Феликс Комаров



Фокусник, достающий из волшебной коробки,
Кроликов и ежей,
Показывает чудеса сноровки
И радует друзей.
Фокусник знает — он не волшебник.
Чудо – ловкость рук.
Миг — и красотка ловит подснежник…
И поцелуй губ.
Ум — это фокусник на карнавале-
Слово берет из мешка.
Оно словно свет в драгоценном опале-
Тайная сила кА.
Так египтяне делили душу,
На небесную и земную.
Ленту цветную в небо брошу-
Господу аллилуйя!
Ум только фокусник не чудотворец,
Но если это забыть…
Будешь страдать как бессмертный горец,
Пытаясь себя убить.
Перепугавшись своих творений,
Вылезших из мешка,
Пустишь железо гулять по венам,
Накрест на два стяжка.
Вместо праздника — карнавала-
Смрад обгоревших тел.
И румянец костра на щеке впалой,
Так Господь захотел.
И невозможность остановиться.
Истины гложет пыл.
И вечно голодные птицы
Кричат — «ты еще не жил!»
Но если случается чудо
И фокусник вспомнит кто он,
Продолжится праздник покуда,
Не кончится радужный сон.

Ингурен



Она — его кошка Шредингера.
В его взгляде она читает
свой приговор на сегодня:
от тепла родных глаз голубых живет
от их равнодушия умирает;
а когда нет его рядом — она и сама не знает,
есть она или нет ее.

Она — его тест на отчаяние
или, быть может, отчаянность
он слегка при ней напрягается
предугадывая конец размеренности
робея до неуверенности
злясь и внутри замирая
пытаясь не вспомнить от сейфа шифр:
то ли звуки слов, то ли дыханья ритм
то ли просто — молчание.

Он — ее неизбежность, ей бы
не отменить, так хоть оттянуть финал
говорить пустые фразы
пряча подкатившую нежность
отстраниться от действительности
не дать ему заглянуть в себя;
осознавая невозможность сбежать
играть в напускную небрежность
еще день, еще год, еще два.

Просто быть здесь и наблюдать:
как колышутся листья травы
как летят в свете фар хлопья снега
как отточенный остро меч
преодолевая сопротивление воздуха
снимет лишнюю тяжесть с плеч
как забудется важность знать
ну а мир, — мир такой, как он не был,
будет вновь возникать-исчезать
невзирая на писк
невезучего забытого тамагочи.
Не он начал — ему не закончить.

Олег Никоф



А когда я стал дядькой — и сам не заметил, ребята.
Вроде только вчера был наивным зеленым юнцом,
А вот нынче, немного седой и не в меру пузатый,
Я пытаюсь не падать в тарелку небритым лицом.

Презираю скулёж неудачников, трущихся сзади,
Принимаю победы врагов, чья успешней стезя.
И гораздо роднее мне стали кабацкие бл*ди,
Чем былые, до резаных вен, шебутные друзья.

Нет, я снобом не стал, но милей мне вагонные встречи:
Перегон, рюмка водки, и вновь незнакомый вокзал.
Я от этого вряд ли когда-нибудь буду излечен,
Потому что смертельно от старых привычек устал.

Не ловите мои откровения в брошенном жесте, —
Суетой утомлён, я бегу второпях не от вас:
Я себе же усталому нынче предельно тождествен
И, надеюсь, что новую жизнь начинаю сейчас…

Сергей Анчуткин



Я недавно придумал девчушку, с глазами лисы: 
Рыжий хвост на затылке и милый наклон головы.
Она любит смотреть, как слегка привирают часы,
И со мной говорит, обращаясь интимно, на «Вы».
Я придумал её от тоски и ночных сигарет
От бессонницы с привкусом кофе. От жизни впритык. 
Но лекарства имеют один неприятный эффект:
Я привык к кофеину. И к девочке тоже — привык.
Мы подолгу болтаем. Мы часто играем в слова.
Жизнь почти хороша, и мне больше не хочется выть.
Только вечером стала все чаще болеть голова…
А врачи говорят, что девчушку придётся убить.
Это шутка конечно! Ну как же — живая душа!
Но теперь я, пожалуй, о ней не скажу никому…
Пусть дадут мне палату. Пусть детство и сны ворошат.
Все равно это лучше, чем снова — совсем одному.

1658 — Официально зафиксирован случай работорговли в Африке. Хотя фактически этот промысел начался значительно раньше. Португальцы начали активно осваивать Западное побережье Африки еще с конца XV века, затем подтянулись испанцы. Англичане, французы и немцы сказали «Оп! А мы?» и тоже подключились к процессу. Не остались в стороне и Дания с Нидерландами.
Как раз с судна Голландской Ост-Индской Компании «Амерсфоорт» официально все и началось. Судно встало на якорь в пятидесяти километрах от Мыса Доброй Надежды возле первого европейского поселения в Южной Африке.

1709 — Рождение саксонского фарфора. Удалось это сделать запертому по приказу Августа Сильного алхимику Иоганну Бетгеру. Упомянутый Август испытывал затруднения с финансами и принял решение выйти из неприятной ситуации как подобает монарху — посадил под замок в крепости Кенигштайн Бетгера, о котором ходили слухи, что может он делать золото. В принципе, слухи оказались соответствующими действительности. В результате экспериментов алхимику удалось выяснить, что «шнорровская земля», которую добывали в окрестностях Дрездена и употребляли для пудрения париков, как нельзя лучше подходит для производства фарфора. Полученный фарфор не уступал китайскому. Получив нежданный источник дохода буквально из-под ног, Август освободил алхимика, но не надолго. Бетгер попытался своим секретом торговать, за что и был вновь водворен за решетку

1797 — Появление стиральной машины. Точнее, получен патент. Обладателем его стал Натаниэль Бриггс, проживавший в Нью-Гэмпшире.

На картинке не та машинка, но одна из первых. Поскольку стирка — процесс, которым приходится занимать регулярно и сам по себе монотонный и трудоемкий, автоматизировать его пытались активно и многие граждане. В 1851, также в США, был получен патент на машинку, у которой уже был вращающийся барабан. Правда, поначалу его вращали вручную. Потом для этой цели приспособили животных и даже была организована общественная прачечная, барабаны машины в которой вращали мулы. Процесс уже набирал ход. В 1861 изобрели приспособление для отжима — валики.
А с 1900 началось серийное производство. Пионером выступила германская фирма MIELE&CIE.
Потом началось применение моторов. Сейчас это вызовет улыбку, но некоторое время использовались ДВС. Электродвигатель впервые применили в 1908. Первый автомат появился в 1949…

Миша Костров



Ты правда считаешь, что мы похожи?!
Что «образ» и «подобие» взяты за эталон?
Подобие пустоты с безмолвием, из которого,
Рассчитываясь по-порядку когда-нибудь выйдем вон,
Под звезды, хлопнув дверью, в очередной сон?

Ты, правда, всё все ещё веришь в «тогда» и «тоже»?
Ха! Верь, мой брат!
Верь сестра, что похожи смыслы — Так проще принять обреченность мысли,
Которую мы называем собой.

В бокалах разлито будущее…
Кому-то красней и слаще,
Кому-то мимо, на стол,
Плетьми по губам поцелуи,
За здравие тостов стон.

Объятия танца все крепче,
Кружение шепчущих лиц:
«Двенадцать… двенадцать… двенадцать...», —
Шелками падает ниц.

Я отпускаю пальцы,
Лопается прощальный взгляд,
Хлопают по плечу,
«Просыпайся», — участливо говорят.

Патри



Как ты это делаешь?..

как твои слепые глаза одинокие,

вдруг беззвучно слезами наполненные,

слишком глубокие?

чтобы вынесла я без упреков и правд,

и тревоги? ведь глупо так.

обломать себе кайф?-

не смотреть на тебя? не могу.

я слишком жестокая.

увлеченная и неловкая.

ты подходишь ко мне,

а я в угол сержусь

от нелепости.

от дурацкости ситуации.

что влюбилась в глаза,

вдруг наполненные

моей горечью

и недосказанностью.

Лия Алтухова



Любила — не знаю, жалела — возможно,
Душой берегла, и носила под кожей.
Дыханием ветра сквозь три океана
Несла ему солнце залечивать раны.
Ломало, крутило, носило по свету,
Но мало земли… Есть другие планеты.
Однажды причалив к другому пространству,
Он вновь не нашел причин оставаться.
И с каждой вселенной искал в себе бога,
Но видел лишь вечно кривую дорогу.
И все ему много, и все его мало…
Он снова ушел…
И меня вдруг не стало…

Не стало, и звезды навстречу летели.
Как много хотела, как мало успели…
Звенела в тиши вековой ему птицей.
Все, что отдаем — нам вернется сторицей.
Не стала родной, не бывать даже сводной.
Да только осталась звездой путеводной…

Ингурен



Я люблю тебя так, что мне хочется умереть:
застыть в этом мгновеньи навек
безобразным мазком божественной краски,
чтобы все, что казалось прекрасным,
оказалось
ровно таким, как есть.

Я люблю тебя так, что мне хочется умереть — это значит не изменяться;
слепком памяти замереть,
вцепиться в перила твоего крыльца
и того, что откроется дверь, бояться.
Или, может быть, обнаглеть
и умолять на коленях Отца,
чтобы Он позволил нам с тобой
в вечной любви перед Ним поклясться

Я люблю себя так, что мне хочется умереть;
Да в обрывках впечатлений
не смог идентифицировать того, кто рождался.
Уплывает память-вода,
А те, кто умирал, говорят — там не смерть, а свет;
там все продолжается, но иначе.
Или вот очнусь младенцем опять,
а тебя рядом нет.
И буду кричать от одиночества на разрыв — вот почему все младенцы, рождаясь, плачут.

Тогда лучше жить.
Чтобы помнить имя твое,
и запах, и нежные русые кудри на белой коже.
Мы, может, даже будем в этой жизни вдвоем,
но для романтики такая перспектива, как правило, хуже.
Ведь знаешь, мы хоть гордо зовемся «Люди»,
да не очень-то по-людски живем.
Так что, крошка моя, мы ненадолго вместе. Ну, будет.
Давай наслаждаться моментом — Мы скоро забудем о нем.

Феликс Комаров



Мы Франкенштейны, сшитые грубо.
Ум из частей и душа из кусков.
С неба упавшие были мы круглы,
Но разорвались на части из снов.

Части враждуют себя пожирая.
Тянутся к небу и падают вниз.
И милосердная, ловкая майя,
Сонный кошмар преподносит, как жизнь.

Зверь и ребенок, герой и убийца,
Праведник хитрый, веселый маньяк…
Шов прорезает усталые лица,
Соединяя сиянье и мрак.

Каждая часть жадно ищет спасенья.
Каждая молится нужным богам.
Каждая борется с собственной тенью.
Каждая мнит, что она есть Адам.

Тот, кто, когда-то вернется в обитель,
Соединив все осколки свои.
Сам режиссер, исполнитель и зритель
Миниатюры о вечной любви.