А ну, как я вас подлечу!

Наряду с благодарностью, часто приходится слышать в адрес врачей массу обидных слов, мол бестолочи, ничего не понимающие, коновалы и снобы. Правильно, всякие мы. Если оценивать по этим параметрам, то врачей-бестолочей не больше, чем бестолочей–инженеров или специалистов в любой другой области. Скажете нам нельзя ошибаться? Нельзя. Только вот и архитекторам ошибаться нельзя. Спланируй он дом или мост неграмотно, а он завалится и кого-нибудь придавит. Привезут пострадавших в больницу, а там врач – бестолочь и коновал. Вот ужас! Нигде спасенья нет, нигде не укрыться.

Ну, на счет врачебного снобизма, так это точно. В яблочко! А что с нас взять? Пока мы учимся, такого насмотримся, в таких ситуациях побываем, что историй на всю жизнь хватит.
После окончания мед. института направили меня работать в туберкулезное отделение. Врачи там долго не задерживались в силу особенностей контингента, находящегося в туберкулезных застенках. 80% больных – рецидивисты из мест не столь отдаленных, ну, а на оставшиеся 20% -это кого Бог пошлет. Вот и бросают туда всех, кто мало-мальски в медицине соображает.

Продолжение под катом…





Правда, ничего не могу сказать: Пациенты меня шибко уважали, а местный авторитет Бессонов руку свою доверял только мне для внутривенных иньекций, потому что процедурная сестра сильно нервничала из-за его высокого статуса и в вену от волнения попасть не могла. Уважуха моя росла не по дням, а по часам. А после одного случая ореол моей славы врачебной возрос до небес.

Ранним утром еду я в электричке на работу. Смотрю, мужик какой-то в тамбуре мечется, ртом воздух хватает и за сердце держится. Подошла к нему и спрашиваю, мол от чего, мужик, кручинишься. Ну, а он мне синими губами рассказывает, что будучи «зашитым», выпить себе вчера вечером позволил. Пока рассказывал, вижу еще хуже ему стало.

— Пошли, -говорю ему,- прогуляемся до моего отделения, которое в метрах ста от вокзала, если напрямик через помойку идти.
Мужик, правда покладистый оказался и сопротивляться не стал. Да и чего там куражиться, если сил жить совсем не осталось. Идет, еле ноги перебирает и авоську с батоном вареной колбасы за собой тащит. Смотрю, а авоська все ниже и ниже к земле приближается.

— Ну, — говорю, — ты, уважаемый, поднажми малость и слабину в виде прогиба ног давать не смей, потому что пришли мы уже и помощь тебе медицинская квалифицированная начнет сейчас оказываться.
Зашли в отделение, срочно даю указание мед. сестре капельницу приготовить, а пациента до прихода скорой на кровать свободную положить. Лег он и совсем помирать начал от комфортных условий. Тут зашла пожилая врач с поликлинического приема, сторожила туберкулезного отделения, посмотрела на подобранный мной экземпляр, как он заострившимися чертами лица на белый свет последние минуты смотрит и руками простынь под себя подгребает, махнула рукой, мол, поздно, помирает он, Елена Александровна.

Перепугалась я на такую невеселую картинку смотреть, подошла к нему решительно и говорю: — Ты чего это, Николай Григорьевич, огорчать меня вздумал своим преждевременным уходом. Не принято в моем отделении помирать по разным пустякам.

Начала я ему от отчаяния массаж сердца делать да так, что он аж подлетать стал на панцирной кровати. Помню, еще слова какие-то говорила в виде «Паразит ты эдакий, не смей помирать, молодой еще. Не даю я тебе разрешения на загробную жизнь». Смотрю, порозовел мужик и спокойнее дышать стал. Посмотрела я на него, тоны сердца прослушала и сама успокаиваться начала, что мой пациент передумал менять место жительства. Ну, а тем временем, пока я ему реанимационные мероприятия проводила, скорая подоспела из центрального отделения. Погрузили они моего подшефного, авоську с колбаской в ноги положили и увезли с мигалкой и сиреной в интенсивную терапию.

На следующий день, придя на работу, перво-наперво позвонила в терапию о здоровье моего попутчика спросить. «Выписали вашего Николая Григорьевича домой живым и невредимым. Ушел и спасибо не сказал». Ну, думаю, это он вам не сказал, ну, а мне то уж точно зайдет и скажет. Не зашел ни в этот день, ни на следующий.

Может какой другой врач и обиделся бы после такого случая, и зарекся бы жизни спасать неблагодарным пациентам, но не на того напали. Спасали и будем спасать, несмотря на причиненную моральную травму! Вы нам взгляд недружелюбный, а мы вам улыбку обворожительную. Вы нас подальше пошлете, а мы вам укольчик за это болезненный. В таком симбиозе работали и будем работать, потому что нет ничего дороже человеческой жизни, теплых врачебных рук и доброго слова, которые в содружестве своем возвращают пациентов с того света, иногда даже не спрося на то их разрешения.

©Елена Роговая