Пять дней в Северной Корее

Время в Пхеньяне отличается от московского только на пять часов, но на самом деле — разница в несколько десятилетий. Северокорейская виза это пропуск в особый мир, который невозможно представить, пока не увидишь своими глазами. Здесь строят социализм, но власть передается от отца к сыну. Здесь президент «вечный», культ вождя — безграничный, интернет — свой собственный, северокорейский. А мобильный телефон — привилегия избранных. Этот очерк Андрея Гордеева — попытка рассказать о том, как живут обычные люди в самой закрытой стране мира.





























«А на родине меня смерть ждет»

Концлагерь, в который рвутся жители КНДР, находится в России
Этих рабочих на стройке, подозреваю, москвичи либо вообще не замечают, либо считают посланцами, скажем, братской Киргизии. Но надежные востоковедческие источники в столице России сигнализируют: на объектах Москвы вдруг замечены корейцы. Не представители нашей собственной почтенной корейской общины и не те, кто приехал из Южной Кореи заниматься бизнесом. А строительные батраки из закрытой от внешнего мира КНДР, которые компактной бригадой работали в Москве на одном из объектов под присмотром соплеменника с колючим взглядом. На неожиданный вопрос на родном языке они неосторожно признались, что приехали с севера Кореи, но от дальнейших разговоров решительно отказались.

Получить командировку в трудовой лагерь в России — мечта многих жителей Северной Кореи…
Впрочем, Москва для рабочих из КНДР — пока экзотика, их в основном можно встретить на нашем Дальнем Востоке. Про жизнь северокорейских гастарбайтеров в России рассказывают ужасы, их судьбу сравнивают с участью узников концлагерей. Однако в любом случае это концлагеря особенные — зэки часто сами рвутся туда попасть. Стать командированным рабочим в России — мечта многих жителей Северной Кореи, это надежда на перемены в судьбе.

Ненадежных в Россию не пустят

Цели номенклатуры в КНДР — карьера, казенная машина, квартира в новом многоэтажном доме в Пхеньяне, доступ в валютный магазин. Попасть в этот круг большинству населения невозможно. Но у простолюдинов есть свой путь к маленькому счастью. Например, стать спекулянтом или снующим в Китай контрабандистом, что прибыльно, но чревато. Или же получить путевку на работу за границу — в Россию или Китай, а может, и подальше.

В Китае, конечно, для рабочего из КНДР жизнь понятнее — там много соотечественников-корейцев, легче сориентироваться. Но в России, с другой стороны, вроде бы выгоднее: по свидетельствам опрошенных японскими журналистами северокорейских перебежчиков, если сильно повезет, можно за три года командировки скопить аж тысячу долларов. А то и две. На такие деньги в Северной Корее (не в Пхеньяне, конечно) можно, как говорят те же перебежчики, построить приличный дом.

В Россию на работу посылают только тех, кто пользуется доверием, — путь туда, например, закрыт несчастным, имеющим родственников в Южной Корее. Однако и у отборных, благонадежных, прошедших все проверки гастарбайтеров жизнь в России — не сахар. Вот, например, рассказ бывшего северокорейского рабочего — как его записал мой коллега из газеты «Асахи».

Этот человек вызвался поехать в РФ еще в сентябре 1995 года. «Поехал ради еды», — говорит он. Был направлен на лесоповал у станции Тыгда в Амурской области, где в лагере, охраняемом сотрудниками госбезопасности КНДР, было около 7 тысяч северокорейцев. Рубили сосну, 65% — России, 35% — вывозили в КНДР. Работа — с 8 утра до 10 вечера, месячную норму — 3 тысячи кубометров древесины выполнить почти невозможно. Ежегодно в различных инцидентах на лесоповале гибли по 3-4 человека. В хороший сезон заработок достигал 2-3 тысяч долларов в месяц, но в среднем получалось долларов по пятьсот. 70% из них забирало государство — как свою законную долю.

«Самая большая реально полагавшаяся мне на руки сумма была 160 долларов за месяц», — рассказывает гастарбайтер. Половину из нее начальство тоже отсылало в КНДР — вроде бы его семье. Но и оставшиеся деньги он видел только в ведомости — мол, выдадим потом, на родине. Срок командировки был три года, но гастарбайтер всеми силами прислуживал в лагере партийному начальству, офицерам службы безопасности — и ему позволили остаться в России. Собачья верность помогла и в дальнейшем: с 2000 года этого рабочего стали отпускать с лесоповала на левые подработки — деньги он частично отдавал начальству, из «остатков» копил заветную «тысячу долларов». Выходов из лагеря в российскую жизнь становилось все больше, на воле завел знакомства и вдруг возмечтал о свободе. Короче, в январе 2005 года в очередной раз отпросился у начальства «на недельку» и в лагерь не вернулся.

Из таких же беглецов сколотил бригаду шабашников-нелегалов. Жили в страхе, врозь, опасаясь северокорейской службы безопасности. Говорят, российские власти добрые — беглецов не ловят. Но их пытается выследить служба безопасности лагерей — и часто удачно. Пойманным к ногам на всю длину привязывают доски, а поверх натягивают брюки. На несгибающихся ногах (чтоб опять не убежали) под конвоем проводят в лагере перед строем рабочих, а потом отправляют на родину. Судьба этих людей понятна — концлагерь, уже настоящий.

«Двое из моей нелегальной бригады умерли от болезней, — рассказывает беглец. — Я хочу перебраться из России в Южную Корею, но денег на это нет. А на родине меня смерть ждет».

Конец лесоповала

По данным администрации Верховного комиссара ООН по делам беженцев, в России только официально зафиксировано более сотни скрывающихся беглых северокорейцев, примерно 30 из них вроде бы перебрались в Москву.

Тем временем северокорейские лагеря под Тыгдой в Амурской области и Чегодымыном в Хабаровском крае пришли в упадок: говорят, там осталось всего несколько сот человек. Аукнулось, в частности, резкое повышение в России пошлин на экспорт круглого леса — бизнес даже с использованием батраков из КНДР стал невыгоден. Но северокорейские рабочие из России не исчезли, просто теперь их, как говорят, используют на других работах. Южнокорейские правозащитные организации оценивают численность этих гастарбайтеров в 15-20 тысяч человек. Кстати, примерно столько же по официальным рабочим визам их вкалывает и в Китае. Хотя, по данным гуманитарных организаций, с учетом нелегалов северокорейских гастарбайтеров в Поднебесной, по меньшей мере в десять раз больше. Пекинские власти регулярно отлавливают незаконных мигрантов и отправляют в КНДР. Хотя сейчас делать это временно перестали — возможно, в ответ на давление со стороны Сеула, который регулярно просит не выдавать людей на расправу.

Один доллар на газеты

Еще 20 тысяч северокорейцев трудятся на Ближнем Востоке. Есть и, например, колоритное свидетельство об обувной фабрике с участием КНДР в Чехии: на ней в начале 2000-х вкалывали северокорейские женщины за 150 долларов в месяц. 75-80 долларов из этой суммы принудительно отправлялись в КНДР. 40 долларов взимались за общежитие. Один доллар в месяц — за доставляемые самолетом из Пхеньяна партийные газеты. А по праздникам с работниц брали еще по 2 доллара на коллективную корзину цветов, которую от их имени подносили к памятнику Ким Ир Сену в Пхеньяне. Понятно, что «тысячу долларов» при таких поборах не накопишь.

Пхеньян сейчас отчаянно нуждается в валюте — аукаются санкции Совета Безопасности ООН, который после ядерных испытаний и пусков баллистических ракет запретил Северной Корее торговать оружием. А именно такие сделки давали КНДР значительную часть долларов и евро. Пхеньян, конечно, всеми силами пытается обойти режим санкций, но доходы все равно падают. В прошлом году, по оценкам, дефицит внешнеторгового баланса КНДР составил 630 млн долларов — огромная сумма для очень бедной страны. В этих условиях все важнее становятся доходы от «поставок» гастарбайтеров за границу, которые, по подсчетам экспертов, приносят несколько сотен миллионов долларов в год.

В Китае, как сообщается, число таких батраков в январе-марте подскочило на 40% по сравнению с тем же кварталом прошлого года. Есть несколько новых совместных проектов в Амурской области, на которые опять будут завозить рабочих из КНДР. Впрочем, не следует ожидать у нас многотысячного северокорейского нашествия — Пхеньяну, конечно, очень нужны деньги, но плодить перебежчиков в ненадежной России тоже не с руки.