Лия Алтухова



Знала же и думала вначале,
Что не будет более печали,
Чем такая жгучая к нему…
Девочка «меня опять не ждали»
Бездыханно тлеет на причале,
Вытащили, но не откачали.
Словно отрывали по звену
У цепи ее ночных молчаний.
Знала же, но верила отчаянно,
А теперь погибнет посему.

Девочка «все будет по-другому»
Погрузилась в вековую кому,
Ни конем ни принцем не искома,
Замурует сердце попрочней.
И такая сладкая истома
Ей до боли головной знакома,
Нет приема против любо-лома,
И найдутся ведь погорячей,
Помоложе, понаивней даже,
Ей же после первой сердца кражи
Быть теперь до седины ничьей.

И такие милые девицы
Обитают на его страницах
Жизни, повезло же так родиться.
Каждая по-своему права.
Каждая желает быть царицей,
Только полыхают две зарницы,
Королю неведомы границы.
Автор не закончил свой роман,
Он правдив и знает многим больше:
Из двух сотен государей в Польше
По любви женились только два.

Сергей Анчуткин



Нет сарказма тоньше того,
Что понятен только тебе.
Что как ручная граната, 
Под зеленым, пятнистым и тощим
Брюхом солдата
Взрываясь, не поражает – кроме него 
– никого…

Нет издевки приятней,
Колкости слаще, 
Чем та, которую выдумал
Сам для себя…
Она штопором – вы видите!? Штопором!
Вкручивается в верхний клапан моего сердца,
И совершенно, абсолютно и однозначно
Нельзя никуда
деться…

Иногда во мне от меня 
остается так мало…
Милая, если б ты только знала
Какой это кайф — вгонять иглы себе под ногти
Глядя в твои смешные глаза и зная,
Что они ничего этого не видят – 
Да и вообще, смотрят на меня
Не всерьез,
Играя…

И смеяться – 
так нахально и гадко … 
Видишь ухмылку на моей хитрой роже?
Это мой внутренний дьявол хохочет,
Глядя, как мой Бог-Отец лупит Христа по щекам,
Оставляя уроки Свои на нежной, как Эр*с,
Коже

Если вдуматься – я тоже Творец,
Хоть и весьма эксцентричный…
За пятнадцать секунд создать полноценный ад – 
Такого, пожалуй, не делал ни Брахма, ни Иегова
А разве только, так нелюбимый публично 
Но такой близкий внутри
де Сад…

А на самом деле? 
На самом деле – мне нах*ен не нужны 
Все эти виноватые улыбки и долгие разговоры
И я терпеть не могу быть чьей-то подушкой, 
Запасным колесом
Или лечебным сиропом
Я просто хочу, чтоб кто-нибудь вытянул
Этот 
Гребаный 
Штопор.

1474 — Первый в мире закон об охране авторских прав. Венеция. Закон предусматривал, что на определенный срок данным продуктом может пользоваться только изобретатель сего. Было прописано и «моральное право». Как и со всеми законами, не все и не всегда проходило гладко. К примеру, великий Леонардо, который в те времена как раз проживал в Городе Каналов, этим законом пользоваться не решился, убоявшись церкви, которая не одобряла подобные нововведения.
До выхода данного закона обычно автор наделялся привилегиями от правителя. Касалось это в основном произведений художественных и авторы относились к ним неоднозначно, почитая подобное за грех. Дескать, не такое уж это и творение на фоне Верховного замысла. так, частичка знания, опять-таки, божественного.
Но сам факт отношения продвинутых европейских законодателей к данному вопросу весьма показателен. Да. уже более пятисот лет…

1918 — США приняли Закон о Стандартном Времени. Первыми поняли насущность введения стандартно времени, поскольку с ростом сети железных дорог нужно было как-то приводить расписание к одному знаменателю. Неудобства в обычном несовпадении местного времени — это бы еще ладно, но рост количества аварий указывал на это весьма недвусмысленно. Установили единое время по всей стране в конце 19 века. А вот мысль о делении всего Шарика на 24 часовых пояса подал канадец Стэнфорд Флеминг. За точку отсчета приняли, ясно дело, Гринвичский меридиан. Произошло это в середине 1880-х. Железнодорожные компании США и Канады быстро оценили прелесть Стандарта и быстренько на него перешли. Ну, а по прошествии трех десятков лет и Конгресс решил подсуетиться и продвинул Акт, разделивший страну на часовые пояса

Миша Костров



Если бы мы были с тобой одни,
Если бы не яркий свет, не громкий звук,
Если бы… ты только намекни —
Я не выпускал бы тебя из рук.

Слишком много «если», еще и «бы” — Столько поводов летальных, как тут взлететь,
Шепотом, случайно, лишь иногда,
Ошибиться ненароком, суметь посметь.

Мы из тех, кто тратит свои слова,
Думая между строк, пишет писем круг,
»Если бы", “случайно", «лишь иногда»,
Шепчем, «никогда» повторяя вслух.

Патри



Спи, моя детка,

не думай лишь ни о чём.

Ни о том, что роешь паяльником

гнёзда себе невидимые.

что кустарники стали до боли,

до смеха причудливы. И уродливы.

Спи моя детка.

Не думай только о нём.

Ни о ком не думай.

Просто спи, моя детка.

Он совсем о себе не волнуется,

Что уж тут тебе остается?

Защитить его?

Нет защиты против кровей,

Что так плавно, по-доброму,

себя мучать привыкли страдальчески.

Предаем себя, ни в глаз не задумываясь,

и не ценим любовь,

окаймленную странными ласками.

Спи, моя детка.

Ты совсем ему не нужна.

Ну, поплачешь чуток,

года два или три, или вечность глоток,

но зато как сладостна эта тюрьма,

ведь она

не дает тебе вновь распыляться

на гнусные, жалкие зрелища.

Спи, моя детка.

Ты проглотишь печенья кусок рано утром,

вздохнешь с низким тремором,

и почувствуешь, что так ли он был далек, — этот странный мужчина с приятным

и бархатным тенором.

Спи, моя детка.

Сергей Анчуткин



Законы киллеров запрещают
Оставлять клиента живым
Наш мирок растает, как дым,
Говоря проще – умрет
Если мы вдруг уйдем…
Или станет автономным – в памяти и на фото - 
На тех самых, где когда-то кому-то кто-то…
И варианта лишь два: либо добить контрольным в лоб
Ту любовь, перед которой падали двое ниц – 
Либо – заплатить последний взнос,
и выйти 
Из цеха убийц.

Ингурен



Давно ли мы спрашивали в молитвах утренних
не о хлебе насущном да счастья отсутствии
и мелких других делах,
а о Твоем в любви напутствии —
как жить раздетым в этих городах?

Здесь облачаются в доспехи повседневности,
втайне надеясь сдавить себя так,
чтоб теснота победила страх
перед косным взглядом прохожего — опасного и столь же похожего
своей беспробудной слепостью.

Папа, сделай им так уже невмоготу,
чтобы однажды стало им важно
обнажить уязвимую свою простоту —
да не прямо в толпе, на улице
а лучше оставшись наедине, с собою — не для того ли придумал молитвы Ты?

Не умея отчаяться и в одиночестве, начистоту
поговорить с главным жизни своей героем —
здесь каждый вглядывается в глаза другого,
у него как бы выспрашивая — «Кто я»?..
Лишь бы, лишь бы не глядеть в пустоту…

Да и то, не слишком, Пап, искренне: быстро глянут — сразу отводят взгляд.
Вот Татьяна смотрела на Онегина пристально, как заправский провизор, —
тут диагноз на всех один, но вслух о нем не говорят.
Ей захотелось шепнуть «Вы — моя еще не произошедшая история»,
но это стало слишком серьезным покушением на близость…

Вот и остается спать, а не знать:
«как бы» выбирать, в «как бы» верить и «как бы» быть —
оттачивать мастерство защищать
«как бы» свою «как бы» жизнь, от которой тошнит,
в страхе «как бы» ее потерять.

Папа, все здесь стремятся говорить душевно,
а если б хоть раз — от души!
Да только посметь — означает смерть,
а не посметь — вовсе не значит жить.

Феликс Комаров



Не ты пробуждаешься, а сознание пробуждается от тебя, как от тяжелого сна и узнает себя в каждом слове живых и умерших мастеров.

Я знаю себя как вспышку узора,
Сигнальной ракетой прорезавшей тьму.
Сплетение бликов, недолгой опорой,
Исчезнет во тьме безначального «У».
И вспыхнет, уже изменив свою форму
И вновь прорисует собою чертеж,
Соединяя и строя надгорный,
Дворец, облаченный в сияние кош.
Я знаю себя как правителя неба,
Желтеющий оттиск для первых людей,
Всего сотворенного пленник и предок…
Я ось колеса — бесконечный У-Вей.
Я знаю себя как старца Бодхидхарму.
Как Дао застывшее плотью живой.
Арджуной узнавшим адхарму и дхарму,
Сшивающим вечность холодной стрелой.
Я знаю себя Иешуа в Назарете.
Восставшее слово, оборванный крик…
Я знаю себя исчезающим в свете…
Лишь ткань сохранит мой измученный лик.
Я знаю себя растворившимся в Боге.
Казненным в Багдаде за эту любовь.
Кричащим» Я-БОГ! — посмотрите убоги,
Мансур Аль Халадж освятил свою кровь!»
Я знаю себя в Тируваннамалайи.
Танцующим Шивой за плотью больной.
Горою упавшей осколком из рая
И нежной улыбкой зовущей в покой.
Я знаю себя без имен и названий.
В своих именах этот мир сотворив…
И в каждом сверкании космоса грани,
Я-ЕСТЬ, ТО, ЧТО ЕСТЬ, я не мертв и не жив.
Омега и Альфа, стезя и стяженье,
Художник, рисующий автопортрет.
Я свет и я тень, и я их сопряженье
Четырежды ДА и четырежды НЕТ.

Лия Алтухова



Выше, ещё!!! Ну, давай, взлетай!!!
Сонно скрипят качели.
Нам по 12, домой пора,
Мама уж на пределе.
Холодно, полночь, но мы вдвоем
С Дашкой ничто не страшно,
Она провожает меня, я ее,
После случится кашель.
А перед сном на балкон,
не спит
Женька в соседнем доме,
Тополь под окнами зло скрипит,
Лезу на подоконник,
Может письмо, он же все поймет,
Мам напевает «Странник..»
Вот интересно, когда дойдет.
Женька, конечно, бабник.

Бегаем с Дашкой, как все успеть?
Завтра гуляем свадьбу.
Хочется жить, узнавать, гореть!
Даша в китайском платье,
Лака и пенки на головах,-
Будет стоять неделю.
Тополь под окнами стонет «ах»,
Нервно скрипят качели,
Сессии сдать, а потом на юг,
Хочется очень лета.
Что там опять во дворе поют?
Может сбежать с рассветом?
Планов, конечно, на миллион,
Вытащи да одень-ка.
На подоконник, в окне темно.
Женька, ну где ты, Женька?

Те же качели, но нет вина,
В сумке бутылка водки.
Пьем из горла, это страшно так — Похоронить ребенка.
Я ей твержу «только ты держись»,
Злюсь на весь мир и бога.
Нам говорят, это просто жизнь,
Веры совсем немного
В то, что потом будет все ок,
Что молодые слишком.
Только пока не нашли дверей.
Я развожусь, так вышло.
Может рвануть от проблем на юг
Сразу на три зарплаты?
Мне надо в Киев… Дашка тут…
Женька, по слухам, в Штатах…

«Эта жила на 7м этаже»,-
Хмыкнет соседка- ехидна.
Тополь так вымахал, что уже
Даже окна не видно.
Я мимоходом, на 5 минут,
Просто взглянуть хотела…
Что ж там теперь во дворе поют?..
Хочется на качели.
Дашка в Канаде начнет с нуля,
Женька теперь в Польше.
Крутится-вертится всё земля,
Мир стал гораздо больше.
По вечерам лишь facebook и скайп,
На Новый Год две строчки.
«Выше, еще! Ну, давай! Взлетай!»-
Снится мне вновь ночью.

Сергей Анчуткин



Вот Вы говорите «Город!»
А что Вам город?
Зачем этот город – когда в нем так мало неба?
Сейчас вместо неба вороны –
да пыль за ворот…
А хочется солнца, ветров, дождей – да хотя бы снега!

А Вы говорите «Слушай!
Давай уедем!
Побродим по лесу! Погреемся на песочке!»
А мне уже месяц не верится, 
что на свете
Есть где-то спокойные, теплые, мирные, ДОБРЫЕ точки…

Мне страшно, что мы привыкли
К земле и грязи…
Мне странно, что песен хочется меньше, чем хлеба.
Вот Вы говорите «Люди!» - 
а что Вам Люди?
Зачем эти люди, когда в них так мало Неба?