Анна Танцюра



Самоанастезія зараз потрібна мені більше, ніж усі діалоги разом узяті. Мабуть уперше я хочу зануритися в себе, дістатися самого дна – і подивитися ясними, чесними очима на теперішнє, таке невизначене, розпанахане і зболіле, як моя грудна клітка.
В дурних і розумних перепетіях минулих років мені ще донедавна здавалося, що всі кредити, запаси в недоторкані запаси болю давно вичерпані.
Проте… Страждання невичерпні поки в людині жевріє життя. Дедалі частіше думаю, що життя і страждання – приховані синоніми, врослі одне в одне, як сіамські близнюки.
Я надто багато думаю. Мої думки – це все-одно, що робити розтин власноруч. І ще ця пекельна, дивна звичка постійно тікати. Будь-що — і потяг. Я хочу зрозуміти куди я постійно тікаю – до себе, від себе чи до когось ще. Стан – абсолютна посередність між тим, що вже втрачено і між тим, чого ще немає.
В мене завжди були дивні чоловіки. Останнім часом я стала вдаватись до аналізу тих відносин, у які мене заносило життя і з яких я, так чи інакше, але все-таки повернулася живою. Якщо розглядати з досить-такої цікавої площини сутність поняття «чоловік», то на мою думку чоловік – це короткочасна жіноча примха, яка з примхливої волі жінки стає її довгограючою проблемою. Так от і в мене всі проблеми, що я їх маю і вони мають мене відбуваються через два фактори – перший – це моя, часом, дурнувата голова і другий – це чоловіки, що були в мене і в мені.
В мене другу добу вимкнений телефон, я переїжджаю в нове житло, проте я не можу звільнитися від думки, що моє колишнє наздоганятиме мене шаленими темпами і постійно, посекундно дихатиме мені в потилицю.
Хай собі буде, як буде. Хай собі іде, як іде.
На сьогодні все…

Юлия Мироненко



Жила-была мисс Мэри, географичка,
светская девушка с добрым мечтательным личиком.
Мэри не ставила двоек, дети её любили
Мэри старалась быть неизменно милой.
Как-то у пятиклассников на уроке
Мэри диктует: «Солнце встаёт на востоке..»
«Как же? Я видел — солнце встаёт из-за ратуши!»
«Нет, из-за поля подсолнухов!»
«Нет же, прямо из моря!»
Класс встрепенулся радостно, принялись спорить.
«А где вы «восток» этот видели, объясните?
Такого объекта, мисс Мэри, и вовсе нет!»
Мэри взяла было компас, да вдруг запнулась, — то ли, географических мыслей тонкие нити
прочь от нее ускользнули,
то ли, устала всяким учёным верить, — но наша Мэри решила сама отыскать ответ.

И, топнув ногой, подпрыгнула над планетой
на высоту примерно в сто километров.
Над ней в разрежённом воздухе проплывали
ракеты, звёздная пыль и, кажется, даже ангелы,
одежды её беспощадные ветры рвали,
вонзались ей прямо в сердце седые дали,
но вскоре всё это замерло.

И вот что увидела над облаками Мэри:
что солнце, оно совсем никуда не ходит,
и вовсе не от него происходит свет,
планета не вертится,
нечего, некогда, негде мерять — и потому, востока с западом просто нет.
Мэри так несказанно удивилась,
что не заметила даже, как приземлилась.

В столичных кафе научились варить
очень вкусный кофе,
снова вернулась мода бороды брить;
друзья зазывают Мэри на чашку латте обсудить,
есть ли истина в хитросплетениях философий,
как адронный коллайдер влияет на климат,
стоит ли тем девицам, которым за тридцать,
ставить свой возраст открыто в публичный профиль — зря зазывают, Мэри проходит мимо;
Мэри вернулась в школу, детей учить.
Дети пытливо глядят на неё на уроке,
и далям седым в их глазах улыбается Мэри:
«Солнце — так пишут в учебниках — встаёт на востоке.
Но я вам советую это самим проверить.»

Юлия Мироненко



Жила-была мисс Мэри, географичка,
светская девушка с добрым мечтательным личиком.
Мэри не ставила двоек, дети её любили
Мэри старалась быть неизменно милой.
Как-то у пятиклассников на уроке
Мэри диктует: «Солнце встаёт на востоке..»
«Как же? Я видел — солнце встаёт из-за ратуши!»
«Нет, из-за поля подсолнухов!»
«Нет же, прямо из моря!»
Класс встрепенулся радостно, принялись спорить.
«А где вы «восток» этот видели, объясните?
Такого объекта, мисс Мэри, и вовсе нет!»
Мэри взяла было компас, да вдруг запнулась, — то ли, географических мыслей тонкие нити
прочь от нее ускользнули,
то ли, устала всяким учёным верить, — но наша Мэри решила сама отыскать ответ.

И, топнув ногой, подпрыгнула над планетой
на высоту примерно в сто километров.
Над ней в разрежённом воздухе проплывали
ракеты, звёздная пыль и, кажется, даже ангелы,
одежды её беспощадные ветры рвали,
вонзались ей прямо в сердце седые дали,
но вскоре всё это замерло.

И вот что увидела над облаками Мэри:
что солнце, оно совсем никуда не ходит,
и вовсе не от него происходит свет,
планета не вертится,
нечего, некогда, негде мерять — и потому, востока с западом просто нет.
Мэри так несказанно удивилась,
что не заметила даже, как приземлилась.

В столичных кафе научились варить
очень вкусный кофе,
снова вернулась мода бороды брить;
друзья зазывают Мэри на чашку латте обсудить,
есть ли истина в хитросплетениях философий,
как адронный коллайдер влияет на климат,
стоит ли тем девицам, которым за тридцать,
ставить свой возраст открыто в публичный профиль — зря зазывают, Мэри проходит мимо;
Мэри вернулась в школу, детей учить.
Дети пытливо глядят на неё на уроке,
и далям седым в их глазах улыбается Мэри:
«Солнце — так пишут в учебниках — встаёт на востоке.
Но я вам советую это самим проверить.»

Юлия Мироненко



Герман вращает калейдоскоп
в мутном стекле ни черта не видно
не разглядеть и не вспомнить за что
Герману так обидно.
Хмурый мой Герман давно позабыл,
когда эту жизнь любил.

Герман размеренно точит нож
о свою плоть и кожу
Герман привычно прощает ложь,
а вот любовь — не может.
Германа ноша, увы, не легка, —
небо и облака.

Герман запутался в узелках
мягких, но страшно вязких
Он и ушел бы наверняка
да не дослушал сказку.
Выше убогого взяв предел
дальше — не захотел.

Не развернуть шестерёнки вспять
тайну смело бессилием:
тот, кто когда-то мечтал летать,
сам обрезает крылья.
Всю эту рухлядь из всяких всячин — если б прожить иначе.

Полночь сияет лунным разливом
в бархатной тишине
Герман бормочет в своем тоскливом
и бестревожном сне:
«Нет, никогда не садиться в эти трамваи,
где не со зла, без прицела, слёту
ранит вдруг в сердце мечта живая.
Лучше сразу убить себя по расчёту»

Анна Танцюра



Чоловіки в моєму тілі
змінювалися
зі швидкістю сто двадцять чотири години на місяць
вони мали різні голоси
різні запахи
різний колір очей
різну довжину волосся
і різні сни.
Вони по-різному торкалися мене
хтось ніжно
хтось боляче
хтось хтиво
хтось сором'язливо
хтось впевнено
хтось тремтливо.
Але вони всі, кожен з них
мали спільну ознаку-
відсутність.
Вони були, є і назавжди залишуться відсутніми для мене.
Бо це лише чоловіки мого тіла.
Чоловік моєї душі має
інакший вигляд.
І він найгостріше з усього,
що я мала,
маю
і матиму…

Анна Танцюра



А на часах секундных снова осень.
Без драм не обойтись, ну как же, детка.
И он уедет завтра, ровно в восемь
И ты истлеешь, словно сигаретка.
Твой мегаполис втянет в ритм жизни.
Его – вновь будет пахнуть пустотою.
История разряда «сопли книжек»? –
Нет, что-то глубже, что-то без устоев
И правил. И без обещаний.
Ну да, там вспышка, только секс, не больше.
Но расстоянья вас не приближают.
И это больно. Это очень больно.

Жерар Рансинан считается одним из лучших фотохудожников Франции своего времени.

Его работы принесли ему ряд премий, в том числе четыре престижных премии World Press Awards.

В Чикаго всего за 10 долларов можно снять комнату, воспроизведенную до мелочей по картине Ван-Гога «Спальня в Арле». Находится она на улице Ривер-Норт. Арендаторы имеют возможность посетить выставку художника в Институте Искусств


Читать дальше →

Недавно московский фотограф Александр Хохлов представил впечатляющую серию портретов военнослужащих под названием «Дикие солдаты» (Wild Soldiers). Снимки посвящены идее, что люди во время войны превращаются в зверей.

Проект, в котором в качестве визажистов приняли участие Наталья Павлова и Ульяна Махтюк, а ретушером являлась Вероника Ершова, показывает наполовину раскрашенные лица солдат — для имитации диких существ, включая жестоких львов и пугающих тигров. Безупречные фотографии, макияж, спецэффекты и реквизит позволяют снимкам серии вызывать у зрителя резонанс на эмоциональном уровне.

Конечной целью этих образных портретов солдат является стремление подчеркнуть, что «невозможно убивать людей и сохранять при этом свой человеческий облик. Война меняет людей, превращая их в опасных, жестоких и непредсказуемых зверей».

Читать дальше →