанцы имели различные ранения, включая самого Кортеса. Плюс ко всему большинство новообретенных союзников, кроме Тласкала, показали пиренейцам средний палец и свалили. У ацтеков, по разным оценкам, рубиться пришло от 20 до 30 тысяч народа. Напоминаю, огнестрельного оружия — по нолям. Отступать после Ночи Печали уже, похоже, некуда.
Кортес сумел со своей неисчислимой кавалерией вырубить напрочь почти всех командиров противника, при этом персонально завалив главнокомандующего.
После чего с поля боя ломанулись жрецы, а за ними и все остальные.
После этой раздачи пряников отвалившиеся было индейские союзники вернулись и повинились.
Так что не пушками едиными…

Лия Алтухова



Мальчик мой, уедем на Гоа,
будем целоваться, слушать ска,
заниматься йогой по утрам.
Ты обреешь голову под ноль,
будет остро, причиняя боль,
чили растекаться по губам.

Хочешь — север? Ну а хочешь — юг.
Только чтоб не размыкая рук,
замирало где-то меж ключиц.
Впереди — индийский океан,
а потом на выбор сотни стран…
Обещаю — больше нет границ.

Феликс Комаров



Ты постоянно напоминаешь о смерти и это невыносимо, словно кричишь, поверьте, в миг этот темно синий. Но не хочу я верить, в эту дурную сказку… ветер колышет перья, лица закрыли маски. Все мы на карнавале, сбросим потом одежды, умершие устали, и отдыхают прежде, чем зазвучат свирели, тихо начнут гобои, снова мы не успели, снова нас только двое, кружим в прощальном танце, и исчезаем в свете… будем как францисканцы, просто молчать о смерти. Просто смотреть на звезды, пить этот свет холодный… и позабыв угрозу, миги листать как годы. Дни как листочки в скрепке, рвешь их рукой небрежной, так обнажает ветки ветер слепой надежды, так неизбежно осень дарит теплом прощальным, и у листа не спросишь, где открывают тайны, где зазимуют звезды, неба свернув палатку… выжить конечно поздно… жить, и легко и сладко.

Ингурен



Я есть!
Сияющей улыбкой,
Огнем распахнутой души,
Мечтой, стремлением, ошибкой,
Желаньем быть, искать, вершить!

Я есть!
Уверенностью в силе,
Утратой взрощенных надежд,
Цветком на собственной могиле,
Отличником среди невежд.

Я есть!
Осознанным желаньем,
Упрямым поиском себя,
Свободой выбора призванья,
Смеясь, играя и любя.

Я есть!
Своей наивной правдой,
Открытым взглядом светлых глаз.
Я есть такая, как мне надо.
Я есть!
Живая!
Здесь!
Сейчас!

1785



После того, как колонии сумели таки дать британцам пинка, использовать в деньгообороте фунты с шиллингами стало как-то некошерно. Не все, понятно, утрясли сразу, но 6 июля 1785 Томас Джефферсон предложил, а Континентальный Конгресс одобрил название «доллар». За само название стоит спасибо сказать чехам, «доллар» происходит от слова «Йоахимсталер», названия монеты XVI века, которую чеканили возле серебряной шахты в Йоахимстале, город Яхимов на территории современной Чехии. «Йоахимсталь» означает «дол (долина) Йоахима». «Йоахимсталер» позже было сокращено до «талер», слова, в итоге нашедшего отражение в названиях датских и шведских далеров, голландских даалдерах, эфиопских талари, итальянских таллеро, далдеров во фламандском языке, а в английском языке — долларов.
В Америке так называли испанскую серебряную монету в 8 реалов, которая имела широкое хождение до, во время и после после англо-американских разборок. Первые доллары США начали чеканить в 1794 г., до этого в обиходе были испанские монеты.
История самого символа доллара — $ также связана с испанским песо (P), к которому добавлялось S, ( это означало песо во множественном числе). Позже торговцы постоянно накладывая знак S на P, упростили его. А две вертикальные палочки на символе доллара получились из-за того, что на валюте испанцев были выгравированы две колонны, которые символизировали Гибралтарские столпы или, как выражались англичане, «Доллары со Столпами»\Pillar Dollar.
Есть еще версия, связанная с аббревиатуарой USA, но она как-то больно патриотично выглядит.
В 1864 году американцы приняли закон, согласно которому на денежных банкнотах категорически запрещается помещать портреты живых президентов. История из категории от греха подальше. Там как получилось: один из чинуш, который сидел на денежном кранике финансирования выпуска новых банкнот, решил под шумок увековечить себя. Все бы ничего, идет война, может и прокатило бы, с портретом, но подвело либидо. Деятель сей был известным ходоком и вскоре стал героем целого сексуального скандала, связанного с домогательством к своим подчиненным.
Ну, и решили после этого: ну его. Как видно из недавней истории — вполне оправданно.
Кстати, до 1861 года США фактически не имели единой банкнотной системы. Большинство денежных операций осуществлялось через частные банки или через «звонкую монету», то бишь злато-серебро в монетах и слитках.
17 июля 1861 года Конгресс США принял акт, в котором было сказано: «Пора». И отвалил на дело печати купюр миллионов долларов. Печатать должны были в «American Bank Note Co.» По акту 17 июля требовалось печатать номиналы 5, 10 и 20 долларов. Прикиньте на секундочку, какую гору банкнот пришлось нахлопать. Печатники проверили запасы краски на складах и выяснили, что больше всего зелёной.
Таким образом, и были выпущены миллионы банкнот с зелёной оборотной стороной. В народе они тут же получили прозвище «гринбаки».
Позднее и само казначейство приняло эту традицию, долгое время выпуская банкноты только с зелёным оборотом. Только в 2004 году стали выпускаться купюры других цветов.
Кстати говоря, предрекают Штатам пятый за всю ее историю дефолт, причиной которого станут многочисленные долги. Хотя, как говорил товарищ Сухов: «Ну, эт вряд ли»

Патри



Я тебе не друг и не враг.

Я тебе никто, просто так.

Я тебе случайно, без смысла.

Ты мне почему-то осмысленно.

Я тебе — ни о чем, ни о ком,

Ты мне – по мозгам кулаком, батогом.

Я тебе — не за что, вопреки,

Ты мне – на дровах угольки, маяки.

Я хотела понять «ничего».

И хотела так жить без него.

Просто получилось так, для порядка,

Чтоб была духовной зарядка-разрядка.

Если бы спросил меня: «что?»

Я бы вновь ответила: «для чего?»

Рвётся ведь не там, где всё гладко.

Рвётся – там где душ подзарядка.

Лия Алтухова



Ты прав. Не быть тебе судьбой.
Не разделить мои оковы.
Погубят нас людской молвой.
Наш быт — обыденные ссоры.

Кто к одиночеству привык
не уживется рядом с другом
Но буду помнить каждый миг
проведенный с тобой досугом.

Я задыхаюсь рядом с тем,
кто делит со мной свет и кров.
И не было бы больше тем
для моих песен и стихов,
а ночи стали бы пусты…

Но заслужил ты лучшей доли,
чем быть виновником тоски,
чем рваться из оков на волю

Феликс Комаров



Привычная боль как давление неба,
На каждую клеточку голой души,
Нет места ни стону, ни даже молебну…
Ведь все хорошо и мы хороши.

Мы просто придем, каждый вечер с работы,
И утром начнем, свой бессмысленный день,
А может мы хиппи, иль черные готы,
И ловим в ночи, свою зыбкую тень.

А если насядет тягучее утро,
И полночь на шее ремень захлестнет…
То можно надеть альпинисткою куртку,
И вместе с друзьями, в далекий поход.

И боль незаметна и ложь незаметна,
Но сердце скулит как потерянный пес,
И что-то сжимается с пением ветра…
И если замрешь… то услышишь вопрос.

Зачем этот мир, что сгорает травою?
Зачем я пришел и куда я уйду?
Где счастье найти и как стать мне собою…?
И все… ты попал, словно узник в беду.

Ты глянул наверх и увидел темницу,
Ты глянул под ноги, там пропасть и смерть,
Из стен проступили как призраки лица,
Всех тех, кого предал, спеша все успеть.

И боль как безумец сорвавший оковы,
Ворвется в уснувший от прелестей ум,
И каждое слово услышишь ты зовом,
А мир станет белый, неслышимый шум.

Слепящая так, что уже и не больно,
Положен от Бога сей муке предел…
Как Иов, согрешивший пред Богом невольно,
Ты умер и ожил и вновь онемел.

Ушла ли та боль… все что скажешь неправда,
Была ли она… как оборванный крик…
Что скажет река, о проклятии жажды,
Что скажет о времени, вечность и миг.

Ингурен



Бог мой, здравствуй!
Я долго шла от Тебя,
Теперь бегу к Тебе навстречу радостно!
Раскинув руки Богу-солнцу, что сжигает любя
От прошлой жизни печаль без жалости.

Мне было тошно и тоскливо
в закоулках ума,
В слепой гордыне, в тупике отчаянья.
Как это больно было
в темном лабиринте блуждать,
Не видя мира Твоего бескрайнего!

А Ты — я знаю ведь теперь-
что Ты был рядом всегда
И грел любовью своей лучистою,
Ты мне шептал во сне о том,
как не бояться летать,
Как можно жить легко и чисто, Искренне!

Не в голосах чужих я слышу правду твою,
А в Тишине, что из молчанья соткана.
В ней песню радости
Твои Бог-звезды поют,
И вылетает Бог-Душа из кокона!

Теперь я знаю, что Твой Мир
был всегда для меня!
Мир, ароматом любви напоенный.
Мне рассказал о том Бог-ветер в танце кружа
В закатный час на далеком острове…