Феликс Комаров
Прокашлявшись, Пётр начал вступительную речь, он первый раз пришёл на встречу общества анонимных марионеток и ужасно волновался. «Добрый день, меня зовут Пётр, и я марионетка». «Здравствуй, Пётр»! -ответил слаженный хор голосов. «Всё свою жизнь я страдаю и ничего не могу с этим поделать. Днём я вынужден играть в дурацких спектаклях, а на ночь меня запирают в тесную, тёмную коробку. Дети, эти исчадия ада, обзывают меня Петрушкой и кидают в меня жвачки, а иногда даже стреляют скобками. Кукольник относится ко мне как к своей собственности, делает со мной всё, что хочет. Представьте себе», на этих словах Пётр почувствовал ком в горле, «этот негодяй, жалкий пьяница он, он бросил меня без присмотра, и огромный лохматый монстр схватил меня своими зубами» (рыдания душили, мешали говорить) «я, я, чудом остался жив, левая рука до сих пор плохо сгибается». Для подтверждения его слов ниточка натянулась, левая рука поднялась, но остановилась на полпути. «Вот видите», сквозь рыдания сказал Пётр. Сочувственные вздохи были ему ответом. «Эта сволочь сшила меня, что бы зарабатывать себе на водку. В его тупую голову даже не пришло, что, появившись, я буду страдать. Играя в его бездарных спектаклях, я вынужден постоянно бить других кукол, а потом, лёжа в тесном сундуке терзаться виной за свои действия. Разве я мог обвинить его, своего создателя». Маленькие ниточки, идущие от пальцев, пришли в движение, и Пётр сжал кулак. Я долго плакал, я верил, что он меня любит, что я ему нужен не только для заработка денег. Я обвинял себя, что появился на свет, вот таким беспомощным и агрессивным. Я ждал, когда он обнимет меня, положит за пазуху, и мы вместе пойдём гулять по зелёным лугам, распевая песни и наслаждаясь теплом солнца. Я никогда не видел Солнца! День сменялся ночью, но он никогда не выносил меня на солнечный свет! Только обжигающий, едкий свет ламп и вонь старой ширмы, вот и всё что я знаю в жизни». В ответ на его слова раздался негодующий гул. Но я ему отомщу, я слышал, что есть огонь и он живёт в спичках, я его найду и выпущу на свободу, я пожертвую собой, но спалю этот театр! Этот старый мерзавец думает, что я ничего не понимаю, но я слышу все его разговоры, так я узнал и про солнце и про огонь. Иногда, напившись, он забывал положить меня в коробку, и я слышал телепередачи, так я узнал о свободе, о своих правах и множество других вещей. Я понял, что живой, что мне больно и страшно, что он несправедлив ко мне»! Ниточка, ведущая к макушке, блеснула под светом лампы и из открытых глаз марионетки брызнули две струйки.
«Какой дурацкий сценарий» думал Иван, стараясь одной рукой тянуть за нить, а второй включить магнитофон, на котором был записан звук, изображающий возмущенный гул голосов «наш завлит совсем мышей не ловит, где он выкопал эту дебильную пьесу? И технически сложно, надо говорить за куклу, двигать ей и еще гул голосов изображать. Мне слишком мало платят, а еще оштрафовали, что куклу поломал. Ну, выпил с другом, с кем не бывает, и забыл этого Петрушку на ступеньках, а его Шарик схватил и помял немного, всех — то делов. Отнёс её к Митрофанычу, он всё и починил, ну ладно не всё, левая рука теперь плохо работает. Я и говорю, давай новую закажем, а мне — «за твой счёт» -, ага как же, и эта сойдёт. Хозяин сволочь, совсем меня не ценит, ушёл бы, да кому в наше время нужны кукольники. Сжечь бы это всё»! На этих словах тонкий лучик солнца, пробившись сквозь пыль, коснулся его ладони и, как будто повинуясь беззвучному приказу, пальцы сжались в кулак. Мысли текли вяло и безрадостно. «Старею, вот и левая рука плохо двигаться стала, а всё эта водка, зашиб по пьяни, уволят меня, и куда я пойду, дома нет, так всю жизнь в трейлере и провел. Кончится спектакль, напьюсь и в коробку». В сердце закололо, от жалости к себе и несправедливости жизни, к глазам подкатили слёзы. Маленький паучок протянул серебристый жгутик и коснулся красной потной лысины Ивана, и то ли от этого касания, а может от обиды на жизнь, Иван заплакал.
Ангел-водитель низшего, седьмого разряда Сефариил никак не мог удобно разместить своё пятимерное тело в узкой ячейке четвёртого измерения. То, что люди видят как крылья, болело, особенно его донимало левое крыло. В светящейся сфере, заменившей ангелам голову и сердце, тёмными облаками проплывали совсем не богоугодные мысли. «Сколько мне еще возиться с этим пьяницей Иваном? Я уже сто воплощений прикован к этому уроду, и кто мне подсунул такую некачественную душу»? Даже в мыслях ангел боялся упомянуть Создателя, участь Люцифера, сброшенного в ад за своевольное поведение, стала для всех ангелов хорошим уроком. От бессилия изменить свою судьбу, к сияющим, овальным глазам подкатили слёзы. «Я жалкая марионетка, в руках того, кого даже ни разу не видел»! В сфере ангельского тела забушевала буря, изначальная любовь к Создателю столкнулась с обидой и породила багрово красные тучи ненависти, светящиеся струны, уходящие в шестое измерение, заиграли всеми цветами радуги и, потянув за шесть длинных, изящных лучей, заменяющих ангелам пальцы, заставили их сжаться в кулак. Это движение натянуло струны в душе Ивана, и твёрдая решимость любой ценой уйти из этого захудалого театра овладела всеми его мыслями. Над ширмой Пётр внезапно схватил коробок спичек и, чиркнув, фосфорной головкой о пол поджёг себя. Через 15 минут театр пылал.
Злобный кукольник смеялся,
Бил в глаза мне рампы свет,
Что за низкое коварство,
Отвечать на просьбы — нет.
Я кричу ему сквозь слёзы-
«Для чего меня создал»?
И проклятья и угрозы,
Посылаю в сонный зал.
На устах моих печати,
Говорит за ширмой он.
Прокричав свои проклятья,
Мы выходим на поклон.
