Самые страшные пытки инквизиции (10 фото)

В 1507 году в г.Бамберг, Бавария, был написана книга «Die Bambergische Peinliche Halsgerichtsordnung», что-то вроде «бамбергского пыточно-процессуального кодекса». Книгу считают «краеугольным камнем» развития немецкого уголовного права.
Автор книги был не юрист, а просто рыцарь, сделавший судейскую карьеру при дворе тогдашнего бамбергского князя-епископа. В чем никакого противоречия не было — ведь истину можно выяснить либо путем сложных манипуляций с отпечатками пальцев и генетическими анализами слюны и спермы, а можно просто спросить у осведомленных. Второй путь явно проще. Рыцарь умел спрашивать.
Помимо сухой прозы, книга была снабжена и иллюстрациями, по детски непосредственными. «Пришел истец», «подготовка к допросу», «виды наказания», «провожают на казнь».
К картинкам прилагались соотвествующие моменту поучительные стихи. Например, «проводы на казнь», священник обращается к приговоренному с таким стихотворением:
Wo du Gedult hast in der Peyn
So wirt Sie dir gar nutzlich sein
Darumb gib dich willig darein
В вольном переводе:
Терпенье в муке ты имей,
Послужит пользою твоей — спокойно двинешь ты коней.
Время было простое, и слова простые, доходящие до сердца.

Пытки в Европе неразрывно связаны с христианством. Они везде с
чем-нибудь да связаны, в Европе вот с Христианством. Говорят, святой
Матвей писал: «Сын человеческий (т.е. Христос) ниспошлет своих ангелов,
и они соберут по всему его царству все, что неправедно, и все, что
творит зло, и бросят все в печь огненную, и наступят плач и скрежет
зубовный».

Как видим, идея бросания в печь огненную пришла в Европу от одного
израильтянина. Скрежет зубовный люди постарались обеспечить сами, в
меру своего разумения.

В городе Ротенбург (Rothenburg) есть Kriminalmuseum, музей уголовного
права. Там есть кое-какая экспозиция по этому поводу. Кое-что можно
разыскать в интернете. Способов казней и пыток очень много, все до
единого — шедевры садизма и звериной бесчеловечности. Но здесь хотелось
бы отметить не это.



Вот такие железные клетки несколько столетий, едва не до начала 19
века, висели по всей Европе, по всем городам и деревням, на главных
площадях или больших перекрестках, на городских стенах и церквях.
Осужденные на глазах у всех медленно умирали в них от голода, холода,
жажды и издевательств толпы.

Вот когда вы читаете про забавные приключения барона Мюнхгаузена, или
смотрите фильм Захарова (хороший фильм), то имейте в виду, что в
городской панораме не хватает вот такой висящей клеточки, откуда
тряпично что-то свисает и плохо пахнет.



А вот это называется «позорный столб». Дело в том, что столб
малофункционален, жертва провисает на веревках, может болтать головой,
так что столб быстро вышел из моды. Это усовершенствованный вариант:
голову и руки зажимали в колодках, жертва вынуждена была стоять на
собственных ногах весь срок (был и сидячий вариант) и не могла
отворачивать голову. Иногда, для совсем уж надежности, прибивали к
плахе уши.

Видимо, это нравилось публике, потому что так намного интереснее метать
в жертву гнилые овощи. Камни не приветствовались, ибо и убить можно, а
это все-таки не казнь. Поскольку казнь и без того полагалась
практически за все преступления, начиная от гос.измены и заканчивая
бродяжничеством, то к позорному столбу граждане присуждались за
относительно мелкие проступки — пьянство, сводничество, обвес
покупателя, типа того. На этом, музейном экземпляре, сверху прикреплена
табличка с готической надписью «Verkehr-Sudler Umweltverschmutzer»
(«Транспортный грешник, загрязнитель окружающей среды»). Как видим,
чувство юмора и поныне не покинуло немцев.

В Англии в самом буквальном смысле ни одно селение не могло называться
«деревней», если оно не имеет собственного позорного столба. В городах
их было по нескольку штук. В центре Парижа стояла шикарная вращающаяся
башня с такой вот конструкцией наверху, публики много, всем хочется
посмотреть.

Если когда доведется перелистать «Приключения Робинзона Крузо», то
можно вспомнить, что Даниель Дефо в свое время тоже был осужден к
позорному столбу. Правда, по любви публики, осыпавшей его цветами,
после первого дня ему отменили два оставшихся.

Последнее наказание такого рода отмечено в 80-х годах 19 века.



А это так называемые «Позорные маски». Данные экземпляры простенькие,
деревенские, а были чуть ли не произведения искусства, представляющие
изукрашенные головы фантастических существ, с длинными клювами или
языком, крыльями, перьями и тому подобным.

Все это, правда, выполнялось из кондового железа, и чем красивее, тем
больше весило. Конструкции тоже отличались большим разнообразием,
видимо, в зависимости от преступления.

Некоторые модели имели металлические шары или штифты, запихивающиеся в
рот жертве, и которые он, после замыкания маски, не мог выплюнуть,
частенько снабжались железными штырями, которые впивались в шею при
каждом неосторожном движении, в общем, рационализаторская мысль не
стояла на месте.

Так наказывали за «злой язык», за хулу в адрес властей, за женские
сплетни, если женщина открыла рот в церкви, или даже просто при
мужчинах, которые решили ей этого почему-то не прощать. В основном,
короче, женское наказание.



Вот эти красивые шапочки и веночки тоже для женщин. Только не для
красоты, и не в награду за милое сердце и открытый характер, а в
качестве отметки женщины, которая вышла замуж не девственницей. Вот,
какая б красота нынче была! Через одну — в красивых таких веночках.
Идешь в магазин — одень веночек, на работу — одень веночек. Идут, песни
поют.

Кстати, слева веночек — ну точь в точь, как у Юли Тимошенко.



А вот эти штуки тоже, чтобы женщины одевали. Только не на голову, а на как вам сказать.

Короче, вот это и есть пояса верности, многие плохо себе представляют,
наверное. Это если муж отлучался по делам, то имел право на супругу
такое одеть, для того чтобы мало ли.

Я, простите за извращенность, сразу заинтересовался — вот железная
штука, да такая, что в принципе вообще никак ничего не просунуть, а как
же в туалет ходить? Присмотрелся — там отверстия оставлены. Но
поскольку, сами понимаете, чтобы ничего не просунуть, то очень
мааааленькие. В итоге сходить-то, бедная, сходит, но вся ж сверху
донизу измажется.

Начинаете понимать западных феминисток, да?

Бывало читаешь, там, про то, как зимним вечером в Соренто, в отсутствие
мужа, ударяет идальго по струнам, и выходит на балкон прекрасная донна.
Немного нараскоряку.

Чистая правда.



Это совсем пустяк, Rosenkranz, всего лишь крест, вместе с «цепочкой»
весом в несколько килограмм, который должен был носить человек, без
уважительной причины пропустивший церковную службу, или заснувший на
ней.



Эта милая скульптура называлась «Нюрнбергская Девушка». Она
состояла из двух половинок на шарнирах, и внутри была пустая, навроде
матрешки. На створках внутри были железные длинные шипы. Когда туда
запирали человека, шипы вонзались в тело (местоположение подбиралось
такое, чтобы они не дай бог не задели жизненно важных органов). Человек
начинал корчиться, и тем только усугублял свои страдания, и умирал
дооолго и больно.

А снаружи матрешка. А в России декабристам шпаги переламывали, и в
Сибирь ссылали, а жены за ними ехали, со стихами про свободу, которую
их встретит радостно у входа.

А тут матрешка, очень мило и культурно. Снаружи и не подумаешь.

Кстати, это вроде подлинная.



А это реконструкция общего вида площади средневековой деревни.
Позорный столб, посередке виселица, а справа за кадром то ли дыба, то
ли что-то в этом роде. Много ль русских поселений имели стационарные
виселицы и дыбы? В столице?

А у них — ВСЕ.

Об чем и хотелось сказать.

Современному русскому человеку просто невозможно осознать, что именно
было в Европе. И речь не просто о жестокости, не о том, что каждый
средневековый житель десятки раз в своей жизни наблюдал сцены
бесчеловечнейших казней, с медленным наматыванием кишок, размозжением
голов, разрыванием человека на кусоки и тому подобного, да еще сильно
тому зрелищу радовался. Не о том, что казни эти нарочно делали столь
зрелищными и кровавыми.

А об их ТОТАЛЬНОСТИ. Между внешними войнами и эпидеями была гражданская
война, но казни и пытки — непрерывно, смерть была рядом, каждую минуту
его паршивой вонючей жизни воючего никчемного европейца. Куда бы он не
вращал глаза — была смерть. Нельзя было их ни отвести, ни закрыть, ни
отвернуться, ни забыть. За восстание распиливали пилой и чертвертовали,
за недовольство властью вырывали язык, за богохульство сжигали на
костре, за ругань надевали маску, за проституцию клеймили, за пропуск
службы надевали крест, и всегда могли сделать это просто так, по
оговору или блажи. За каждым шагом следили соседи, родственники и
знакомые, а он сам следил за всеми. Человек был связан по рукам, ногам,
голова в тисках, веки расперты, а уши прибиты гвоздями — смотри, сука,
ЧУВСТВУЙ, каждую секунду ЧУВСТВУЙ.

Несколько сотен лет европейцы провели в Нюрнбегской деве.

Нам, русским, этого просто не понять. То есть вот я сам говорю, и сам
не понимаю, не осознаю, что же за адова бездна у них там внутри. Там не
могло все не отмереть.

По сути, у них только первые пара поколений, свободных от этого. Казни
с членовредительством в т.н. «цивилизованых» странах постепенно
отмирают в первой половине 19 века. Телесные наказания — в первой
половине 20. Первая негритянка, которая не освободила место белому,
умерла лишь только что. В нецивилизованых странах пытки и казни еще не
отмерли, поэтому цивилизованые нынче возят пытать и казнить — в
нецивилизованые, у них самих-то пытки и казни отмерли.

Тут ведь как рассудить, если папа и мама до кровавого пота боятся лязга
железа у своих дверей, то и дети будут боятся, даже если лязг перестает
быть связан с риском ужасной смерти. Если для папы и мамы чужая кровища
по колено вовсе не мерзость, а красивое зрелище и даже богоугодное
дело, смотря кого казнят — то и детишки вырастут с точно таким же
сознанием.

А если такие папы и мамы, дедушки и бабушки — нескончаемой чередой на
пятьсот лет назад, то, может, потребуется пятьсот лет, чтобы из
народных рефлексов исчезла кровь.

Сложно понять, почему в середине 20 века, вполне себе «цивилизованые»
немцы загоняли белорусских крестьян в сараи, и сжигали живьем. Никто из
них не видел сожжений. Но инквизиция в них жива живехонька. Она, по
меркам народного сознания, вчера была. Она в сказках, в колыбельной
песенке, в дедушкином сундуке, в бабушкиных глазах, в образовании и
культуре, в душе, короче.

Гипотеза, что на вытравление неких страшны отпечатков в народной душе
требуется столько же времени, сколько длился отпечаток, конечно,
спекулятивная. Но и поди опровергни.

Вот красные комиссары, сталин, гулаг. Мои дедушка и бабушка, при этом
жившие, об этом не говорили. В буквальном смысле — ни хорошо, ни плохо,
никак. Обо всем говорили, а если об этом спросить — сожмут губы, и
молчат. И это — влияло, правда? Родители, заставшие детьми, ругать
могли, но — как государство. С сознанием, что это была — сила, система,
а ты лишь человек.

И лишь нынешнее молодое поколение наконец полностью свободно. Для него
это лишь история, к которой можно относиться серьезно, или не
относиться никак, по собственному выбору. Можно не знать, можно
уважать, можно играть со сталиным, троцким и беломорканалом, как с
клубком ниток. Всего лишь термин, который не наполни — так и останется
пустым. (Хотя и тут как сказать).

Относительной европейской «свободе» лишь сотня лет. Как нашей
«несвободе». И пусть нам за эту сотню лет досталось вдвое, как народ мы
все еще внутри не сломлены, по сравнению с ними, мы все еще в пять раз
свободнее. Для нас все еще непонятна та адская чернота, что у них в
душах лишь фон. Может, это нас сейчас и губит, все никак не поверим,
что — всерьез. Все ищем причины, «за что нас так». За то что кишочки
есть. За то что денюшки есть. За то, что глазки так смешно лопаются. За
то что верим не в то. Да ни за что. За что скажут.

Я не хочу сказать, что европейцы — все те же нацисты, клерикалы и
убийцы. Я хочу сказать, что они все те же антинацисты, антиклерикалы и
пацифисты. То есть это абсолютно одно и то же. Абсолютно без разницы,
чему подчинена твоя душа, когда чему она подчинена, решают на
каком-нибудь соборе, а дело европейца взять под козырек. Потому что — чертвертование, колесование, выдавливание глаз, сжигание и скрежет
зубовный. Как вчера.

А на казнь правака Ирвинга, опровергателя истории Холокоста, они
посмотрят ровно с тем же настроением, что и на казнь левака Хоххута.
Как на казнь тех, кто против арабских молодцов-поджигателей. И как на
казнь самих арабских молодцов-поджигателей. Одобрят и поддержат, а
скомандуют — и помогут, как привыкли. Испанцы устроят бой быков между
собой, немцы построятся свиньей и двинут в указаном направлении,
французы лягут и расслабятся, англичане пришлют предателей и яду. А к
кровищи им не привыкать. Она у них внутри отпечатана.

Вот о чем хотелось сказать.

источник