665
0,2
2014-04-04
Карьерный рост
— Входите, девушка!
На пороге студии Нинка заробела. Знала она этих киношников. Сейчас еще раздеваться заставят. А насчет этого Нинка для себя все твердо решила: ни-ни!
Интерьер кабинета к оголению тела, впрочем, не располагал. Помещение было очень похоже на кабинет домоводства в поселковой школе. Тот был узок, как пенал, а вдали, у окна, стоял учительский стол. Только здесь вместо учителя сидел продюсер. И еще какой-то юркий тип крутился у камеры. Еще был зачем-то холодильник.
Проскользнула мысль, что вдруг эти двое ведут прямую трансляцию? «Да и пусть их!» — решила Нинка. А официанткой в рыгаловку она больше не пойдет! Лучше будет — вон, как здесь обещают — в музыкальных клипах сниматься.
— Как вас зовут? — спросил продюсер.
— Ни… Нина, — одними губами, вдруг с удивлением для себя охрипнув, произнесла она.
— Снимались ли где-нибудь?
— Снималась? — беспомощно повторила она.
Нет, конечно же, нигде она не снималась. Ни в фильмах, ни в клипах, ни в рекламе. И сейчас ей надо было что-то сказать, чтобы хоть как-нибудь расположить к себе этих дядек. Что-то такое, чтобы они не сказали: «Иди отсюда, девочка, нам такие не нужны!»
— Так снималась или нет? — сказал продюсер и вдруг принялся яростно чесать у себя под бородой, будто его там кто-то укусил.
— Да, — сказала Нинка.
— Где?
— В школе?
— Оп-паньки! Интересно! — присвистнул шустрик у камеры.
— То есть как — в школе? — вытаращил глаза продюсер.
— Ну, для доски почета…
Эти двое вдруг стали ржать. Продюсер так даже чуть не бился лбом об стол, повторяя:
— Для доски почета! Я хуею, дорогая редакция! Анекдот, бля!
Нинка поняла, что опозорилась. Сейчас ее выгонят. И что можно сделать? Что?
— Фотографии ты тоже не принесло, чудо в перьях? — спросил юркий.
— Не… Не принесла… А надо? Ой! А я не знала! — забормотала Нинка.
— В следующий раз с доски почета сними и принеси, — наставительно поднял палец продюсер.
Он что, серьезно? Вдруг свело судорогой живот. Перехватило дыхание.
— Да садись, что стоишь? — сказал бородатый, указывая на стул.
И действительно. Нинка сообразила, как жалко, должно быть, она сейчас выглядит. Стоя и ссутулившись. Судорога в животе распустила щупальца, как атакующий спрут. Нинка пукнула.
Надо было, наверное, что-то сказать. Извиниться. Но повисла тишина. И в ней, в этой тишине поплыл тонкой струйкой сладковатый запах. Примерно как от мясокомбината в их поселке.
Мысленный Нинкин взор вдруг обрел необычайную четкость. Перед ним возник забор спецшколы, громада мясухи, Иваныч на велосипеде, на руле авоськи, в них бутылки, а Иваныч с утра — уже в говно. Знакомые лица. «Ой, Нинок! Не сложилось в Москве, да?» Прыщавый уголовник Юрка. Опять у него сосать. Только по возвращении еще и просить прощения за то, что была такой дурой. «Нет!» — билось в истерике все Нинкино существо. «Да! — чеканил голос разума. — Пойдешь работать на мясуху, как мама!»
— А она мне все больше нравится, — сказал шустрый у камеры. — Ты откуда, чудо?
— Из Трактора мы, — зачем-то сказала Нинка в множественном числе.
Трактором назывался ее поселок городского типа.
— «Нина-Нина, как картина, это трактор и мотор», — проговорил продюсер, пальцами опять принялся скрести подбородок, посмотрел на оператора. — Нину Хаген не слушал в молодости, а, Дим?
— Я по «волне» в детстве прикалывался, — сказал оператор. — На хуй мне ваш панк-рок не ввалился.
А продюсер уже достал пальцы из бороды, смотрел на Нинку с лукавым ленинским прищуром и говорил явный бред:
— Нина Хаген… Нина Трактор… Хе, оба варианта охуенные…
Нинка ничего не понимала. Да, собственно, уже не старалась. «Опять сосать, — выл в голове тоскливый ветер. — Второй ведь раз уже не вырвусь!»
— А ну-ка, Нина Трактор, застони! — вдруг велел продюсер.
Почему ее не гонят? Может, это ее шанс?
Нинка послушно исторгла тихий стон.
— Не фонтан, — пробормотал продюсер. — А завизжать от удовольствия слабо, Нина Трактор?
Нинка завизжала. От души. Громко.
— Ты дура, что ли? — спросил оператор Дима. — Вообще не всасываешь, что ли, о чем тебя просят? Не всасываешь?
— А достань-ка огурец! — прервал его продюсер.
Оператор направился к холодильнику, открыл дверцу. Нина не без удивления заметила там початую бутыль коньяка, нарезанный на дольки лимон. И длинный, зеленый огурец на почти пустой полке. Его-то и взял оператор, положил на стол.
— А сумеешь ли ты, Нина Трактор, поднять его без помощи рук?
Ну, это было легко. Нинка аккуратно подхватила овощ губами, предварительно провела по нему языком.
Она сидела как дура, с огурцом во рту. А продюсер и оператор смотрели на нее широкими от удивления глазами.
— Не, Димыч, ты видел? — произнес продюсер. — Она же гений, бля, наша Нина Трактор!
***
В поселок Нинка приехала ненадолго, через восемь месяцев. То ли родина стала еще грязнее, чем была, то ли Нинка слишком хорошо о ней думала. Она смотрела на мостовую, и ей казалось, что невидимая рука кого-то большого с поварешкой от души, с горкой распределила в ямы на асфальте густую, добротную грязевую кашу.
Нинка сошла с автобуса у спецшколы, осторожно пошла по обочине.
Подул со стороны мясокомбината ветер. Нинка призналась себе, что соскучилась даже по этому запаху, всегда напрочь отбивавшему у нее аппетит.
Навстречу катил на велосипеде Иваныч. На руле болталась авоська с бутылками.
— Здравствуй, Иваныч! — улыбнулась ему Нинка.
Иваныч поднял голову, посмотрел на нее. Свирепость уходила с его небритого лица, сменяясь радостным удивлением.
— Нинка! Ты, что ли? Ну, ни фига ж себе!
— Ага, дядь Иваныч, я это…
— Да ты совсем королевой стала! А мамка с Генкой тебя заждались уже.
— Уж не врал бы про Генку! — возмутилась Нинка.
Генка был ее неофициальный отчим. Нинка открыто ненавидела его. За все эти хватания за жопу, за угрозы, за то, что мать пиздит.
По пути к дому встретила Барабукину. Ох, и разжирела бывшая одноклассница! А одежка какая!
Мама плакала от радости. Вывалил похмельный, отвратительный Генка. Чесал грязное пузо под майкой.
— Да кто ж ты теперь, доченька?! — причитала мать, сильно постаревшая меньше, чем за год Нинкиного отсутствия. — Ни слуху о тебе, ни духу! Вон, и писем уже не пишешь!
— Сейчас, мама, в Москве общаются только при помощи электронной почты…
— Это что ж, роботом теперь Порфирьевну с почты-то заменят? — смешно встревожилась мать.
Матушке Нинка привезла DVD-плеер. Генке — бутылку дорогой водки. И тут же об этом пожалела. Отчим выглушил ее в четыре присеста, не почувствовав никакого вкуса, достал из шкафа какой-то пятновыводитель, принялся лить его себе в стакан. Вскоре нажрался, мать вытолкала его в сарай, где у Генки была оборудована «рэзиденция» с раскладушкой.
Потом подтянулись и другие гости. Очкастый Пал Саныч, завуч их школы. Одноклассницы Воропаева и Желтоносова. Соседка Варвара Антоновна. Нинка рассказала им, что устроилась работать актрисой, на киностудию. Нет, в блокбастерах она пока не снимается. Может быть потом, уже скоро. А фильмы, в которых она играет, все больше для частных видеотек снимаются. Называется все это «арт-хаусом».
— Ну, за арт-хаусы! — встал с рюмкой в руках Пал Саныч.
Все отметили, как похорошела Нинка. Как стала модно одеваться и «говорить не по-нашему».
Посиделки почти даже не испортил внезапно проснувшийся Генка. Он ворвался в кухню, стал задирать хлипкого, очкастого Пал Саныча. Матери пришлось дать ему двадцатку на пятновыводитель. Лишь тогда удалось выпроводить.
Когда гости разошлись, мать и дочь сели на кухне. Да вдруг и обнялись.
— Я так переживаю за тебя, Ниночка, — говорила мать. — В Москве, говорят, блядства много. Ты там это… Смотри, чтобы не влипла ни во что!..
— Нет, мама! — засмеялась Нина. — Нет там никакого блядства.
Помолчав, спросила:
— А вот скажи, как ты можешь жить с этим уродом, с этим Генкой?
— Не помогает мне никто, вот так и живу. При живой-то дочери, с извергом!
— Я заберу тебя, мамочка! — пообещала Нинка. — Обязательно заберу!
— Нинк! — раздался хриплый голос от двери.
У двери стоял Юрик. Как же хотелось Нинке избежать этой встречи! Ну, да если учитывать, что по поселку новости разносятся как пожар в степи, его появлению удивляться не стоило.
— Чего тебе?
— Поговорить.
Нинка зажмурилась. «Сказать ему, чтобы шел на хуй? Драться начнет, буянить. Ладно уж, поговорим…»
Вышли на улицу.
— Чё, крутая стала? Деловая, да? — нехорошо, по-блатному, скалясь, говорил Юрка. — Уже и друзей старых знать не знаем, в гости не зовем, да? Москалька стала, да?
— Да какая москалька, чё ты несешь? И руки убери.
— И чё — не отсосешь даже?
— Да ты охуел, Юрочка!
— Только у цыган и негров сосешь, да? — ощерился Юрка по-волчьи.
— Откуда знаешь?
— А пацаны из Артемовки говорили. Они порнушку собирают. Чё, мамка-то, поди, не знает? Давай глаза ей раскроем?
— Нет, — тихо сказала Нинка. — Не надо ей глаза раскрывать.
Она сосала у Юрки прямо на крылечке. Благо все соседи уже спали. В какой-то момент Нинка услышала слабые всхлипывания из подъезда. Мама? Но Юрка лишь крепче прижал ее голову к тому, от чего Нинка так радостно сбежала в Москву.
Когда Нина вернулась, мать стала собираться спать. Ведь вставать-то завтра было рано. Нельзя на поезд опаздывать. «Видела мама? Или нет?» — гадала Нинка. Ни до чего не додумалась, провалилась в сон.
***
— Мы терпим убытки, Ниночка, — объяснял продюсер Вова, расхаживая по стылой подвальной студии. — За электричество платить знаешь, сколько приходится? Одна эта лампа осветительная — вон сколько киловатт жрет! Заебешься расплачиваться! И что — тебе мало твоих семисот долларов?
— Мало, — сказала Нинка. — Я только за комнату триста пятьдесят плачу. А на косметику, а на колготки…
— Ты мне еще на гигиенические прокладки счет включи! — невесело усмехнулся Вова. — А я ничего, Ниночка, поделать не могу! Итак все производство на ладан дышит. Кому на хуй наши фильмы нужны? Всем, блядь, что-то особенное подавай. Вот если бы оральный секс с волкодавом, — говорят. Вот скажи, Ниночка, ты бы отсосала у волкодава?
-Да, — отчаянно сказала Нинка.
— Хм! — Продюсер запустил пальцы в бороду, заскребся. — А ведь это — мысль! Точно сможешь? Если так, то в скором времени вопрос о повышении тебе зарплаты может быть окажется рассмотрен и положительно. Хм!
— Да, — сказала Нинка, вспомнив заплаканную маму. — Конечно. Почему бы нет?
Вова уже звонил каким-то кинологам, договаривался об аренде волкодава. Ротвейлер не подходил. Овчарка тоже. Сенбернар — еще куда ни шло.
А Нинка чувствовала счастье. Вот она и сделала первый карьерный шаг в столице! И теперь-то Нинка знала, что все у нее — получится.
©LoveWriter.
Источник: www.yaplakal.com/
На пороге студии Нинка заробела. Знала она этих киношников. Сейчас еще раздеваться заставят. А насчет этого Нинка для себя все твердо решила: ни-ни!
Интерьер кабинета к оголению тела, впрочем, не располагал. Помещение было очень похоже на кабинет домоводства в поселковой школе. Тот был узок, как пенал, а вдали, у окна, стоял учительский стол. Только здесь вместо учителя сидел продюсер. И еще какой-то юркий тип крутился у камеры. Еще был зачем-то холодильник.
Проскользнула мысль, что вдруг эти двое ведут прямую трансляцию? «Да и пусть их!» — решила Нинка. А официанткой в рыгаловку она больше не пойдет! Лучше будет — вон, как здесь обещают — в музыкальных клипах сниматься.
— Как вас зовут? — спросил продюсер.
— Ни… Нина, — одними губами, вдруг с удивлением для себя охрипнув, произнесла она.
— Снимались ли где-нибудь?
— Снималась? — беспомощно повторила она.
Нет, конечно же, нигде она не снималась. Ни в фильмах, ни в клипах, ни в рекламе. И сейчас ей надо было что-то сказать, чтобы хоть как-нибудь расположить к себе этих дядек. Что-то такое, чтобы они не сказали: «Иди отсюда, девочка, нам такие не нужны!»
— Так снималась или нет? — сказал продюсер и вдруг принялся яростно чесать у себя под бородой, будто его там кто-то укусил.
— Да, — сказала Нинка.
— Где?
— В школе?
— Оп-паньки! Интересно! — присвистнул шустрик у камеры.
— То есть как — в школе? — вытаращил глаза продюсер.
— Ну, для доски почета…
Эти двое вдруг стали ржать. Продюсер так даже чуть не бился лбом об стол, повторяя:
— Для доски почета! Я хуею, дорогая редакция! Анекдот, бля!
Нинка поняла, что опозорилась. Сейчас ее выгонят. И что можно сделать? Что?
— Фотографии ты тоже не принесло, чудо в перьях? — спросил юркий.
— Не… Не принесла… А надо? Ой! А я не знала! — забормотала Нинка.
— В следующий раз с доски почета сними и принеси, — наставительно поднял палец продюсер.
Он что, серьезно? Вдруг свело судорогой живот. Перехватило дыхание.
— Да садись, что стоишь? — сказал бородатый, указывая на стул.
И действительно. Нинка сообразила, как жалко, должно быть, она сейчас выглядит. Стоя и ссутулившись. Судорога в животе распустила щупальца, как атакующий спрут. Нинка пукнула.
Надо было, наверное, что-то сказать. Извиниться. Но повисла тишина. И в ней, в этой тишине поплыл тонкой струйкой сладковатый запах. Примерно как от мясокомбината в их поселке.
Мысленный Нинкин взор вдруг обрел необычайную четкость. Перед ним возник забор спецшколы, громада мясухи, Иваныч на велосипеде, на руле авоськи, в них бутылки, а Иваныч с утра — уже в говно. Знакомые лица. «Ой, Нинок! Не сложилось в Москве, да?» Прыщавый уголовник Юрка. Опять у него сосать. Только по возвращении еще и просить прощения за то, что была такой дурой. «Нет!» — билось в истерике все Нинкино существо. «Да! — чеканил голос разума. — Пойдешь работать на мясуху, как мама!»
— А она мне все больше нравится, — сказал шустрый у камеры. — Ты откуда, чудо?
— Из Трактора мы, — зачем-то сказала Нинка в множественном числе.
Трактором назывался ее поселок городского типа.
— «Нина-Нина, как картина, это трактор и мотор», — проговорил продюсер, пальцами опять принялся скрести подбородок, посмотрел на оператора. — Нину Хаген не слушал в молодости, а, Дим?
— Я по «волне» в детстве прикалывался, — сказал оператор. — На хуй мне ваш панк-рок не ввалился.
А продюсер уже достал пальцы из бороды, смотрел на Нинку с лукавым ленинским прищуром и говорил явный бред:
— Нина Хаген… Нина Трактор… Хе, оба варианта охуенные…
Нинка ничего не понимала. Да, собственно, уже не старалась. «Опять сосать, — выл в голове тоскливый ветер. — Второй ведь раз уже не вырвусь!»
— А ну-ка, Нина Трактор, застони! — вдруг велел продюсер.
Почему ее не гонят? Может, это ее шанс?
Нинка послушно исторгла тихий стон.
— Не фонтан, — пробормотал продюсер. — А завизжать от удовольствия слабо, Нина Трактор?
Нинка завизжала. От души. Громко.
— Ты дура, что ли? — спросил оператор Дима. — Вообще не всасываешь, что ли, о чем тебя просят? Не всасываешь?
— А достань-ка огурец! — прервал его продюсер.
Оператор направился к холодильнику, открыл дверцу. Нина не без удивления заметила там початую бутыль коньяка, нарезанный на дольки лимон. И длинный, зеленый огурец на почти пустой полке. Его-то и взял оператор, положил на стол.
— А сумеешь ли ты, Нина Трактор, поднять его без помощи рук?
Ну, это было легко. Нинка аккуратно подхватила овощ губами, предварительно провела по нему языком.
Она сидела как дура, с огурцом во рту. А продюсер и оператор смотрели на нее широкими от удивления глазами.
— Не, Димыч, ты видел? — произнес продюсер. — Она же гений, бля, наша Нина Трактор!
***
В поселок Нинка приехала ненадолго, через восемь месяцев. То ли родина стала еще грязнее, чем была, то ли Нинка слишком хорошо о ней думала. Она смотрела на мостовую, и ей казалось, что невидимая рука кого-то большого с поварешкой от души, с горкой распределила в ямы на асфальте густую, добротную грязевую кашу.
Нинка сошла с автобуса у спецшколы, осторожно пошла по обочине.
Подул со стороны мясокомбината ветер. Нинка призналась себе, что соскучилась даже по этому запаху, всегда напрочь отбивавшему у нее аппетит.
Навстречу катил на велосипеде Иваныч. На руле болталась авоська с бутылками.
— Здравствуй, Иваныч! — улыбнулась ему Нинка.
Иваныч поднял голову, посмотрел на нее. Свирепость уходила с его небритого лица, сменяясь радостным удивлением.
— Нинка! Ты, что ли? Ну, ни фига ж себе!
— Ага, дядь Иваныч, я это…
— Да ты совсем королевой стала! А мамка с Генкой тебя заждались уже.
— Уж не врал бы про Генку! — возмутилась Нинка.
Генка был ее неофициальный отчим. Нинка открыто ненавидела его. За все эти хватания за жопу, за угрозы, за то, что мать пиздит.
По пути к дому встретила Барабукину. Ох, и разжирела бывшая одноклассница! А одежка какая!
Мама плакала от радости. Вывалил похмельный, отвратительный Генка. Чесал грязное пузо под майкой.
— Да кто ж ты теперь, доченька?! — причитала мать, сильно постаревшая меньше, чем за год Нинкиного отсутствия. — Ни слуху о тебе, ни духу! Вон, и писем уже не пишешь!
— Сейчас, мама, в Москве общаются только при помощи электронной почты…
— Это что ж, роботом теперь Порфирьевну с почты-то заменят? — смешно встревожилась мать.
Матушке Нинка привезла DVD-плеер. Генке — бутылку дорогой водки. И тут же об этом пожалела. Отчим выглушил ее в четыре присеста, не почувствовав никакого вкуса, достал из шкафа какой-то пятновыводитель, принялся лить его себе в стакан. Вскоре нажрался, мать вытолкала его в сарай, где у Генки была оборудована «рэзиденция» с раскладушкой.
Потом подтянулись и другие гости. Очкастый Пал Саныч, завуч их школы. Одноклассницы Воропаева и Желтоносова. Соседка Варвара Антоновна. Нинка рассказала им, что устроилась работать актрисой, на киностудию. Нет, в блокбастерах она пока не снимается. Может быть потом, уже скоро. А фильмы, в которых она играет, все больше для частных видеотек снимаются. Называется все это «арт-хаусом».
— Ну, за арт-хаусы! — встал с рюмкой в руках Пал Саныч.
Все отметили, как похорошела Нинка. Как стала модно одеваться и «говорить не по-нашему».
Посиделки почти даже не испортил внезапно проснувшийся Генка. Он ворвался в кухню, стал задирать хлипкого, очкастого Пал Саныча. Матери пришлось дать ему двадцатку на пятновыводитель. Лишь тогда удалось выпроводить.
Когда гости разошлись, мать и дочь сели на кухне. Да вдруг и обнялись.
— Я так переживаю за тебя, Ниночка, — говорила мать. — В Москве, говорят, блядства много. Ты там это… Смотри, чтобы не влипла ни во что!..
— Нет, мама! — засмеялась Нина. — Нет там никакого блядства.
Помолчав, спросила:
— А вот скажи, как ты можешь жить с этим уродом, с этим Генкой?
— Не помогает мне никто, вот так и живу. При живой-то дочери, с извергом!
— Я заберу тебя, мамочка! — пообещала Нинка. — Обязательно заберу!
— Нинк! — раздался хриплый голос от двери.
У двери стоял Юрик. Как же хотелось Нинке избежать этой встречи! Ну, да если учитывать, что по поселку новости разносятся как пожар в степи, его появлению удивляться не стоило.
— Чего тебе?
— Поговорить.
Нинка зажмурилась. «Сказать ему, чтобы шел на хуй? Драться начнет, буянить. Ладно уж, поговорим…»
Вышли на улицу.
— Чё, крутая стала? Деловая, да? — нехорошо, по-блатному, скалясь, говорил Юрка. — Уже и друзей старых знать не знаем, в гости не зовем, да? Москалька стала, да?
— Да какая москалька, чё ты несешь? И руки убери.
— И чё — не отсосешь даже?
— Да ты охуел, Юрочка!
— Только у цыган и негров сосешь, да? — ощерился Юрка по-волчьи.
— Откуда знаешь?
— А пацаны из Артемовки говорили. Они порнушку собирают. Чё, мамка-то, поди, не знает? Давай глаза ей раскроем?
— Нет, — тихо сказала Нинка. — Не надо ей глаза раскрывать.
Она сосала у Юрки прямо на крылечке. Благо все соседи уже спали. В какой-то момент Нинка услышала слабые всхлипывания из подъезда. Мама? Но Юрка лишь крепче прижал ее голову к тому, от чего Нинка так радостно сбежала в Москву.
Когда Нина вернулась, мать стала собираться спать. Ведь вставать-то завтра было рано. Нельзя на поезд опаздывать. «Видела мама? Или нет?» — гадала Нинка. Ни до чего не додумалась, провалилась в сон.
***
— Мы терпим убытки, Ниночка, — объяснял продюсер Вова, расхаживая по стылой подвальной студии. — За электричество платить знаешь, сколько приходится? Одна эта лампа осветительная — вон сколько киловатт жрет! Заебешься расплачиваться! И что — тебе мало твоих семисот долларов?
— Мало, — сказала Нинка. — Я только за комнату триста пятьдесят плачу. А на косметику, а на колготки…
— Ты мне еще на гигиенические прокладки счет включи! — невесело усмехнулся Вова. — А я ничего, Ниночка, поделать не могу! Итак все производство на ладан дышит. Кому на хуй наши фильмы нужны? Всем, блядь, что-то особенное подавай. Вот если бы оральный секс с волкодавом, — говорят. Вот скажи, Ниночка, ты бы отсосала у волкодава?
-Да, — отчаянно сказала Нинка.
— Хм! — Продюсер запустил пальцы в бороду, заскребся. — А ведь это — мысль! Точно сможешь? Если так, то в скором времени вопрос о повышении тебе зарплаты может быть окажется рассмотрен и положительно. Хм!
— Да, — сказала Нинка, вспомнив заплаканную маму. — Конечно. Почему бы нет?
Вова уже звонил каким-то кинологам, договаривался об аренде волкодава. Ротвейлер не подходил. Овчарка тоже. Сенбернар — еще куда ни шло.
А Нинка чувствовала счастье. Вот она и сделала первый карьерный шаг в столице! И теперь-то Нинка знала, что все у нее — получится.
©LoveWriter.
Источник: www.yaplakal.com/
