Купюры высшего пилотажа

Беспрецедентный скандал разразился в российских Вооруженных силах. О поборах, которыми сопровождается выполнение приказа министра обороны о премировании офицеров, впервые открыто заявили летчики легендарного Липецкого центра боевого применения и переучивания летного состава. Эта часть уже десятилетия считается лучшей в ВВС, ее возглавляет Герой России Александр Харчевский. Именно его пассажиром был на боевом самолете Владимир Путин, а в прошлом году Харчевский вместе со своими подчиненными летал 9 мая над Красной площадью. И вот, как оказалось, в среде лучших из лучших тоже процветают коррупция и откаты. А созданная для проверки вскрывшихся фактов комиссия, по словам офицеров, занимается не разбором дела, а “тушит пожар” — старается сохранить лицо части. Летчики, которых теперь активно прессуют, вышли на корреспондента “МК”.





Подмосковье. Ночь. Около трех утра. Горизонт уже чуть начинает светлеть. Я стою на детской площадке у качелей, с диктофоном в руках и беседую с двумя офицерами Липецкого центра. Один из них — тот самый летчик-инструктор, старший лейтенант Игорь Сулим, который наделал столько шуму в Интернете своим обращением, другой — заместитель командира эскадрильи майор Антон Смирнов.

Когда накануне вечером эти двое позвонили мне по телефону, заявив, что хотели бы поговорить лично и передать мне бесспорные доказательства своей правоты, я сказала, что готова через день-два к ним приехать. Однако они сказали: мы не можем ждать, время работает против нас. Завтра-послезавтра майору Смирнову объявят о возбуждении против него уголовного дела, и тогда общение с журналистом может уже расцениваться как нарушение закона. Потому спустя несколько часов они сами примчались ко мне на машине. Домой зайти отказались — спешили назад. Мы так и простояли во дворе до рассвета, распугивая своими эмоциональными репликами местных котов. — Расскажите, как на практике происходили поборы? В какие сроки, когда, сколько?

Антон: — Всего у нас в год 13 денежных выплат: 12 ежемесячно и одна по итогам. Сроки сборов устанавливались жесткие.

Игорь: — Каждый месяц только наша эскадрилья должна была сдавать 185 тысяч.

Антон: — У других были свои суммы. И я уверен, что люди все же это подтвердят.

— И сколько лично вы должны были платить?

Антон: — Чистая зарплата у меня 34 тысячи с копейками. Согласно приказу министра № 400, я ежемесячно получал еще 78 тысяч. Из этих денег платил 20 тысяч. Но тут ситуация такая: там ведь не все уходило в эти 185 тысяч поборов. У нас ведь были и люди, лишенные этой премии тем же самым командиром. Но они работают вместе с нами и выполняют свои обязанности точно так же. Я не могу сидеть в одной кабине с человеком, который получает в три раза меньше, чем я, за ту же работу. Соответственно мы на своем офицерском собрании решили: нас премируют, а мы сами с этих денег будем премировать своих товарищей. Если учесть это, то в те 185 тысяч у меня уходило порядка 10–12 тысяч.

— И все же не ясно: кто вам говорил, что вы должны собрать столько-то?

Антон: — Была создана система круговой поруки. К примеру, в прошлом году, как-то придя с очередного совещания, командир эскадрильи просто сел и сказал: мужики, вот сумма, которую нам определили в кабинете у Ковальского (начальник штаба центра. — Авт. ). Там совещается весь руксостав. Причем денежки должны сдаваться вместе с рапортом, где сказано: денежных средств не собиралось, получил в полном объеме и т. д. Над тем, кто отказывался это писать, автоматически зависал выговор.

— И как эти суммы обосновывали?

Антон: — В том-то и дело, что без всяких объяснений. Кроме этого, собирали ведь и на внутренние нужды. У нас же сейчас, как в советские времена, в эскадрильях появились солдаты-срочники. И в месяц каждая эскадрилья собирала по пять тысяч в казарму.

— Зачем?

Антон: — Тряпки, краски, мелкий ремонт… Кстати, если посчитать: 4 эскадрильи, по 5 тысяч в месяц каждая — это 20 тысяч. За год — 240 тысяч. Евроремонт можно на них в казарме сделать. Но его что-то там не видно.

— Но был ли хоть кто-то, кто бы сказал: не буду платить?

Антон: — Да, технический состав отказался. Если кто-то из них уйдет, это будет невосполнимая потеря. Если летчика лишают полетов, все: ты — никто. А на техсостав мер воздействия меньше, чем на летный.

Мне, к примеру, было открытым текстом сказано: если я не соберу с эскадрильи денег, мне конец. И комэску пообещали: не дожмешь — уволишься. И он сказал: мужики, я никого заставить не могу, но ситуация такая.

— Ну да, сегодня, когда идут сокращения, легко уволить любого?

Антон: — Конечно! Тень увольнения над каждым висит постоянно.

Игорь: — Меня некоторые попрекают, дескать, надо было сначала отцу все сказать (отец Игоря в Главном штабе ВВС исполняет обязанности начальника управления фронтовой и армейской авиацией. — Авт. ). Но уж в той-то ситуации меры воздействия на меня точно нашли бы. Чуть позже наверняка придрались бы к чему-то и лишили выплат по “четырехсотому”. Все бы повернули так, что я возмущаюсь потому, что не получаю премии.

Антон: — Со мной похожее произошло. Когда стало известно, что мы с ним заодно, с совещания выходит один офицер и говорит: “Антон, сейчас тебе объявят выговор”. И точно: сразу после построения мне объявляют выговор за нарушение формы одежды. Но против этого не попрешь. Факт нарушения был. Так же, как и еще у половины строя. Этот повод в армии часто используется.

А потом в комиссии меня спрашивали: ты заступился за лейтенанта потому, что тебя самого лишили “четырехсотого”? Дескать, обиженный замкомэск решил всем тут отомстить. Да ладно, Бог им судья.



— Ага, страшная месть: вам повесили выговор, а вы из мести решили повесить на себя еще и уголовное дело.

Игорь: — Сегодня все пытаются свести к тому, что прославленному Липецкому центру надо сохранить лицо и честь. Но почему никто не говорит о чести людей, которые здесь служат? Сейчас здесь реально сидят три командира эскадрилий, которых по совести можно было бы вызвать на суд офицерской чести и выдать каждому пистолет с одним патроном, пусть сами решение примут. Потому что поступают они сейчас далеко не по-офицерски.

Да, и мы сами не святые. Тоже год сидели молчали. Пытались, правда, решать что-то через ФСБ, через прокуроров, пока не выяснилось, что там сразу же закладывали людей командиру. А вот сейчас рот открыли, а нам его затыкают.

Антон: — Когда Игорь собрался выступить с этим заявлением, он предварительно показал его мне. Я прочел и сказал: если ты его опубликуешь, то я пойду с тобой до конца. Затем мы позвонили нашему бывшему командиру эскадрильи майору Евгению Александровичу Кубареву. Сейчас пришел новый командир эскадрильи. Он выпустился из академии, стал на должность 15 марта и к этому отношения не имеет. А майор Кубарев до этого был нашим командиром, затем ушел на повышение в отдел боевой подготовки авиацентра — и мы все ему рассказали. Он сказал: если что, мужики, пойдем вместе.

И вот теперь против Кубарева и меня (против Игоря — нет) возбуждается уголовное дело, так как мы участвовали в цепи передачи денег. Личный состав эскадрильи собирал их, отдавал командиру, и тот передавал дальше. В момент его отсутствия — а это было дважды, когда он был в отпуске и командировке, — это делал я.

Мы все это подробно описали прокурору, и естественно, что по закону против нас тоже возбудили уголовное дело. Мы по этому поводу даже никаких возмущений не высказывали — знали, на что шли. Куда более неприятно то, что мы рассчитывали на другую реакцию со стороны командования ВВС и Минобороны. Думали, приедет комиссия, чтобы реально разбираться, а приехала “пожарная команда” тушить скандал.

— Ее возглавляет Герой России замглавкома ВВС генерал-майор Виктор Бондарев? Один Герой России проверяет другого героя — начальника центра.

Антон: — Тут важно другое: человек, приехавший от главкома ВВС разобраться, сел в кабинете Харчевского, а напротив — кабинет начальника штаба центра полковника Ковальского.

— Человека, который, как вы считаете, причастен к организации всей этой денежной схемы? И все разговоры с людьми происходили на его глазах?

Антон: — Более того, каждый, перед тем как попасть к генералу Бондареву, заходил в кабинет полковника Ковальского. Там сидел не только сам Ковальский, но и начальник центра, новый командир нашей части, который при Ковальском был его замом и тоже во всем принимал участие, замполит (воспитателей в армии по-прежнему называют замполитами. — Авт. ) и представитель органов контрразведки. Все они сначала сами беседовали с этим человеком и только потом отправляли его к генералу.

— И тот все это, конечно, видел…

Антон: — Ну если кабинеты напротив? Все данные, которые люди давали генералу, практически сразу оказывались в руках командира центра и полковника Ковальского. И за сказанное генералу людей прессовали нормально и прессуют до сих пор.

— А военная прокуратура как себя вела?

Игорь: — Помощник нашего местного военного прокурора проводил у нас тестирование. Опрашивали людей из других эскадрилий: как они относятся к информации о поборах, если у них такое? Когда человек только заходил на беседу, ему говорилось, что она будет анонимной. Но как только прокурор видел подтверждение факта вымогательства денег, то по окончании беседы спрашивал фамилию этого человека, его должность.

И потом этот человек от своего командира эскадрильи слышал примерно следующее: парень, ты что-то там лишнее наболтал прокурору, а потому ты первый на увольнение.

— Почему комэск был так уверен, что этого человека уволят? Выходит, ему сверху кто-то дал подобные обещания?

Игорь: — Возможно. Во всяком случае, генерал-майор Бондарев в первой же беседе со мной сразу заявил мне: а ты не думаешь, что твоего отца сейчас уволят?

Я вот думаю, что из всех этих разбирательств могу сделать первый вывод: не только наши местные органы прокуратуры, но и органы контрразведки сдают людей полковнику Ковальскому. А мы ведь поначалу им верили… Когда уже я засомневался, решил проверить: майору Зацепину — это наш работник контрразведки — назвал две фамилии людей, которые могли бы подтвердить мои показания как свидетели.

Затем, когда уже пошел в прокуратуру, то с этой же эскадрильи назвал три фамилии — две те, что называл контрразведчику, и еще одну. И вот еду на машине со службы и вижу, как полковник Ковальский беседует с отцом одного из офицеров, которого я называл. Тот потом мне рассказал, что на него оказывалось давление, чтобы он как-то повлиял на показания своего сына.

На другой день еще один из тех троих рассказал мне, что командир эскадрильи ему заявил: у нас два неблагонадежных человека — и назвал одного и второго. Из чего я сделал вывод: органы контрразведки сливают информацию напрямую командиру базы. То есть говорить о каком-то реальном надзоре за законностью вряд ли возможно. Теперь понимаете, почему мы приехали к вам?

Антон: — В данный момент подтвердить факт поборов готова только наша третья эскадрилья. Но тогда получается, что деньги собирали лишь мы с командиром эскадрильи. Мы, конечно, показали, что передавали их полковнику Сидоренко — теоретически от нас двоих показаний должно было бы быть достаточно, но…

— Сидоренко — это кто?

Антон: — Зам по воспитательной работе нашей авиагруппы с 2010 года. Но можно предположить, что без командира части (это сейчас он начштаба. — Авт. ) полковника Ковальского такие вещи не могли бы делаться. Но говорим мы только то, что сами видели и делали: деньги передавали лично замполиту части.



На очной ставке, которую нам устроил генерал Бондарев, он спросил Сидоренко: “Ты брал деньги? “Тот ответил: “Не было такого”. А мы сидим глаза в глаза. Хотя нет, он не смотрел на меня, прятал взгляд.

— Позиция самого Харчевского как проявляется в этой ситуации?

Антон: — Ну а что он может сказать? Для него это в любом случае чревато плохими последствиями.

— А вам не кажется, что нити тянутся намного выше, к примеру в главкомат ВВС? Люди оттуда мне рассказывали, что в свое время для подчиненных существовала определенная денежная такса, чтобы попасть к некоторым военачальникам. Ну не из своего же кармана платили те, кто заходил в эти кабинеты?

Антон: — Этого-то мы и боимся… Вернее, не то чтобы боимся, я в этом почти уверен. Слишком уж большие объемы средств и слишком большое количество людей их собирало. Значит, информация должна была куда-то утекать. Если бы это происходило на уровне одной авиагруппы — один полковник Ковальский все это делал — думаю, с ним бы разобрались быстро.

— И отчитались наверх, как в ВВС победили коррупцию.

Антон: — Ну а если человек приехал не разбираться, а выясняет, кого прессовать, а кого нет, то какие мы еще можем сделать выводы?

— Игорь, личные вопросы можно? Вот ты говоришь, что снимаешь вместе с кем-то из офицеров жилье, значит, ты не женат?

Игорь: — Нет.

— А как летчик ты на хорошем счету?

Антон: — Я замкомандира эскадрильи, и большинство инструкторских полетов с ним выполнял я. Так вот, у меня много было летчиков, и про него могу сказать: он — один из лучших.

— Не потому что генеральский сынок?

Антон: — Это не про него. Почему я и возмущался, когда мне члены комиссии стали говорить: так парень-то, дескать, просто хотел уволиться, уйти в гражданскую авиацию и решил громко хлопнуть дверью. Это — чушь!

Во-первых, у Игоря оставалось всего пять полетов, чтобы повысить квалификационную категорию до летчика 2-го класса. С этой классности начинают уже платить хорошую надбавку. Да и на “гражданку” уходить в этом статусе выгоднее. Во-вторых, он — участник накопительной ипотечной системы. До получения жилья ему осталось 5 месяцев. Уходить сейчас — где логика?

— Почему сейчас Игорь отстранен от полетов? На каком основании?

Игорь: — Мне говорят: ты написал рапорт на увольнение. Это правда, но я сделал это сгоряча, когда по поводу меня сделали одно заявление на постановке задачи. Вот тогда я и сказал: мной написан рапорт по причине вымогательства. Однако этот рапорт никто не подписывал. Командир звена первым должен это сделать. А он сказал: погоди, не горячись. И другие командиры тоже: успокойся, надо подождать, убери его, чтоб никто не видел.

— Забрать рапорт можно?

Игорь: — Да, но мы его на столе оставили, и он как-то попал к командиру авиагруппы.

— И он теперь будет прессовать твоих командиров, чтобы все, кто должен, его подписали?

Антон: — Не думаю. Рапорт написан некорректно, сгоряча начеркал неправильно — лишнее доказательство, что не собирался увольняться. Так что, думаю, рапорт можно считать недействительным. Сомневаюсь, что командир звена его подпишет. Хотя, надавить можно на каждого: у всех семьи, дети. Кстати, мы с бывшим командиром эскадрильи приняли решение — скажу сейчас страшную вещь: эвакуируем свои семьи из города. Мы, конечно, не думаем, что кто-то наймет киллера, но не исключаю каких-то целенаправленных хулиганских действий: пацан пойдет из школы, а подростки его изобьют. Лучше перестраховаться.

— Каких результатов вы хотите от нашего разговора?

Антон: — Наша главная цель, чтобы приехала нормальная независимая комиссия, нормальная прокуратура.

Игорь: — Не из Тамбова, а из Москвы. То есть те люди, которым я, по сути, и писал в Интернете. Иначе с такими разборками нас тут всех задушат. Мы сейчас перед таким прецедентом стоим!

Антон: — На нас смотрят все Вооруженные силы.

Игорь: — Если сейчас у них получится нас удушить, то те люди, что обирают офицеров, страх потеряют совсем, а те, кого обирают, — окончательно потеряют веру в командиров. Последствия будут страшные.

P. S. Когда верстался этот материал, стало известно, что старший лейтенант Игорь Сулим был уволен из Вооруженных сил. Скорость, с которой это произошло, удивляет. Рапорт лейтенанта командиры пустили-таки в дело. Хотя он неверно составлен и на нем нет всех необходимых подписей, а потому и его увольнение можно считать незаконным. Игорь вместе со своими товарищами еще собирается побороться. А потому ребята сейчас очень нуждаются в помощи квалифицированных юристов и правозащитников.

© mk.ru

Источник: www.yaplakal.com/