+10702.74
Рейтинг
29237.12
Сила

Anatoliy

Убитые бытом солдаты

Азайя



Я каждое утро слушаю мантры
По вечерам ты играешь в карты
Мы бытом убитые 2 солдата
Никому не нужной войны.
Я как легкая кошка-мышка…
Люблю сон, Хичкока и антиутопные книжки,
Прошла жизнь в одинокой пустышке
7 долгих лет войны…

Настя

Азайя



Сезонно и плаксиво,
Она бы, выглядела красиво
Без глупых страз на запястье
С простым именем — Настя.
Не зря Алексей Петров
Не зная имен и слов
Смотря на блеск запястья
Назвал ее крошкой-Настей
Усадил вперед комфортно
Обсудил что будет после,
А затем распускал руки
Под шарудящие звуки…
А Настя в процессе искала
Что за квартиру не мало
Что дитя сейчас у подруги
В мультик кричит от скуки…
Что уйти вот так не сможет
Привыкла, да и это тоже…
Алексей представлял Белуччи
Хотя с ней было бы лучше
Что жена как камень дома
И ходит по средам к другому
Что любовь никак не случится
А влюбиться, он хочет влюбиться,
Может быть в стразы на запястье
И чтоб звали ее просто- Настей.

Гладко

Азайя



Мои чувства гладко выбриты,
обоняние слишком острое,
я сегодня себя покинула,
проросла в другой горошиной.
Я вчера была мудро-пьяная,
а сегодня как зверь побитая,
я себя потеряла запросто,
или вновь в себе не увидела.
А что там, где небо мокрое?
Надо мною хохочет старостью,
не прошло и полвека с проседью,
да и внуков не осталось ли,
прожила прокатилась, скорою,
не желая знать что станется,
обернусь, познакомлюсь… кажется,
я вчера родилась, осенью.

Есть такие

Надежда Патрелюк



Есть такие стихи, которые душу рвут не хуже
плетенной веревки на шее Цветаевой, а под ними
подпись ацтеков. И грим переносит нас в ту эпоху.
Но только нельзя удалить, в сожалению,
лица, на которых печать Варапаевых,
Прищеглёвых и странных Пераньевых.
Возможно ещё Жигулёвых.
Но только не искренне раненных.
Есть такие песни, которые как ласковый поцелуй Бога.
Он нежно нашептывал, был то сладок,
то вечен, то по-жестокому бесконечен,
то милостив. Но игрив всегда.
Ведь играть с очень чуткой душой музыканта,
то пианиста, то скрипача, гитариста, — неизбежно для Него самого, как гольф.
В лунку попасть — и чтоб метко и сразу в боль.
Есть такие люди, которые не уходят, хоть метлой гони.
Они варятся в твоего сердца горячей печи,
безбожно нуждаются, страсть подпитывают, обнажаются
безбожно нуждаются, страсть подпитывают, обнажаются.
Раздевают сами всю душу твою. И не каются.
И ты как не беги от них, не дыши в противоположную сторону своей души, —
они останутся. Не залечивать раны — ни твои, ни свои, —
а чтобы вновь искупить свои страхи и грех перед своими губами —
в Бесконечности Век.

Она, безусловно, самая замечательная

Миша Костров



Она, безусловно, самая замечательная.
Это самый главный повод с ней не встречаться,
Сделать все, чтобы никогда друг друга не знать,
Случайно столкнувшись, не позволить истории начаться.

Отвести взгляд, дернувшись от внезапного:
«Не подскажите, который час?
Ваше лицо мне кажется смутно знакомым.
Где мы раньше могли пересекаться?»

Параллельными прямыми, каждый в свое будущее,
Где ни под каким предлогом не общаться.
Как не общаются с сушей рыбы, с глубиной птицы.
Таким образом, всё живое хочет предохраниться от гибели.

Понимая, что гибель неизбежна и у каждого свой час,
Но не сейчас и не здесь — этому не отдаться!
«Простите, забыл часы. Вижу вас в первый раз...», — бормотать,
Нас так просто не взять, нам не сдаться.

Именно потому, что она самая замечательная.
Кто-то другой её так и не распробует.
Не сможет подобрать комбинацию дыхания и прикосновений,
Вызывающих вибрацию, превращающую в бесконечность мгновение.

Вот он вошел в неё, небрежно, словно в пустую квартиру,
Ни алтаря не заметив, ни запаха, на колени не став.
Уходя домой, пятился непрошеным гостем — Чувство томило его, словно черпал океан горстью.

А она такая — не вычерпать, можно лишь окунуться,
С головой, сворачиваясь калачиком на всю жизнь,
Так уютно — плевать, проснуться или не проснуться.
Беги от нее! От таких замечательных подальше держись.

Железный занавес

Миша Костров



Кристиан пишет, своей дорогой дочери:
Об очередях, о хлебе насущном днесь,
О глазах матери, тусклых пальто осени,
О том, что выживать стало ещё трудней.

Кристиан пишет, о том, как в её Африке,
Гадают на спящих львах и кушают антилоп.
Он никогда не был дальше своего Мурманска — Всегда боялся летать и, в общем, был остолоп.

Кристиан пишет, слезами, кровью, чернилами — Она где-то там, ей в январе двадцать пять…
Ему шестьдесят и вроде хватает сил ещё
На то, чтоб мечтать когда-то её обнять.

Кристиан пишет, ночью, на кухне, шепотом,
Боясь разбудить соседского стукача,
О том, как с отчаянием борется скользкой похотью,
Ломая перья пытается строчки кончать.

Кристиан пишет, молча, мыча, как каторжный,
О боли в суставах, о том, что хочет уйти.
О том, как с потертой стены… она там такая милая!
Ныряет в подполье снов, пытаясь её найти.

Прошла пора открытых маек

Александр Олешко



Прошла пора открытых маек
И ветер норовит продуть насквозь
Она идет — как будто бы гуляет
На самом деле ищет жизни ось

Ей признаются каждый день в любви
Цветами разрисованы в квартире стены
Она стройна, мила но каблуки
Напоминают болью в икрах — тело тленно

Родители устали говорить о свадьбе
Подруги плодоносят по второму кругу
Она читает Веллера в оригинале
И ищет третий глаз и заклинает духов

Она самодовольна и скромна
Её походка — будто вызов миру
Когда присядет где-то у окна
Читает книгу или пишет…в меру

О том, как моногамия грустна
Как экзорцисты врали четверть века
Как будто мир для нее — это пелена
А её разум вечно требует ответов

Конфуций про таких сказал бы
人贵有自知之明 (Рэн гуи ю ци-чжи-чжи-мин)
Она оспорила его бы все равно
И каждый день находит Ци и пьет вино

Каким-то чудом повстречалась она мне
Я не хотел — так получилось, был тогда изгоем
Такой себе «социопат" на раненом коне
Что скачет и питается своим же воем

Она дала мне то, что не понять
Нельзя это понюхать и потрогать
Я знаю — время не вернется вспять
Я чувствую, что важен не вокзал, важна дорога